Легко и естественно, без моих расспросов, Сережа рассказал о себе. Оказалось, он уже многое вкусил: и вторым плавал, и был врио старпома, и даже тонул в Арктике (про ту историю "Комсомолка" писала в свое время). Говорил об этом без нажима, с усмешечкой - тоже естественной.
Так же просто изменил тему: как бы успеть в Ленинград до 1 сентября, хоть несколько дней августа прихватить, в отпуск пора - одних выходных набежало 60 суток. Вот скажи об этом береговому человеку - удивится, потому что идем мы в теплые благословенные края, где солнце, фрукты, соленая водица - чем не курорт. А может прийти и грустная вовсе мысль: не любит человек своего дела, норовит удрать при удобном случае, как тот прежний старпом с "Магнитогорска". Но я не тороплюсь обвинять Сергея. Наоборот, что-то видится даже трогательное в его наивной мечте -успеть в отпуск обязательно в августе, до конца календарного лета.
24.07.78 А вот будни рейса. Пришел на мостик матрос, докладывает второму помощнику, как проверял пломбы на контейнерах и автомашинах. Получено РДО, радио из Ленинграда, напутали, как и положено, с документами, отправили неоформленный контейнер, а еще на три - не те коносаменты выписали, вес неверно указали. Приказывают все это поправить. Проведены технические занятия со штурманами, призводственное совещание. Идет жизнь, проходит океан, кончается...
Начинаю думать, что был несправедлив к морякам "Магнтигорска", когда мысленно обвинял их в разобщенности. Полкоманды пришли новые, принюхивались. Есть тут и свои микроколлективы, хорошо заметные группы. На суше ведь мы тоже не дружим со всей улицей. И люди здесь ищут, находят себе занятия по душе. Доктор наш, молодой стеснительный парень, всерьез интересуется искусством, не пожалел 25 долларов, купив в Нью-Йорке роскошеный альбом Микельанджело. И Монтеня мы у доктора почитать нашли (доцент Эдя от Монтеня восторженно подвывает). Ремонтный механик конструирует какой-то сногсшибательный стереорадиокомбайн, у Сережи - уникальная коллекция музыкальных записей, другие из железок и меди сваривают и склепывают чудо-макеты. И ясно, что во всем этом проглядывает конфликт между стремлениями и возможностями - вечный конфликт морской действительности.
25.07.78 Наконец появились суда, идут поперек нашего курса - из США в Южную Америку. А ведь до того мы за семь суток никого не встретили.
Вечером приближаемся к Багамским островам. Смотрел по карте: остров Великий Абака, Большой Багамский риф, Яичный риф... Названия-то как звучат!
По горизонту полыхают далекие тропические грозы. Небо, особенно там, где Млечный путь, четче и осязаемей, чем тучи, и они кажутся черными провалами в этой светящейся толще.
За всю эту красоту и великолепие тоже хочется поблагодарить океан.
26.07.78 В пять утра вошли в пролив Провиденс. Проснулся, глянул в окно - слева низкая прерывистая песчаная гряда, яхточки, катера. Обогнали "Шота Руставели", он тоже идет в Гавану, везет делегатов на Фестиваль. Потом одесситы жгуче обиделись, что мы их обогнали, - престиж пассажирского лайнера пострадал.
Здесь уже море, а не океан, и хотя вода такая же отчаянно-синяя, но волны другие, не чувствуется могучего сдерживаемого дыхания тысячемильных пространств.
После обеда и справа потянулась земля невысокими холмиками. На карте это цепь островов побережья Флориды, по ним проложена автострада. Макс объяснил, что ее построили в период кризиса 30-х годов безработные, государство как-то стремилось занять их. Неплохо потрудились, однако трасса упирается в ничто - в море.
Готовимся к встрече с Америкой.
* III *
"Человек, находящийся на берегу,
хотел бы очутиться на пароходе,
который отчаливает от пристани,
человек, находящийся на пароходе,
хотел бы очутиться на берегу,
который виднеется вдали".
Карел Чапек, "Письма из Англии"
ДАЛЬНИЕ СТРАНЫ
Слушая стук двигателя и шорох воды, обегающей корпус судна, день, и два, и десять, постепенно начинаешь думать, что плывешь уже всю жизнь и дальше будешь плыть так же - без конца.
