— Затем, — продолжал Гаррпсон с сияющими глазами, — когда мы покончим с делами здесь, перевезем передатчик куда-нибудь еще и откроем новое предприятие. Может статься, создадим целый дивизион передатчиков. — Он щелкнул пальцами. — Ну конечно же! Мы поднимем их на колеса…

— Вряд ли полиция оценит нашу деятельность слишком высоко, — сказал Фрод.

— Ну и пусть! Едва они явятся сюда выяснить обстановочку, вы включите свой рубильник и дадите им попробовать счастья. — Лю пожал плечами. — Черт возьми, я мог бы даже набраться великодушия и взять их в долю…

— Нет, — спокойно ответил Фред. — Если я в один прекрасный день приобщусь к святой церкви, я не смогу взглянуть священнику в глаза.

— Так мы и ему дадим попробовать! — радостно сообщил Лю.

— Нет, — отрезал Фред. — Извините, нет.

— Ладно, — сказал Гаррисон и, поднявшись, принялся мерить комнату шагами. — Я был готов к отказу. У меня есть и другое предложение, и уж оно-то полностью в рамках законности. Мы сконструируем портативный усилитель с передатчиком и маленькой антенной. Обойдется не дороже пятидесяти долларов за штуку, так что цена окажется по карману среднему покупателю — пятьсот зелененьких, скажем. Заключим соглашение с телефонной компанией, чтобы передавать сигналы с вашей антенны в те дома, где есть такие приборы. Прибор снимает сигналы с телефонной линии, усиливает и транслирует с тем расчетом, чтобы все, кто есть в доме, чувствовали себя счастливыми. Вы меня поняли? Вместо того чтобы включать радио или телевизор, каждый захочет попросту включить счастье. Ни актеров, ни декораций, ни дорогостоящих камер — вообще ничего, кроме свиста…

— Мы могли бы назвать прибор «эйфориафон», — предложил я, — или, для краткости, «Эйфи».

— Грандиозно, грандиозно! — подхватил Лю. — Что скажете, док?

— Не знаю. — Вид у Фреда был встревоженный. — Это не по моей части.

— Каждый из нас должен сознавать границы своих возможностей, — доверительно сообщил Гаррисон. — Я возьму на себя коммерческую сторону вопроса, а вы — техническую. — Он сделал движение, словно собирался надеть пальто. — А может, вы совсем не хотите стать миллионером?

— Да нет, почему же, хочу, — быстро ответил Фред. — Конечно, хочу.

— Ну, и порядок, — Лю потер ладони, — тогда прежде всего надо построить и испытать хотя бы один такой прибор.

Уж что-что, а это было по части Фреда и — я сразу увидел — заинтересовало его.

— Да в общем, сделать такой прибор несложно, — сказал он.

— Думаю, мы сможем спаять все на скорую руку и провести испытание не позже чем на следующей неделе.

Первое испытание «эйфориафона» — иначе «Эйфи» — состоялось в гостиной у Фреда Бокмена в субботу после обеда, спустя пять дней после сенсационной радиопередачи.

Нас было шестеро подопытных кроликов — Лю, Фред и его жена Марион, я, моя жена Сьюзен и мой сын Эдди. Наши стулья кольцом окружали карточный столик, на котором покоилась серая стальная коробочка. Из коробочки торчал, доставая до потолка, длинный, как ус насекомого, хлыст антенны.

Пока Фред хлопотал возле коробочки, остальные нервничали, толковали о том о сем и подкреплялись бутербродами с пивом. Эдди, разумеется, пива не пил, но успокоительное ему отнюдь бы не повредило. Он злился, что вместо бейсбола его привели сюда, и собирался, того и гляди, выместить свой гнев на мебели в гостиной. Он затеял лихую игру с самим собой, лупил кочергой по старому теннисному мячу, гонял его по полу, бил влет — и все это в двух шагах от стеклянных дверей.

— Эдди, — позвала Сьюзен в десятый раз, — пожалуйста, перестань!..

— Не волнуйся, ничего не случится, — небрежно отвечал Эдди, посылая мяч в стенку и подхватывая его одной рукой.

Марион, материнские инстинкты которой нашли свое воплощение в любви к стильной мебели, не сумела скрыть от нас страданий, какие причинил ей Эдди, превративший гостиную в спортивный зал. Лю попытался ее утешить на свой манер:

— Да пусть его разнесет все вдребезги. Вы на днях переедете во дворец…

— Все в порядке, — тихо произнес Фред.

