После выпуска Грачик бил челом - хочу попробовать один.
Его вразумили: молодой специалист должен отбарабанить два года. Да и вообще по плану больше клоунов соло не положено.
В цирке не говорят "месяц", "квартал", "год" - в цирке нет времени. В цирке говорят "город" - "я это сделаю за город".
И пошли у "парных коверных" Середы и Кещяна город за городом. Образы такие - Сережа прям та-акой из себя, ну, та-акой, а Грачик - на подначках: принеси, отнеси, иди, уйди.
Клоун белый: умный, рассудительный, склонный к злой шутке.
Клоун рыжий: дурак. Побеждающий в конце концов.
Клоуны в СССР (по Кещяну): 1. Карандаш. 2. Енгибаров. 3. Никулин и Шуйдин.
Товарищ в синей майке в оркестре встал теперь на одну руку и начал потихоньку вращаться.
А она, "из полета", опять не дотянула и бьется в сети внизу под советы и упреки, закусывает губы и медленной гусеницей - вверх.
Собрание: "Наши обязательства: организовать советско-американскую программу".
"Ха-ха, а кто будет американцами?"
"Товарищи, есть договоренность: приедут".
"А может, лучше мы к ним?"
Меня толкают в спину, нате-бумажечки с лиловыми штампами, "товарищу корреспонденту", надо ведь и вам что-нибудь кушать (очень справедливо) талоны на сахар, колбасу, мясо.
Тонкая и сухая, как птица, "из полета" пробует теперь уже без лонжи; в сладкой, как боль, тишине несется навстречу рукам - нет! - опять об тугую сеть, господи! Наташа, как ты держишь руки!
Товарищ в синей майке все еще стоит на одной руке, а во вторую взял колючую блестящую штуковину и крутится теперь с ней.
Мимо манежа Тамара депортирует детей домой.
"Грачи пролетели. В какие края?"
Униформа торгует винцом. Бутылка-восемь рублей.
Когда помер Брежнев, Кещяна и Середу вызвал руководитель программы. "Так,-печально сказал он, глядя на траурные ленты за окном.-Есть у вас что-нибудь несмешное?". "Нету",-ответили коверные. "Тогда работайте без костюмов и без грима. И не смешите".
Они вышли на манеж в своем. Первая реприза - иллюзионная. Посмотрели друг на друга. Сережа выплюнул изо рта оранжевый шарик. Грачик достал такой же из своего уха. Дирижер в оркестре свалился от смеха на пол, в цирке звенели стекла от хохота. Оставшиеся дни траура коверные выходили в униформе, помогали перетаскивать реквизит. Дети реагировали очень живо.
Они срослись сиамскими близнецами.
"В Краснодаре отработали до нас акробаты: мужчина и женщина. Все так хорошо. Ассистент их железяку поднял на веревку, веревку сунул в руки униформисту. Мы с Сережей выходим, болтаем: тара-ра, та-ра-ра, ра-ра. Бац! униформист выпускает веревку из рук. Раз!-мы с Сережей не сговариваясь делаем шаг друг от друга: железяка грохается между нами! Что делаю я? Я решаю обыграть. Оборачиваюсь-ах! И падаю замертво. Ассистент, в дикой панике летящий за возможной судимостью, видит: я пластом и без движения - убило! - и с плачем лезет меня спасать!"
Двое детей - Грачик-младший ("папа наш не хотел сына, мы так с ним плакали") и Гаянэ ("по пять раз в роддом приходил").
Жена Тамара: "Одно меня злит - как скука замучает, начинаю ему вкручивать: ну, когда ты устроишь ассистентом? Вот уеду домой - один будешь. Он поворачивается, дверью ба-бах! И все. Ни слова.
Плохое настроение-раздевается полчаса. Потом в ванную идет.
Хорошее-с порога целоваться лезет: "Томуля, я пришел, давай есть!"
Старший Грачик ждал шесть лет. Он все надеялся, что кто-то придет и отпустит. Он боялся открыть рот в споре с Системой. С "Союзгосцирком".
Нет, они очень дружили с Сережей, но в голове у него жил клоун один, душа шила и кроила на него... Он никому про это не рассказывал-боялся обидеть: вот ты, Грачик, какой, Сережу бросить хочешь.
Шаркает публика в черных шубах, шапках, платках, полупустой холодный цирк, пьяные фигуры, тяжело усаживается на место подсадка, оскорбленно окаменев на мое свойское подмигивание, пошла фонограмма, свет ежится до красного пятачка, за кулисами хрупкая "из полета" просит у клоуна "кислородную палочку-сигарету, одна на двоих с партнершей; но уже пора, и руководитель полета Херц удивляется сыну: "Слава, какое "писать" - я на работу иду!" Все оставляют тапки у выхода - и... парад-алле!
Безымянные разговоры: "Были в Штатах. Руководитель делегации собрал программу: "Товарищи, у нас в стране принят известный указ. На банкете поэтому-только сок". Смотрю я: все наши сидят со стаканчиками сока, кислые и злые. Думаю: летом мне на пенсию. Да чего мне могут сделать? Подхожу к негру-официанту: "Виски!" Он плеснул грамм сорок в рюмашку. Я: "Но. Биг виски". Негр достал стакан побольше и бухнул туда. Подгреб товарищ: "Петя, ты что?" "А ну их!". "Ах, ты ж черт,-простонал товарищ.-Была не была. Как это будет?" "Биг виски". "Вот-вот, друг, набигуй и мне".
В Минске Грачик пересекся с режиссером-ровесником-Витей Франке. Витя-деловой человек. Он делает клоунов. "Грачик, если ты добьешься выхода из пары - я тебя возьму". И Кещян решился - он пошел на приступ.
В главке возмутились: кому это надо? Так хорошо трудились! Их хвалили! А тут: сажай одного на репетиционный, плати ему деньги, второму пару ищи, и когда он теперь работать начнет?
Грачик, понурый, хрупкий, бродил по кабинетам, опустив огромную шапку черных волос. Вахта в Министерстве культуры его знала в лицо. Грачик приходил к открытию и курил у входа. Проходившая мелюзга благоговейно шептала: "Леонтьев". Без пятнадцати девять вахтер открывал первую дверь настежь, отпирал вторую, третью подпирал деревянным бруском, чтобы не закрывалась, подметал вход, гоняясь за бумажками. Потом строго глядел на Грачика и делал брезгливый жест рукой: "Отойдите отсюдова. Чтоб видно не было". Клоун прятался за выступ здания. Подкатывала черная машина, из нее выходил Демичев. После него вахтер уже быстрее совершал обратную процедуру с дверьми.
Клоун думал: кинуться бы, рассказать...
Наконец строптивого клоуна решили унять законно-разрешили просмотр на право создания сольного номера. Грачик репетировал ночами, днем-отрабатывал последние дни с Сережей Середой в измайловском шапито.
Комиссия посмотрела его. Комиссия надула губы: нет, клоуном соло он не будет, не надо нам таких. Бюрократ допускает художника выше себя лишь в одном случае-на виселице.
