22.07.78 Прошли уголок Ньюфаундлендской банки. Почти сразу потеплело, и океан стремительно изменил цвет. Был буро-серый, а тут впереди показалась зеленая, почти синяя широкая полоса. Это уже Гольфстрим, сорок лет назад я услышал о нем, а сейчас вот увидел так четко. И теплый ветер, и солнце скоро оно задаст жару.

Потом вынырнули дельфины. Сверху, с мостика, они кажутся маленькими, игрушечными. Выпрыгивали дружно, по четыре-пять зараз, строгим строем, словно договорились показать нам свою организованность. Хотя как будто на нас внимания не обращают, а все равно кажется, что это они для нас прыгают так лихо и согласно. На подходе к Гибралтарскому проливу дельфинов бывает тьма, и если у них время свободное есть, устраивают представление. У меня даже фотография хранится, снимал с носа, перегнувшись через борт: взлетели в воздух мама-дельфиниха и три детеныша, изображение смазано от скорости. А вообще тогда они в прыжке переворачивались на бок и успевали взглянуть вверх на меня и даже, казалось, хитро улыбались: "Давай поиграем, а?" Мне этот факт больше доказывает их разумность, чем многочисленные ученые книги. Рассказал про дельфинью улыбку одному знакомому, который уже лет двадцать изучает их на Карадагской биостанции, и он почти с грустью признался: "Такое нам неизвестно, мы их поодиночке исследуем да в неволе..." В то время в бассейне биостанции находилась лишь пара дельфинов - вялые полусонные звери (так их здесь и зовут), опутанные, словно космонавты, многочисленными датчиками и проводами. Выяснилось, что возникли неожиданные трудности: облисполком издал постановление, запрещающее "скармливание рыбы скоту", дельфины попали в эту категорию, и корм им пришлось выписывать аж из Мурманска, а размороженную треску звери ели неохотно, без аппетита. Надо полагать, если б они узнали, из-за чего страдают, их мнение о нашей людской разумности изменилось бы не в лучшую сторону...

Очень они мне симпатичны, помахал им рукой: "Привет, ребята!"

Промелькнули недалеко две птицы, белые, незнакомые, а днем видел другую птицу, погибающую. Она билась в воде, потом вырвалась, низко пролетела несколько метров и опять погрузилась, пропала. Летела она в сторону Америки, значит, успела одолеть 2000 миль. Самому не верится, но ближе земли нет. И очень жаль птицу.

В общем,нетрудно найти объяснение, почему в дальнем море возникает желание уберечь всякую живность: окружающий мир настолько суров и огромен, что появляется инстинктивная потребность держаться друг за друга и выручать тех, кто попал в беду или кто слабее и беспомощнее тебя в данный момент.

А человеку в море чаще безопасней, чем птице, рыбе или даже дельфину. Хотя частенько к добру наша уверенность в себе не приводит. На больших современных судах ощущение опасности притупляется даже у опытных мореманов. Анализ аварий супертанкеров подтверждает такой вывод. Пожалуй, лишь столкновений судоводители "суперов" остерегаются, потому что понимают: навстречу топают такие же мастодонты, как и твой собственный. И сталкиваются обычно суда разного размера: большой, вероятно, полагает, что его должны бояться, а маленький или тупо придерживается обязательных правил, или надеется вывернуться в последний момент. В 1960, кажется, году наш тогдашний супер "Пекин" в ясную погоду у берегов Алжира врезал какому-то малышу, своротил себе нос до первой переборки и в таком живописном виде пришел на Кубу. В газетах тот рейс "Пекина" подали как пример геройства, но ясно, что штурману, который это организовал, не поздоровилось.

Но как раз в открытом океане вероятность столкновения невелика и вера в свое судно, в его надежность, должна быть крепче всего. Тем более, если судно столь огромно и мощь имеет колоссальную.

Вот сегодня ветер сильный, "в зубы", как говорят моряки. Я не сразу сообразил, что он сильный от нашей собственной скорости: "Магнитогорск" проходит в секунду 10 метров, а ведь по шкале Бофорта это - 5 баллов и называется "свежий ветер". Получается, что создание рук человеческих, судно, соизмеримо с природным процессом - ветром. Верно ли так судить?