Мы ответили ему взглядами, отважными до тошноты. Фред воткнул в серую коробочку два штыря, подсоединенные к телефонной линии. Это была прямая связь с антенной в городке колледжа, и часовой механизм держал антенну постоянно направленной на одну и ту же таинственную точку неба — на сильнейший из источников «эйфории Бокмена». Фред протянул шнур к розетке на плинтусе и положил руку на кнопку включения.

— Готовы?

— Не надо, Фред! — воскликнул я. Мне стало страшно.

— Включайте, включайте, — вмешался Лю. — Мы вообще не получили бы сегодня сигналов по телефону, не наберись компания смелости связаться с кем-то наверху…

— Я останусь рядом с прибором и сразу же выключу, если что-нибудь пойдет не так, — заверил Фред.

Щелчок, слабый гул, и «Эйфи» начал работать. По комнате пронесся глубокий вздох. Кочерга выскользнула у Эдди из рук. Он пересек гостиную, торжественно вальсируя, опустился возле матери и положил голову ей на колени. Фред покинул свой пост у кнопки, напевая что-то себе под нос и полузакрыв глаза. Первым, кто нарушил тишину, оказался Лю Гаррисон — он продолжил свою беседу с Марион.

— Ну кому нужна эта коммерция?! — воскликнул он со всей искренностью и повернулся к Сьюзен, взывая к ее сочувствию.

— Ax, — сказала Сьюзен, мечтательно покачав головой. Потом она обняла Гаррисона за шею и подарила ему томный поцелуй.

— А вы, вы, ребятки, — сказал я, потрепав Сьюзен по спине, — кажется, неплохо поладили друг с другом? Ну, не прекрасная ли это пара, Фред?

— Эдди, — позвала Марион тоном, преисполненным заботы, — по-моему, в шкафу в прихожей есть настоящий бейсбольный мяч. Жесткий мяч. С ним ведь тебе будет намного лучше играть, чем с этим старым теннисным мячиком…

Эдди даже не шевельнулся. Фред все бродил по комнате с улыбкой на губах, только глаза у него были теперь совсем закрыты. Зацепившись каблуком за провод от лампы, он повалился в камин, головою прямо в золу.

— Э-гей, люди! — позвал он, по-прежнему не открывая глаз. — Знаете, я треснулся головой о решетку…

Он так и остался там, в камине, и время от времени громко хихикал.

— В дверь звонят, — заметила Сьюзен. — И довольно давно, хотя, наверное, это не имеет никакого значения…

— Входите, входите! — крикнул я.

И почему-то мои слова показались всем ужасно смешными. Все мы буквально схватились за животики, не исключая и Фреда, — от его смеха зола поднималась в воздух крохотными серыми облачками.

Вошел старичок, маленький, серьезный старичок в белом, и остановился в прихожей, с тревогой глядя на нас.

— Молочник, — представился он нерешительно. Затем протянул Марион листок бумаги. — В вашей записке я не сумел разобрать последнюю строчку. Что вы тут пишете про творожный сыр, сыр, сыр, сыр…

Голос изменил ему, и, скрестив ноги по-турецки, он опустился на пол рядом с Марион. Примерно три четверти часа он просидел в полном молчании, потом по его лицу скользнула тень беспокойства.

— Ну, что ж, — сказал он апатично. — Я ведь только на минуточку. Фургон у меня стоит на обочине, наверно, другим мешает…

Он приподнялся, чтобы встать. Лю крутанул ручку «Эйфи», усиливая мощность излучения. Молочник рухнул на пол.

— А-а-ах, — выдохнули все в один голос.

— В такой денек хорошо сидеть дома, — сообщил молочник. — По радио говорили — с Атлантики идет ураган и, видимо, зацепит нас хвостом…

— Пусть себе идет, — провозгласил я. — Свою машину я поставил под большим сухим деревом…

Казалось, в моем замечании таился какой-то смысл. Никто мне не возразил. Я вновь погрузился в теплый туман молчания и не думал вообще ни о чем. Эти погружения, продолжавшиеся, как мне представлялось, доли секунды, тут же прерывались чьим-нибудь появлением или разговором. Теперь-то я сознаю, что погружения редко длились меньше шести часов. Из одного такого погружения — припоминаю — меня вырвал повторный звонок в дверь.