И я пожалел, что не успел спросить у Кету, где отыскать подлинную и окончательную смерть.

Статуи оставались безмолвными и холодными. Солнце опустилось за горы, и в храме сделалось совершенно темно. И все же, когда мои глаза привыкли к тьме, я начал различать очертания статуй, их спокойные лица, невидящие глаза. Передо мной была Гера, гордая и жестокая, за ней Афродита, воплощенная чувственность.

И Афина в шлеме воина и с копьем в руке. Тоже безжизненная, как мрамор, из которого ее изваяли. И такая же далекая от меня, словно бледная холодная луна. И все же я припомнил ее слова: "Будь отважен, Орион. Терпи боль".

"Нет, – подумал я. – Не могу больше, даже ради тебя. Я не могу больше терпеть такие муки. И если есть способ оставить эту жизнь, я хочу отыскать его".

Уже совсем стемнело, когда я добрался до лагеря, который Филипп устроил прямо на поле боя. Воины все еще носили тела убитых к похоронным кострам, усеивавшим равнину. Другие собирали панцири и оружие.

Павсаний встретил меня укоризненным взглядом, стоя возле костра перед своим шатром.

– Где тебя носит, Орион? Царь велел тебе охранять молодого Александра, и ты не можешь бродить где захочешь.

– Я общался с богами, – сухо отвечал я.

– Забудь про них, – отрезал он. – Твое место возле Александра. Найди царевича и оставайся с ним.

– Да, господин.

Он несколько смягчился:

– Говорят, ты отлично проявил себя сегодня. Поешь чего-нибудь, прежде чем приступать к службе.

Я не был голоден, но поблагодарил его и сел возле огня. Появились женщины – из тех, что всегда сопровождают войска. Такая же готовила и для нас; немолодая, без нескольких зубов, однако кое-кто из телохранителей уже оказывал ей знаки внимания. Еще две-три чаши вина сделают из нее красотку.

Я объел козью ногу, выпил чашу вина, а потом отправился к реке – смыть с тела кровь и грязь. Примерно через час я привел себя в порядок и отправился разыскивать Александра.

Мне сказали, что все полководцы собрались в шатре Филиппа наслаждаться плодами победы. Александра считали уже военачальником. Ведь именно его конница нанесла победный удар.

В шатре Филиппа вино текло рекой. И разливали его женщины, молодые, стройные и улыбчивые. Александр забился в угол шатра, чаша с вином стояла нетронутой на земле возле его кресла. Парменион уже приударял за одной из юных девиц, Антипатр громко храпел в кресле, откинув голову назад и свесив руки почти до земли.

Филипп обменивался шутками с Антигоном и несколькими молодыми полководцами. Соратников Александра нигде не было видно.

Я подошел к царевичу.

– Готов приступить к обязанностям, господин.

Он отвечал мне с блуждающей улыбкой:

– Сегодня ночью мне не нужен телохранитель, Орион. Мне грозит только скука, и ничто более.

– Тогда я побуду снаружи шатра.

Он кивнул.

– А не хочешь ли ты возвратиться к себе? – спросил я.

– Царь велел мне оставаться здесь. Я теперь полководец, – сказал Александр, – и должен участвовать во всех сборищах, подобающих этому чину.

Я окинул взглядом шатер. Филипп уже тискал груди какой-то служанки и второй рукой подзывал к себе еще одну.

– Похоже, что о военных делах сегодня речи не будет, – сказал я.

Александр молчал. Филипп сделал несколько шагов в нашу сторону, опираясь на плечи обеих служанок.

– Мы победили! – бросил он пьяным голосом своему сыну. – Почему ты не празднуешь с нами?

– Я праздную, господин, – отвечал Александр. – Я рядом с тобой.

– Тебе, должно быть, хочется веселиться со своими Соратниками, так? – буркнул Филипп. – Ну, Птолемей уже уволок куда-то пару девиц!

– Это меня не удивляет, – проговорил Александр.

– Но Гефестион не таков. Он будет дожидаться тебя!

– Да, конечно.

Филипп прижал к себе обеих красоток и, глубоко вздохнув, спросил:

– А ты знаешь, сын, что мы выиграли сегодня?

– Великую битву.