Это я могу задать себе подобный вопрос. Маловероятно, что кто-нибудь из нашего экипажа особо задумывается, как велика масса воды кругом и как бесконечно мал по сравнению с ней "Магнитогорск". И вообще, полагаю, прочитав мои глубокомысленные "исследования", моряки лишь пожмут плечами: "Чего он заливается? Чего особенного - океан?"

Для судоводителей, например, океанское плавание чаще всего - нечто вроде отдыха, а для многих наш рейс рядовой, не слишком длинный и долгий: до Австралии, пока вновь не открылся Суэцкий канал, топали 30 суток, 12000 миль, а нам предстоит пройти 5000 с небольшим в один конец. Простая арифметика, но за ней - многое.

...И все-таки я не могу понять, чем живут моряки в таких рейсах. Чем душу занимают? Возможно, еще рано делать выводы, но не могу понять, почему так затянулся период обособления, почему все пока еще прячутся по каютам. В нашем великолепном спортзале, где бильярд, пинг-понг, велоэргометры, имитаторы гребли, штанги и шведская стенка, тоже пустовато, и мне трудно найти соперника на бильярде (Эдик не в счет, из трех ударов по шару у него два приходится по воздуху). Кстати, тоже чудо: посреди Атлантики катать шарики - качки нет совсем.

Казалось бы, пора объединяться в компании, на миру-то веселей, а компании собираются только в обеденном салоне или у плавбассейна.

Частичное объяснение ситуации пришло позже, и стало даже стыдно, что раньше не додумался. У людей здесь ведь масса дел и обязанностей, для многих судно незнакомо и ново, а я привык к обстановке учебных судов, где всегда немало свободных, не занятых в данный момент товарищей. Сейчас таких тут не больше десяти - мы, стажеры, да несколько пассажирок, возвращаются к своим мужьям на Кубу. Доктору еще наверняка скучно.

А вот капитан - особая статья. Давно я убедился, что капитанам легко не бывает никогда. Ну, отоспится, отойдет, успокоит нервы после напряжения (пройти Бельты, Па-де-Кале, Ла-Манш не просто), а потом что? Самый демократичный капитан должен соблюдать дистанцию между собой и прочими членами экипажа. И здесь видно, как мается наш капитан. Он ведь тоже новый. Как вышли на простор - начал маяться. Потом Эдик подсунул ему сборник "Таллиннские тетради", и капитан исчез. Эдя смеется: "Изучает вашу повесть! Держитесь - специалист!"

Да, специалисты - не лучшая категория читателей, потому что невольно ищут - и находят кучу огрехов. По мелочам, но от этого автору не легче.

23.07.78 Резко потеплело, с утра вода в океане плюс 27 градусов, воздух - тоже. Налетел короткий бурный ливень, никакой от него прохлады. А вода все синее и синее, хотя, кажется, это уже и невозможно.

Вечером закат - просторный, как бы двухслойный. Задний фон облаков фиолетово-розовый, передний - лиловато-серый. Венера пробивается мутным пятном, слева вылез красный Антарес, "Глаз Скорпиона".

Знаю, что когда буду рассказывать обо всем этом дома, у многих слушателей поймаю во взглядах какое-то отчуждение, пустоту. Не хотелось бы обвинять их в том самом нелюбопытстве, о котором еще Пушкин писал ("Мы ленивы и нелюбопытны"). Скорее, здесь проявляется качество человека нашей эпохи, когда все и все знают, слышали уже, читали или видели на разных экранах. Или срабатывает естественная реакция людей, которые сами не могут этого видеть и потому внутренне ощетиниваются.

А может, зря авансом обижаю кого-то? Может, начала действовать вредная и ненужная привычка противопоставлять водоплавающих - сухопутным? И за собой где-то на третьем месяце плавания замечал такое, а уж кадровые, постоянные моряки как будто поголовно заражены этим вирусом. Понять их можно, но оправдывать - не хочется. Никто не может быть лучше кого-то, если исходить из преимуществ профессии, специальности.

Кстати, пожалуй, и нас тут, на судне, все-таки за водоплавающих не признают. Так - гости, "научники" (придумал кто-то не шибко удачный термин), по не слишком понятной морякам милости начальства оказавшиеся на борту. А я, один из тех, кого тут не принимают за настоящего моряка, собираюсь еще поточнее, поправдивее и, насколько возможно, пошире рассказать о жизни на море.