В госдепартаменте он всегда придерживался точки зрения своих советников. Когда уже подготовленный документ приносился на подпись, то единственные его замечания касались ширины полей на документе. Хоть некоторые профессионалы и подшучивали над ним, называя серым тружеником без проницательности, его все любили за скромность и добродушие. Вероятно, именно эти качества и обусловили выбор Рузвельта. В связи с болезнью Хэлла президент некоторое время сам выполнял обязанности собственного госсекретаря и вместо того, чтобы выбрать кого-то сильного, как Джеймс Бирнс, он предпочел человека с привлекательной внешностью, который исполнял бы его желания беспрекословно. Возможно, это объясняет, почему Рузвельт дал указания своей правой руке — преданному и хитрому Гарри Гопкинсу сопровождать Стеттиниуса на Мальту и наблюдать за линией его поведения. Враги администрации уже выдвигали обвинения в том, что Стеттиниус просто-напросто «отражение» Гопкинса, и пренебрежительно называли его "седовласым мальчиком".
Черчилль набросился на Стеттиниуса так, словно тот лично был виноват в потоке критики, обрушенной американцами в адрес премьер-министра за его приказ британским войскам в Афинах сражаться против партизан-коммунистов, еще недавно боровшихся с нацистами. Если бы Британия не имела в Греции войск, то, по словам Черчилля, греческие коммунисты просто возглавили бы правительство.
Следующее утро, 1 февраля, выдалось для Стеттиниуса более мирным. Он и Антони Иден, министр иностранных дел Великобритании, сошли с британского крейсера «Орион», чтобы прогуляться по пирсу и в дружеской беседе обсудить вопросы, которые придется решать в Ялте. Иден был уравновешенным человеком и приятным хозяином. Конечно же и у него имелись свои эмоции. В глазах общественности он казался пассивным, мягким и даже обходительным джентльменом, но на самом деле вполне мог выходить из себя. Ягненок, который вдруг может зарычать как лев, может привести в замешательство любого.
В то же утро Иден, Стеттиниус и их помощники встретились на «Сириусе», где размещались американцы, для того чтобы еще раз уточнить общую позицию в Ялте. Иден чувствовал, что американцы придают слишком большое значение новой организации мирового порядка и слишком мало внимания уделяют Польше. По мнению англичан, ООН не сможет стать авторитетной организацией, если не удастся убедить или заставить Советы "обращаться с Польшей с определенным приличием".
Хотя корни проблем Польши крылись в отдаленном прошлом, нынешний кризис имел своим началом 23 августа 1939 года, когда, к ужасу всего мира, Россия и Германия подписали в Москве Пакт о ненападении. Молотов и Риббентроп согласились разделить Польшу в обмен на обещание СССР сохранить нейтралитет в возможном конфликте на Западе, и 1 сентября 1939 года немецкие танки уже шли на Варшаву. Два дня спустя Великобритания и Франция предъявили ультиматум гитлеровской Германии и началась вторая мировая война.
Для Польши вступление ее союзников в войну означало лишь моральную поддержку. Через три недели вся страна была оккупирована Германией и сотни тысяч поляков оказались в нацистских или советских концентрационных лагерях. Однако польское правительство после бегства в Англию через Румынию и Францию было признано западными демократиями законным правительством в изгнании.
22 июня 1941 года Гитлер снова заставил мир вздрогнуть, напав на своего «союзника» и вторгшись в Советский Союз. Несколько недель спустя Рузвельт и Черчилль представили миру положения их Атлантической хартии. Для поляков всех политических течений она принесла новые надежды — в ней наконец были сформулированы основы действительно свободной Польши. А когда позднее Россия согласилась с принципами, изложенными в хартии, обещая "не искать расширения, территориального либо какого-либо другого", то оптимизм поляков приобрел реальную основу. После того, как линия фронта двинулась в обратную сторону и Красная Армия стала сражаться с вермахтом на равных, Сталин настоял, чтобы российско-польская граница была перенесена к западу от демаркационной линии, предлагавшейся на Парижской мирной конференции 1919 года лордом Керзоном. Это означало, что Россия сохранит за собой почти всю территорию, захваченную Красной Армией в 1939 году. Поляки пришли в ярость, но их аргументы не подействовали на Черчилля. Он, как и Сталин, считал, что серьезные изменения в военной обстановке естественным образом влияли на политику. Рузвельт придерживался такой же точки зрения, и на конференции в Тегеране в 1943 году и Черчилль, и Рузвельт втайне пообещали Сталину, что они согласны на "линию Керзона".
