Деревня напротив Бонна, расположенная на Рейне, неожиданно стала ответом на их вопрос. Вдоль улиц был расквартирован батальон моторизованной пехоты: шестнадцать танков, имевших резервный запас горючего и боеприпасов. Командир батальона подполковник Эверс сообщил, что их часть входит в 106-ю танковую бригаду, которая должна идти на Бонн, но с готовностью согласился отбросить американцев за Рейн. В течение часа Корцфлейш безуспешно пытался получить разрешение изменить боевой приказ Эверсу. Окончательно потеряв всякую надежду, он позвонил фельдмаршалу Моделю. "Если Эверс со своими опытными бойцами к вечеру не отобьет атаку американцев, то не останется сомнений, что дверь в Германию открыта", — сказал он.
К удивлению Корцфлейша, Модель ответил, что обстановка ему известна и что он даже обсуждал ее с Гитлером. Фюрер посчитал, что Ремаген не очень важный стратегический пункт, и приказал 106-й бригаде идти на Бонн. Обычно спокойный Корцфлейш вышел из себя. "Господин фельдмаршал, я обязан доложить вам, что этот приказ будет иметь самые решающие последствия на исход войны!" — выкрикнул он.
Батальон Эверса отправился в Бонн, а Корцфлейш и Шульц — на юг. В восьми километрах от Эрпеля по дороге им попался высокий изможденный майор-артиллерист. Это был Шеллер. Он хриплым голосом сообщил, что ему нужно позвонить Моделю, и рассказал им обо всем происходящем в районе моста. Шульц, глядя на майора, подумал, что тот похож на человека, "который только что вышел из самого кошмарного сна, и у которого очень тяжело на душе".
Шеллер доложил, что американская пехота на восточном берегу малочисленна и ее можно быстро уничтожить при условии молниеносной атаки. Он умолял Корцфлейша немедленно действовать. Отсрочка даже в несколько часов могла иметь катастрофические последствия. Однако 11-я танковая дивизия, получившая приказ контратаковать, никак не могла наскрести топлива и могла быть полностью готова только на следующий день. Уже далеко за полночь Цангену наконец позвонили из штаба Моделя и передали приказ продолжать удерживать все позиции к западу от Рейна, несмотря на то, что произошло в Ремагене. Цангену показалось, что весь мир сошел с ума, но неподчинение приказу уже входило в привычку, и он тут же приказал всем имеющимся силам, а также части артиллерии перебраться на восточный берег Рейна.
Ничего после покушения 20 июля не взволновало Гитлера так, как захват моста в Ремагене. Для него это стало еще одним актом предательства, и он был полон решимости наказать ответственных. Это также дало ему повод, чтобы освободиться от стареющего Рундштедта, который, казалось, все время выступал за отступление. Гитлер позвонил фельдмаршалу Кессельрингу, командующему войсками в Италии, и приказал ему прибыть в Берлин.
Гитлер также послал срочный вызов человеку, от которого зависел все больше и больше в чрезвычайных ситуациях, — Отто Скорцени. К тому времени, когда тот прибыл в рейхсканцелярию, Гитлер уже спал, и Йодль сказал Скорцени, что фюрер хотел приказать ему уничтожить мост «Людендорф» при помощи специальной группы водолазов. Впервые за все время своей воинской службы Скорцени не испытывал большого желания выполнить приказ. Температура воды в Рейне, сказал он, приближается к нулевой, а поскольку американцы уже расширяли плацдарм вверх по течению, то перспектива успеха была небольшой. Он пообещал отправить своих лучших людей из Вены в Ремаген, но поставил условие, что водолазы сами должны решить после изучения обстановки на месте, идти на риск или нет.
8 марта десять немецких самолетов атаковали мост в Ремагене, но поспешно оборудованные зенитные позиции американцев не дали им нанести большой урон мосту. Немецкую бомбежку, однако, предотвратить не удалось, и, хотя зенитные батареи защищали сам мост, падающие бомбы привели к потерям среди американцев на западном берегу и, главное, опасно сотрясали ослабленную конструкцию.
Расширяющийся плацдарм создал проблемы, связанные с перегруппировкой войск. Управление и состояние связи не позволяли справиться с ситуацией, и Ходжес передал командование командиру одной из дивизий. Незадолго до полуночи генерал Льюис Крейг, командир 9-й пехотной дивизии, переправился через мост и проезжая мимо щита, установленного на въезде, прочитал: "Переправляйтесь через Рейн, не замочив ног, благодаря возможности, любезно предоставленной 9-й бронетанковой дивизией".
