Де Тассиньи еще раз повторил приказ де Голля. "Если я вернусь во Францию, не выполнив своей миссии", — ответил он, — то есть позволю, чтобы мою страну исключили из процесса подписания капитуляции рейха, меня стоит повесить. Подумайте обо мне!"

"Я вас не забуду", — сказал Теддер с понимающей улыбкой и пошел на встречу с русскими. Дебаты продолжались два часа. Жуков теперь утверждал, что нелогично свидетелю подписывать документ такой важности, в то время как Теддер защищал точку зрения, согласно которой документ о капитуляции должен подписать кто-то, представляющий 40 миллионов французов и 140 миллионов американцев.

Вышинский наконец нашел выход из сложившейся ситуации: Спаатс и де Тассиньи поставят свои подписи немного ниже подписей Жукова и Теддлера.

Около половины двенадцатого ночи Кейтель, Фридебург и генерал люфтваффе Ганс Юрген Штумпф вошли в комнату и были ослеплены вспышками фотоаппаратов. Кейтель прошел вперед. Он выглядел впечатляюще в своей полной парадной форме. Он поднял жезл, отдавая честь, и сел за стол напротив Жукова, с гордо поднятой головой. "А, здесь и французы! — услышал Вышинский, когда Кейтель заметил де Латр. Это то, что нам нужно!"

Фридебург[52] с темными кругами под глазами сел по левую сторону от фельдмаршала, а Штумпф — по правую.

Жуков встал и сказал:

— Вы знакомы с протоколом капитуляции?

— Да, — громко ответил Кейтель.

— Вы имеете полномочия для его подписания?

— Да.

— Покажите мне разрешение. Кейтель показал.

— Есть у вас замечания по поводу проведения акта капитуляции, которую вы будете подписывать?

Когда Кейтель отрывисто попросил отсрочить капитуляцию на сутки, Жуков посмотрел вопросительным взглядом вокруг и сказал:

— В этой просьбе уже было отказано. Никаких изменений. Есть ли у вас другие замечания?

— Нет.

— Тогда подписывайте.

Кейтель встал, поправил свой монокль и прошел к концу стола. Он сел рядом с де Тассиньи, положив жезл и фуражку перед французом. Латр де Тассиньи движением руки показал, чтобы Кейтель убрал их, и фельдмаршал отодвинул свои вещи в сторону. Затем он медленно снял серую перчатку, взял ручку и начал подписывать несколько копий акта о капитуляции.

Фотографы и корреспонденты бросились вперед, даже забираясь на столы, чтобы иметь лучший обзор. Один русский, помощник оператора, пытался пробиться, но кто-то дал ему по челюсти, и тот отступил.

Теддер посмотрел на немецких представителей, и высоким голосом спросил:

— Вам понятны условия капитуляции?

Кейтель снова стремительно поднялся, отдал жезлом честь и вышел из комнаты с гордо поднятой головой.

Во Фленсбурге адмирал Карл Дениц, преемник Гитлера, сидел за столом и заканчивал писать прощальное обращение к офицерскому корпусу. "Товарищи… Мы отброшены на тысячу лет назад в нашей истории. Земли, которые были немецкими в течение тысяч лет, оказались в руках русских. Политическая линия, которой мы должны следовать, очень простая. Ясно, что мы должны уживаться с западными державами и работать с ними на оккупированных западных территориях, ибо только сотрудничая с ними, мы можем надеяться на возвращение наших земель, захваченных русскими…

Несмотря на полное военное поражение, наш народ не тот, каким он был в 1918 году. Будем ли мы создавать другую форму национал-социализма, либо согласимся с тем образом жизни, который нам будет навязан противником, мы должны сделать так, чтобы единство, которое нам было дано национал-социализмом, поддерживалось при любых обстоятельствах.

Личная судьба каждого из нас неопределенна, да это, собственно, и не важно. Для нас важно поддерживать тот высочайший уровень товарищеских отношений, которые возникли во время бомбежек нашей страны. Только это единство даст возможность преодолеть грядущие тяжелые времена, и только таким образом мы можем получить уверенность, что немецкий народ не умрет…"

В этих словах не было и намека на то, что мучило Деница с того самого момента, когда Йодль вернулся из Реймса с газетой "Старз энд Страйпс", в которой были напечатаны фотографии из Бухенвальда. Поначалу Дениц отказывался верить в то, что такие зверства совершались на самом деле. Однако неопровержимые доказательства заставляли поверить в правду — ужас системы концентрационных лагерей не был пропагандистской уловкой союзников.

Это откровение оказалось настоящим ударом по его вере в национал-социализм, и он задумался над той ужасной ценой, какую Гитлер платил за свои успехи. Он также вспомнил двух своих сыновей, погибших в боях за фюрера.

Как и многие другие немцы, Дениц только начинал видеть опасность принципов фюрера, принципов диктатуры; возможно, человеческая натура вообще неспособна использовать диктаторскую власть без соблазна злоупотребить этой властью.

Адмирал заканчивал обращение к офицерам, и его начали одолевать сомнения. Он еще раз прочитал написанное, затем медленно сложил лист и закрыл его на ключ в ящике стола.