Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Другие люди могут приспосабливаться к новому окружению, узнавать, где лежат необходимые вещи, изучать расположение комнат, адаптироваться к внешней среде, но вы этого не можете, потому что ваш мозг инвариантен. Вы связаны привычками с этим домом, он остался точно таким же, как в тот день, когда вы испытали на себе свое средство. Ваш дом вот уже двести лет как держат в полном порядке, подновляют, чтобы вы могли в нем жить, не испытывая никаких неудобств. Вы здесь живете постоянно, с того самого дня, как ваш мозг стал инвариантным.

Не думайте, что вы ничем не отвечаете на заботу о вас. Вы, быть может, являете собой самую большую ценность в мире. Утром, днем и вечером — три раза в день — вас разрешают посещать тем немногим счастливцам, которые заслужили эту честь или нуждаются в вашей помощи.

Я изучаю историю. Я пришел, чтобы увидеть двадцатый век глазами интеллигентного человека этого столетия. Вы необыкновенно умный, блестящий человек. Ваш разум изучен лучше, чем любой другой. Трудно найти человека, превосходящего вас по силе мысли. Мне бы хотелось, чтобы ваш могучий мозг, соединенный с огромной наблюдательностью, помог мне в исследовании XX века. Я пришел поучиться у вашего мозга — свежего источника, не заблокированного, не измененного прошедшими годами, оставшегося точно таким же, каким он был в тысяча девятьсот сорок третьем году.

Но речь не обо мне. К вам приходят выдающиеся исследователи-психологи. Они задают вам вопросы, затем повторяют их, слегка изменив, и внимательно наблюдают за вашими реакциями. При этом каждый последующий эксперимент не искажается вашими воспоминаниями о предыдущем, Когда цепь мыслей у вас прерывается, в вашей памяти не остается никакого следа. Ваш мозг по-прежнему, инвариантен. Поэтому психологи, которые в других случаях могут делать только самые общие выводы из простых опытов на многих индивидуумах, сильно отличающихся друг от друга, неодинаково подготовленных и по-разному реагирующих на раздражители, в вашем случае наблюдают изменения реакций при малейших изменениях стимулов. Кое-кто из этих ученых доводил вас до шока, но вы не в состоянии сойти с ума. Ваш мозг не может измениться. Он инвариантен.

Вы представляете такую ценность, что, кажется, без вашего инвариантного мозга человечество вообще не смогло бы прогрессировать. И все-таки мы больше никому не предложили произвести на себе такой эксперимент. На животных — пожалуйста, Взять хоть вашу собаку. Вы пошли на это сознательно, но ведь вы не представляли, каковы будут последствия. Вы оказали человечеству громадную услугу, не сознавая этого. Но мы уже не имеем права повторять такой опыт.

Голова Грина опустилась на грудь. Лицо его было озабоченным. Казалось, он искал утешения в тепле, идущем от камина. Собака, лежавшая у его ног, зашевелилась, и Грин взглянул на нее, неожиданно улыбнувшись. Я знал, что ход его мыслей был прерван. Переходные процессы затухали в мозгу. Наше свидание начисто исчезло из его памяти.

Я встал и тихонько вышел, не дожидаясь, пока он поднимет голову.

Леонард Ташнет

Практичное изобретение

Я человек практичный, не то что мои сыновья, хотя они и умные ребята. А ума у них хватает, ничего не скажешь. Не родись они близнецами и достанься этот ум одному, а не двоим, так все ученые в мире, вместе взятые, этому одному и в подметки бы не годились. Ну, да и сейчас им жаловаться не приходится — оба отличные инженеры и на самом лучшем счету в своей фирме. Большая фирма, занимается электроникой и еще чем-то в том же роде. Называть я ее не буду, потому что ребятам это не понравится. Я их хорошо знаю. Да кому и знать, как не мне? Я ведь сам их вырастил, а это, позвольте вам сказать, было совсем не так легко: мать их умерла, когда им еще девяти не исполнилось, а я второй раз жениться не стал. Вот и приходилось и делами заниматься, и следить, чтобы в доме все шло как полагается и за ребятами настоящий присмотр был. Ну, да они всегда были хорошими мальчиками…

У Ларри есть свой конек — лазеры. Ну, это такой способ посылать свет. Как уж они устроены, я не знаю, потому что я-то в колледжах не обучался, не до того было. А Лео — фокусник-любитель, и, надо сказать, это у него ловко получается. Ну, и вместе они напридумывали много разных фокусов и номеров. Подвал у нас битком набит всяким оборудованием. Вот об этом-то я и хотел рассказать.

