Мир должен принять решение, которое будет иметь величайшие последствия для истории человечества. От этого решения будет зависеть, наступят ли в мире хаос или порядок, война или мир, жизнь или смерть".

В то утро адмирала фон Фридебурга в сопровождении трех офицеров провели в штаб Монтгомери, расположенный на Люнебургской пустоши в сорока пяти километрах от Гамбурга. Монтгомери вышел из вагончика, который был его домом последние несколько лет. Он неспешно подошел к ним и спросил: "Кто эти люди? Чего они хотят?".

Под развевающимся британским флагом Фридебург зачитал письмо от Кейтеля, в котором предлагалась капитуляция немецких войск на севере Германии, включая те, которые воевали с Красной Армией. Монтгомери прервал его, сказав, что последние должны сдаться русским. "Разумеется, если немецкие солдаты пойдут к нам с поднятыми руками, то они автоматически будут считаться пленными".

Фридебург сказал, что немыслимо сдаваться "русским дикарям", на что Монтгомери заметил, что немцам следовало думать об этом еще до того, как они начали войну и, в частности, до того, как они напали на русских в 1941 году.

Фридебург в конечном итоге 'спросил, можно ли что-либо сделать, чтобы разрешить основной части войск, а также гражданским уйти на запад. Монтгомери ответил отрицательно и потребовал капитуляции всех сил в северной Германии, Голландии и Гельголанде, земле Шлезвиг-Гольштейн и Дании.

"У меня нет полномочий, но я уверен, что адмирал Дениц согласится на это", — сказал Фридебург и снова поднял проблему беженцев.

Монтгомери ответил, что он "не монстр", но вопрос обсуждать отказался. Немцы должны капитулировать безоговорочно. "В случае отказа я продолжу боевые действия", — сказал он.

Расстроенный. Фридебург получил разрешение вернуться к Деницу с условиями Монтгомери.

Первыми из американцев в Берлин попали два американских гражданских лица: Джон Грот, художник-баталист и корреспондент газеты "Американ Легион Мэгэзин", и Сеймур Фрейдин из нью-йоркской газеты "Геральд Трибун". Они пробрались в город без каких-либо санкций американских и русских военных; за ними ехал полный джип военных фотографов американской армии. Сразу же после обеда Фрейдин, говоривший на идиш, убедил одного капитана советской армии пропустить их в центр города. Они прошли через разбитый аэродром Темпельхоф. Белое административное здание почернело от дыма; десятки искореженных самолетов лежали на поле.

Стены здания были исписаны нацистскими лозунгами: "С нашим фюрером — к победе!". То здесь, то там встречались русские пропагандисты, которые аккуратно писали по-немецки новые лозунги: "Гитлеры приходят и уходят, а немецкий народ и немецкое государство остаются. Сталин".

Русские солдаты приветствовали два американских джипа, которые проехали по Берлинерштрассе и затем направились на Блюхерплац, площадь, превратившуюся в свалку сгоревших танков, "со сгоревшими телами на них", брошенной немецкой амуницией: носками, нижним бельем, винтовками, снарядами и минами. Из каждой кучи мусора доносился запах смерти.

Джипы осторожно объехали воронки на Вильгельм-штрассе. Издалека доносился грохот артиллерийских залпов, раздавались пулеметные очереди.

Площадь Вильгельмплац показалась Гроту похожей на сыр рокфор. С левой стороны стояли обгоревшие стены, внутри которых лежала огромная куча мусора — это было здание бывшей рейхсканцелярии. На самой верхней части восточной стены, выходившей на площадь, висела огромная черно-белая фотография Сталина. Портрет Гитлера, написанный маслом на южной стене, был перекошен. Повсюду на руинах висели красные флаги, которые под моросящим дождем казались черно-лиловыми.

Американцы остановились и начали исследовать руины. Фрейдин бродил вокруг рейхсканцелярии, пытаясь отыскать тело Гитлера, но понадобилась бы неделя для того, чтобы даже с бульдозерами убрать весь мусор.