Глубокое заблуждение. Кончается и море, и океан, и как бы тебе ни было хорошо там, неминуемо наступает момент, когда начинаешь мечтать о твердой опоре под ногами.
Она приходит - открывается цепочкой сизых гор, низкой песчаной полосой, теплыми огнями побережья. И совершенно разные ощущения испытываешь, когда эта земля твоя, родная, и когда она чужая, где ты - недолгий гость.
С детства помню это чувство, когда мимо нашего полустанка проносились поезда дальнего следования. Несколько секунд оглушительного грохота, мелькание слившихся в серую полосу окон - и только тающий над близким лесом дымок, запах паровозного угля. Уехали куда-то люди, а ты остался, и ничего так не хочется, как оказаться рядом с ними и лететь через поля и леса в неведомое. И еще - одно из первых потрясений искусством: как это Аркадий Гайдар догадался о моих переживаниях, так верно и точно описал их в своей книге "Дальние страны".
Потом (или потому?) я полюбил географию, часами мог просиживать над картой, читать дивные названия: Финистерре, Сорренто, Карибское - его называли тогда Караибским - море, мыс Гаттераса. Страны воспринимались, западали в память по цветам - как были окрашены на карте. До сих пор для меня Англия - зеленая, словно свежая трава, Франция - лиловая, будто сирень, Италия - синяя, как море и небо над ней.
Почти через сорок лет постарался передать все это дочке: повесил в ее комнате большую карту мира, проводил по вечерам полушуточные экзамены: "Где Западная Гвинея?", "Покажи остров Мадагаскар!" Скоро дочь уже экзаменовала подружек. И пусть судьба подарит ей такую же удачу, как и мне, - видеть дальние страны.
Но ведь видеть и рассказать об увиденном - разные вещи. Встречал я немало людей, перед глазами которых открывались всякие чудеса или которые были свидетелями уникальных событий, а они молчали, отмахивались от расспросов: "Ну, чего особенного...". Не хочу их обвинять, потому что большинство этих людей - моряки, а укорять моряков мне не стоит. В оправдание же могу сказать: есть веское психологическое обоснование подобного отношения к тому, чем тебя наградила судьба. Где-то, за какой-то временной, количественной гранью наступает предел насыщения: страны, города, моря, встречи, события сливаются в одно общее, неопределенное, смутное воспоминание. Если быть честным, и по себе замечал такое.
И еще - понимаю, что нет у меня оснований делать "глубокие обобщения", когда берешься рассказывать о чужой земле и ее людях. Тебе лично кажется: встречи с далекими странами много дают, душу расширяют, как любое знание. Но когда рассказываешь или пишешь об этом, совесть начинает шевелиться. Ведь фактически твои знания - верхоглядство, скольжение по поверхности. Разве узнаешь что-либо серьезно и глубоко за день-два, ну, пусть даже за неделю?
Потому и сейчас разрешено мне поделиться лишь мгновенными впечатлениями, лишь собственными чувствами, которые возникают, когда видишь небо, дороги, леса, так бесконечно далекие от моей родины.
Зарубежные города имеют как бы две стороны, два лица: современное и древнее (многие наши - тоже, хотя Одесса и в этом особенная: назвать ее древней нельзя, но хитрые одесситы сумели как-то создать себе богатейшую историю).
Часто парадной, почти официальной стороной является древняя, и город четко распадается на две такие части. Венеция, например: старая, туристская - в лагуне, и новая, материковая - Местре. А бывает, все слито: вот Париж весь, целиком берет за душу.
Карел Чапек в своих чудесных "Письмах из Италии" говорит: "Но душа моя, видимо, слишком неисторична: лучшие мои впечатления об античности скорее относятся к явлениям природы". Про себя с некоторой даже гордостью могу сказать, что я человек историчный, и мои лучшие впечатления все-таки относятся к остаткам древнего. Современное же увлекает не внешними признаками, которые везде более или менее одинаковы, а проявлениями сложной, непостоянной, изменяющейся жизни людей. Однако никаких, еще раз подчеркиваю, глобальных выводов делать не собираюсь.