Ларри придумал аппарат для Лео, чтобы создавать оптические иллюзии. Ну, знаете: словно бы видишь что-то, чего на самом деле тут и вовсе нет. Как-то там зеркала приспосабливают. А Ларри приспособил лазеры и начал делать вроде бы картинки, но только вовсе и не картинки, а голограммы — вот как он их назвал. На негативе одна мешанина из точек и всяких завитушек, а если спроецировать на экран, то вид такой, словно этот предмет можно кругом обойти. Объемное изображение. Ну, объяснить это трудно, надо своими глазами видеть. Обычная картинка — она плоская и выглядит одинаково, с какого боку на нее ни посмотришь, а голограмма выглядит, как будто это не картинка, а настоящая вещь, и если зайти справа или слева, то видишь совсем не то, что спереди.

Так вот, значит, Ларри сделал нашему Лео аппарат для голограммных иллюзий. Он проецировал изображение не на экран, а прямо в воздух. При помощи зеркал. Они меня позвали и показали. Просто поверить невозможно! В воздухе плавает самая настоящая шкатулка, или ваза с фруктами, или букет — ну просто что хотите. Даже кучка мелкой монеты. И она-то и навела меня на мысль.

— Прямо как настоящие, — говорю я. — Жалко, что вы не можете их сохранить насовсем! Обрызгали бы плексигласом что ли, — ну, как цветы сохраняют.

Это я вспомнил про сувениры, которые продают в лавках для туристов — всякие штучки в прозрачных кубиках, вроде бы стеклянных.

Ребята так и покатились.

— Папа, — говорят они хором (они всегда говорят хором), — это же только иллюзия. Это же не реальные деньги. Их на самом деле тут нет.

— Реальные — не реальные… А что такое «реальные», позвольте вас спросить? Я их вижу, и вы их видите, — говорю я. — Мы могли бы хоть в суде под присягой показать, что видели горсть мелочи прямо в воздухе. Разве нет?

А потом в шутку я и говорю… Ну, не совсем в шутку, потому что забава — это забава, но раз уж подвернулась возможность заработать доллар-другой, так с какой стати ее упускать? Вот, значит, я и говорю:

— Вы, ребята, у меня такие умные, так почему бы вам не придумать способа, чтобы эта иллюзия не исчезла, да же когда вы свой лазер выключите? Хоть и мелочь, а все равно ведь деньги.

Ну, тут они принялись мне объяснять, что у световых волн нет никакой массы и еще всякие там премудрости, в которых сам черт ногу сломит. Но одно я все-таки понял:

— Раз световые волны, которые, по-вашему, неосязаемы, могут рисовать такие картинки, что кажется, будто тут что-то есть, так вам, чтобы оно и вправду тут было, достаточно будет это изображение чем-то обмазать. Скажем, другими какими-нибудь световыми волнами, чтобы изображение не пропало. А если его удастся обмазать, так, значит, оно и в самом деле будет тут, ведь верно?

Они опять засмеялись, но я увидел, что мои рассуждения не пропали даром…

— Папа, тебе бы философом быть, — говорит Лео. — Ты бы побил епископа Беркли его собственным оружием…

(Я потом нашел этого епископа в энциклопедии. Человек был с головой, ничего не скажешь. Так умел рассуждать, что не сразу и подкопаешься.)

Тут они принялись спорить между собой, что обмазывать надо будет волнами особой длины, и все такое прочее. Ну, я и ушел.

Недели через три ребята пригласили меня посмотреть, что у них получилось. К своему прежнему аппарату они добавили приставку, которая окружила голограмму (для модели они взяли десятицентовик) вроде бы туманом, как только она возникла. Потом они что-то включили, туман рассеялся, и — хотите верьте, хотите нет — изображение десятицентовика начало опускаться на пол. Правда, очень медленно, но все-таки оно опускалось.

34
{"b":"42463","o":1}