Американцы вернулись к джипам и поехали по улице Унтер ден Линден, которая напоминала широкую панораму серых коптящихся руин. В глубине улицы несколько подразделений солдат Красной Армии выбивали последних упрямо сопротивлявшихся немцев из Тиргартена. Единственные яркие цвета давали развешанные алые стяги над Бранденбургскими воротами. Колесница Победы на их вершине была искорежена до неузнаваемости, три коня из четырех завалились. С левой стороны стоял выпотрошенный "Адлон Отель", а свисавший из окна верхнего этажа флаг Красного Креста оставался единственным белым пятном на всем пейзаже.

Грот перелез через бетонную баррикаду, встроенную в колонну арки, и пошел вслед за русскими в Тиргартен. Парк напоминал ему поле боя у Хюртгенского леса, которое он видел год назад: поваленные деревья лежали "как разбросанные спички". Из-за полуразрушенной стены Грот смотрел, как русские солдаты стремительно побежали в дымовую завесу.

В три часа с небольшим парк окутала зловещая тишина, которую разорвали ликующие голоса. Русский офицер, лежавший в грязи, посмотрел на Грота, затем улыбнулся и сказал: "Берлин капут".

Деницу ничего не оставалось делать, как принять условия Монтгомери. Он приказал адмиралу фон Фридебургу подписать тактическую сдачу северной Германии, включая Голландию и Данию. Фридебург должен был после этого лететь в Реймс и предложить Эйзенхауэру тотальную капитуляцию всех остальных немецких сил на Западном фронте.

В тот же день Монтгомери весело вошел в палатку, забитую корреспондентами. Он вскинул голову и сказал: "Садитесь, джентльмены". Все сели на корточки на земляной пол. Монтгомери стал прихорашиваться — для корреспондента Ричарда Мак-Милана это был знак, что фельдмаршал в очень хорошем настроении.

"Есть некий джентльмен по имени Блюментритт, — начал Монтгомери, который, насколько мне известно, командует всеми немецкими силами между Балтийским морем и рекой Везер. В среду он связался со мной и сказал, что хочет приехать в четверг и подписать сдачу немецких войск, которые они называют группой армий «Блюментритт». Насколько нам известно, это не группа армий, а нечто вроде бригады. Он захотел сдаться. Немцы сообщили это командованию 2-й британской армии.

Ему ответили: "Вы можете приехать. Хорошо. Приезжайте!". Но вчера утром произошло следующее: Блюментритт не приехал. Он сказал: "Насколько мне известно, что-то происходит в верхних эшелонах, и, следовательно, я не приеду".

"Он не приехал. Вместо этого на встречу со мной прибыли четверо немцев". Монтгомери рассказал журналистам о встрече с Фридебургом, состоявшейся за день до этого.

В этот момент штабной офицер дал знак, что Фридебург вернулся, и Монтгомери пошел к себе в вагончик. Фридебург и сопровождавшие его лица нервно ждали под дождем. Через открытую дверь было видно, как Монтгомери копошится с бумагами. Наконец он вышел и стал под британским флагом. Немецкие офицеры отдали честь. Монтгомери выдержал паузу и сделал то же самое. Фридебурга провели в вагон, где Монтгомери спросил его, будет ли он подписывать документ о полной капитуляции. Адмирал удрученно кивнул, и его попросили выйти.

Пятерым немцам снова пришлось ждать, переминаясь с ноги на ногу. Около шести часов, с вечера Монтгомери снова появился в палатке и проходя с важным видом мимо корреспондентов, с легкой улыбкой на лице сказал: "Это значимое событие". Он посмотрел на обращенные на него лица, словно искал поддержки.

Фельдмаршал провел немцев в другую палатку, приготовленную для церемонии. Он небрежно прочитал условия капитуляции и повернулся к Фридебургу: "Вы подпишете первым". Монтгомери стоял и смотрел, засунув руки в карманы, похожий на ястреба.

Затем он подозвал фотографа. "Вы сняли тот момент у нашего флага?" Фотограф ответил утвердительно. "Хорошо. Историческая фотография историческая!"

В Реймсе Эйзенхауэр потерял всякую надежду получить сообщение о капитуляции, подписанной в Люнебурге, и сказал, что уходит к себе. "Почему бы вам не подождать еще пять минут? — спросил его личный секретарь, лейтенант Кей Соммерсби, — скоро могут позвонить".