Польский премьер Станислав Миколайчик, естественно, не знал ничего об этом соглашении и приехал в Америку, надеясь получить личные заверения Рузвельта в том, что тот будет отстаивать права Польши. Когда они встретились 6 июня 1944 года в день высадки десанта союзников, Рузвельт ничего не сказал о "линии Керзона", пообещав тем не менее, что Польша будет свободной и независимой. "А как же Сталин?" — спросил Миколайчик. "Сталин реалист, — ответил президент, закуривая сигарету. — И мы не должны забывать, что когда оцениваем действия русских, то должны иметь в виду, что у советского режима было всего лишь несколько лет опыта в международных отношениях. Я уверен лишь в одном — Сталин не империалист". Далее он стал говорить о том, что поляки должны найти взаимопонимание со Сталиным. "Самостоятельно у вас нет шансов разбить Россию, и позвольте заметить, что ни у британцев, ни у американцев нет намерений воевать с Россией". Заметив, что Миколайчик явно встревожен, он заметил: "Но не стоит волноваться, Сталин не собирается отбирать у Польши свободу. Он не осмелится сделать это, поскольку знает, что правительство США стоит за вами. Я позабочусь о том, чтобы Польша вышла из этой войны не пострадавшей". Президент поторопил Миколайчика побыстрее встретиться со Сталиным и прийти к взаимопониманию по интересующим обе стороны вопросам. "Если складывающейся ситуации нельзя избежать, то к ней следует приспособиться".
Миколайчик, председатель сильной Крестьянской партии, не настаивал, в отличие от многих поляков, на том, что не следует идти ни на малейшие уступки русским, и согласился полететь в Москву. Находясь в воздухе, он, однако, едва в ярости не повернул назад, узнав, что Сталин самолично отдал польскую территорию, освобожденную Красной Армией, вновь сформированному Люблинскому Польскому комитету национального освобождения, в руководство которого входили либо коммунисты, либо симпатизирующие им лица.
Его прибытие 30 июля в Москву вряд ли могло произойти в более драматический момент. Радиостанция Костюшко, вещавшая из Москвы, накануне обратилась с воззванием к жителям Варшавы помочь быстро приближающейся Красной Армии "прямым, активным участием в вооруженном сопротивлении на улицах". Когда лидеры польского подполья услышали призыв "Поляки, освобождение близко! Поляки, к оружию! Нельзя терять ни минуты!", то приступили к реализации операции «Буря», предполагавшей всеобщее восстание против нацистов, а командующий подпольной Армией Крайовой генерал Бур-Комаровский отдал приказ начать вооруженное выступление 1 августа. В тот день около 35 000 плохо вооруженных поляков самого разного возраста атаковали немецкий гарнизон в Варшаве. Части СС и полиции, состоявшие из уголовников и русских солдат власовской армии, были брошены на город и под командованием группенфюрера СС (генерал-майора) Эриха фон дем Бах-Зелевски с особой жестокостью начали подавлять восстание.
Поляки продолжали ожесточенно сражаться, надеясь, что Красная Армия, уже подошедшая к Висле, скоро освободит Варшаву. Однако прошло несколько дней, а русские зенитки даже не стреляли по немецким самолетам, находившимся в зоне досягаемости и бомбившим позиции Армии Крайовой.
Через четыре дня после прибытия в Москву Миколайчик наконец встретился со Сталиным, который неохотно согласился на несколько уступок при условии, что поляки в Лондоне достигнут взаимопонимания с поляками в Люблине. В ходе переговоров, которые Миколайчик провел с Люблинским комитетом, ему предложили пост премьер-министра в коалиционном правительстве, при том, что Болеслав Берут, отъявленный коммунист, станет президентом, а четырнадцать из семнадцати портфелей достанутся другим коммунистам или их сторонникам. Все это время Миколайчик отчаянно пытался получить военную помощь для Варшавы. На одной из встреч Сталин сказал ему, что Красная Армия не могла форсировать Вислу из-за наступления четырех танковых дивизий немцев, и затем заметил, что, насколько ему известно, в самой Варшаве не велись никакие бои.