Как и в предыдущую ночь, было очень темно, и Крейгу пришлось встать в джипе и отдавать указания шоферу, практически пробираясь на ощупь. Тяжелая переправа через мост убедила Крейга, что движение возможно только в восточном направлении, но даже и оно было приостановлено на следующий день, когда немецкий снаряд попал в грузовик с боеприпасами. Несмотря на трудности, войска Крейга продолжали переправу, а немцы — все еще сопротивлявшиеся — продолжали медленно, но отступать.
Судьба плацдарма, однако, решалась не в бою, а в Реймсе. У Эйзенхауэра начал пропадать первоначальный энтузиазм, связанный с Ремагеном. Он был привязан к наступлению Монтгомери, для него требовались десять дополнительных дивизий, после того как одна дивизия перешла на другой берег реки, поэтому главнокомандующий решил направить в Ремаген только пять дивизий. Когда Ходжес прибыл в штаб 12-й группы армий для получения французской награды, Брэдли сообщил ему эту плохую новость, а это означало, что теперь Ходжес мог продвигаться только на 1 километр в день, что "едва ли могло помешать Противнику минировать и окапываться вокруг американцев". Более того, когда войска Ходжеса вышли на автомагистраль Бонн — Франкфурт, им пришлось остановиться до получения дальнейшего разрешения Эйзенхауэра на продвижение вперед.
Ходжес даже начал открыто выступать против такого решения. 1-я армия только что провела одну из самых удачных операций, сказал он, и впереди лежат огромные возможности. Брэдли был с ним солидарен, но им предстояло ждать, пока Эйзенхауэр примет решение по предложенному плану, согласно которому планировалась также вторая переправа через Рейн войсками Паттона, которые находились южнее, одновременно с наступлением с плацдарма в Ремагене. Соединившись, Ходжес и Паттон повернут на север и соединятся с Монтгомери на восточном берегу Рейна, взяв таким образом в кольцо весь промышленный район Рура. План казался смелым и творческим, и Эйзенхауэр пообещал внимательно рассмотреть его.
Кессельринг прибыл в Берлин в тот же день, и пока он ожидал встречи с Гитлером после обеда, кто-то невзначай бросил, что фюрер собирается освободить Рундштедта. Кессельринг посчитал это за шутку и повернулся к Кейтелю и Йодлю, чтобы убедиться в этом, но те лишь подтвердили намерение Гитлера. Кессельринг, которого окрестили "Улыбающимся Альбертом" за его непоколебимый оптимизм, нахмурился. Он сказал, что нужен сейчас в Италии и, кроме того, он еще недостаточно оправился после серьезной автомобильной аварии. Такие аргументы, заверили его Кейтель и Йодль, у Гитлера "не пройдут".
Они оказались правы. Гитлер сказал Кессельрингу, что потеря моста «Людендорф» требует смены командования. "Только более молодой и более активный командующий, имеющий опыт сражений с западными державами, а также пользующийся доверием своих солдат, возможно, сможет исправить положение", — подчеркнул Гитлер, не упоминая имени Рундштедта, и приказал Кессельрингу "взять на себя это бремя", несмотря на состояние здоровья. "Я уверен, что вы сможете сделать все, что в человеческих силах". Человек, который всего лишь несколько часов назад считал Бонн более важным, чем Ремаген, теперь говорил, что самым уязвимым местом был мост «Людендорф». "Необходимо срочно исправить положение. Я уверен, что это можно сделать", — сказал Гитлер.
Пространные рассуждения Гитлера произвели большое впечатление на Кессельринга, который отметил, что "речь фюрера была невероятно ясная и показала большое знание деталей". Ему также стала понятна его собственная роль в этой сложной мозаике — единственной его задачей было удерживать позиции.
Гневные филиппики Гитлера, связанные с захватом американцами моста, не могли помочь делу, и для этого были основательные причины. Потеря моста означала также потерю естественного рубежа обороны на западе — реки Рейн. Теперь фюрер был настроен более решительно "наказать виновных", хотя, по сути дела, он-то и мог считаться настоящим виновником. Его упрямое желание удерживать любой ценой каждый метр на Западном фронте открыло дорогу на Ремаген, а его приказ, запрещающий взрывать мосты до самого последнего момента, заставил Шеллера так долго откладывать взрыв. Большая доля ответственности лежала на Гитлере и на Моделе, но Гитлер ускоренным порядком снял Рундштедта — опытного профессионального солдата, который, реалистично глядя на вещи, предложил заранее отход с сохранением боевых порядков на другую сторону Рейна, что спасло бы и Ремаген.