– Нет, не просто битву. – Филипп покачал головой. – Мы выиграли мир, мой мальчик. Мир! Теперь в Греции нет силы, способной противиться нам. Теперь Македония в безопасности. Мы будем диктовать свои условия афинянам и запретим этим сутягам пользоваться нашими прибрежными городами. Северные племена и все балканские дикари притихнут, потому что поймут, что в любое время могут попасть под наш удар. Мы добились мира, Александр… впервые с тех пор, как я оказался на троне.

Брови Александра сошлись.

– А как насчет персов?

– Они примут наше главенство в Европе, мы же согласимся, что они первые в Азии. На этом и поладим.

– Но…

– Знаю, знаю. В Ионии есть греческие города. Дарий не станет облагать их тяжелым налогом… увидишь. У него и без того достаточно хлопот в своем царстве, незачем понапрасну волновать ионийцев.

Царевич поднялся. Оказалось, что он одного роста с отцом. Почему-то хромой Филипп мне всегда казался выше сына.

– Мы должны покорить Персидское царство. Ты или я, – сказал Александр.

– Быть может, ты это и сделаешь, молодой отпрыск богов. – Филипп криво усмехнулся. – А моя судьба – править сильной и уверенной в себе Македонией. Вот станешь царем – если тебя возведут на престол после моей смерти, – и можешь отправляться куда угодно и покорять целый мир. Если армия пойдет за тобой.

Я заметил, как Александр сжал кулаки. Лицо юноши побагровело. Не доверяя своему самообладанию, не вымолвив слова, он метнулся мимо отца, опиравшегося на женщин, и выскочил из шатра. Я последовал за ним.

Филипп тоже вышел из шатра. Пошатнувшись, он закричал:

– Мы выиграли мир, молодой дурень! Я добивался его всю свою жизнь и не собираюсь теперь отказываться. И я не позволю этого никому другому!

Александр исчез в ночи, я же послушно последовал за ним.

Среди трофеев, которые воины собрали на поле боя, нашелся большой круглый синий щит с надписью по ободу: "С удачей". Узнав об этом, Александр на следующее утро велел принести щит в свой шатер и привести человека, который его обнаружил.

– Нашел ли ты на поле боя того человека, кому принадлежал этот щит? – спросил царевич у пращника, молодого сына дарданского пастуха.

– Нет, господин, – отвечал молодец; сжимая свою войлочную шапочку обеими руками, он согнулся в почтительной позе перед царевичем. Казалось, он был на год или на два старше Александра, однако выглядел куда менее уверенным в себе, чем царевич.

– И щит просто лежал на земле?

– Да, господин. Владелец, должно быть, бросил его, спасаясь от наших фаланг.

– Я возьму этот щит, – сказал Александр и, повернувшись к слуге, стоявшему слева, приказал: – Дайте этому удальцу монет столько, сколько стоит новый щит.

Молодой дарданец поклонился и оставил шатер. Юноша не видел столько денег за всю свою жизнь.

Александр заметил меня возле входа и показал на щит, оставшийся возле его стола.

– Щит Демосфена!

– Его, – согласился я.

Ледяная улыбка заморозила губы Александра.

– Я охотно возвращу щит владельцу.

– Если только он вчера остался в живых.

– О! Этот уцелел, нечего и сомневаться… Бросил щит и бежал, спасая свою шкуру. Наверное, уже приближается к Афинам.

Филипп, безжалостный в битве, был великодушен, одержав победу. Он призвал Александра в свой шатер, чтобы обсудить с полководцами условия мира.

– Мы поместим отборный гарнизон в Акрополе Фив, – сказал он ровным голосом. – Они удержат город под нашей властью.

– Поможет и то, – добавил Парменион, – что фиванского войска больше не существует.

– Да, их Священный отряд не сложил оружия, – проговорил Антигон с волнением.

Филипп фыркнул:

– Да! И пусть гибель его прославляют поэты грядущих времен. А нам досталась победа.

Все расхохотались… кроме Александра. Царевич еще сердился на отца после вчерашней стычки.

– А как ты предлагаешь обойтись с Афинами? – спросил Парменион.

– Я хочу послать в Афины тебя, Александр, – отвечал Филипп. – Ты объявишь им мои условия.