— Патер Антонио — шпион! Это забавно! — воскликнул он. — А не расстрелять ли нам тебя, как бы это, вероятно, сделали господа карлисты? Да скажи мне, как ты очутился опять здесь, милый мой друг?

Солдаты отступили назад, видя, что их начальник обнимает приведенного ими «шпиона» и что прочие офицеры относятся к нему тоже с уважением.

— Рад, дорогой Жиль, что привелось опять с тобой свидеться, — ответил Антонио и коротко рассказал все, что с ним случилось.

— Мы покажем этим бандитам! — воскликнул бригадир. — Я сейчас же отправлюсь в Монастырь, чтобы забрать оттуда Мануэля, а потом постараюсь догнать бандитов! Тебе желаю с твоими спутницами счастливого пути, но предупреждаю, будь настороже! Шайки карлистов, отряды дона Альфонса бродят везде.

— Ужасная война, — сказал Антонио, — тяжелые времена наступают! Но не хочу тебя задерживать! Отправляйся скорее за Мануэлем. Да благословит тебя Господь, мой друг, прощай и дай нам Бог поскорей свидеться в Мадриде!

Бригадир задушевно простился со своим другом, продолжая, впрочем, смеяться оттого, что тот был принят за шпиона и приведен к нему в качестве пленного. Вскочив на лошадь, он еще раз заверил Антонио, что его солдаты не обеспокоят их, так как все преследуют теперь карлистов.

Антонио поспешил к девушкам, чтобы поскорей успокоить их и вывести наверх. Спустившись и рассказав о встрече с Жилем, он помог им выбраться на воздух, в прекрасный лес, в чаще которого уже весело играли яркие солнечные лучи.

Инес вздохнула свободнее, узнав, что Жиль отправился за Мануэлем. Отдохнув на свежем воздухе и поблагодарив Бога за неожиданное освобождение, они отправились в путь.

Вскоре они пришли в селение, где Антонио достал молока и хлеба. Подкрепив силы этой простой пищей, они продолжали свой путь в Пуисерду, где Инес надеялась, наконец, успокоиться после всех тревог и волнений и предоставить приют Амаранте, которую непременно рассчитывала удержать возле себя.

До Пуисерды оставалось всего десять миль, но и это пространство пройти пешком было не так легко для бедной Инес, еще не совсем поправившейся, но скрывающей это от своих спутников; выбора, впрочем, не было, нужно было идти, так как лошадей достать было негде, а сообщение по железной дороге почти повсеместно прекратилось.

Дорога в Пуисерду лежала через Ирану, но они не решались идти снова через это столь памятное для них место.

Антонио, заботившийся о девушках с отеческой нежностью и самоотверженностью, предложил им обойти Ирану, избегая большой дороги. Разумеется, при случайной встрече с карлистами девушек могли спасти мужские монашеские рясы, но если бы они были узнаны, им грозила страшная опасность. В последнее время Антонио узнал, что эти люди не останавливались ни перед каким преступлением, узнал, как ужасно они поступали с женщинами и девушками, попадавшими к ним в руки, не страшась ответственности за свои злодеяния, поскольку считали себя полновластными хозяевами Испании.

Однако Антонио не высказывал всех этих опасений своим спутницам, продолжая вести их преимущественно окольными путями и тщательно избегая больших дорог, чтобы не встретиться с карлистами, хотя трудно было рассчитывать, что это им удастся, так как весь север был наводнен их бандами. Они бродили по всем дорогам, не было почти ни одного города, ни одного местечка, где бы их не было.

День прошел благополучно, и вечером они подошли к одному большому селению.

Инес жаловалась на усталость и действительно была не в состоянии идти дальше, Амаранта тоже была измучена, и им необходимо было найти ночлег во что бы то ни стало. Но сделать это было нелегко, в испанских селениях трудно найти пристанище, там нет ничего вроде постоялых дворов, да и к тому же наши путешественники могли действительно показаться подозрительными. Патер с двумя молодыми девушками, переодетыми в монахов, не могли не возбудить подозрений и любопытства.

Антонио решил отправиться к местному патеру, который оказался довольно молодым человеком, внушающим, впрочем, доверие своим внешним видом. Антонио объяснил ему обстоятельства, вынудившие его спутниц к путешествию в монашеском одеянии, и попросил приютить всех троих на ночь.

Патер, узнав все эти подробности и признавая, вероятно, Антонио за человека, стоявшего выше его в духовной иерархии, изъявил полную готовность приютить его и его спутниц в своем доме. В этом маленьком доме были наверху две комнатки, одну из которых занимала экономка, заведовавшая всем хозяйством, а другая стояла пустой. Эту-то комнатку патер и предложил для двух сеньор; он распорядился, чтобы там были приготовлены две кровати, а Антонио пригласил разместиться с ним внизу.

Таким образом, наши путешественники устроились очень хорошо. Священник был радушен, позаботился угостить их хорошим ужином, и они успокоились, уверившись, что безопасно смогут провести ночь.

Одно обстоятельство беспокоило Антонио — экономка была очень неприветлива и с видимым неудовольствием исполняла приказания патера относительно гостей, ужин же совсем отказалась готовить. Очевидно, ей не понравилось присутствие в доме двух сеньор, в доме, где она считала себя полной хозяйкой. Ее неудовольствие усиливалось при виде того, как любезен с ними хозяин.

Проходя мимо них, она называла их сквозь зубы искательницами приключений, хлопала дверьми, ворчала и вообще демонстрировала гостям свое самое недружелюбное отношение к ним.

Молодой патер или не замечал безобразного поведения своей экономки, или просто хотел показать, что не обращает на это внимания, только он не останавливал ее и не делал ей никаких замечаний. Но когда он повторил приказание, чтобы наверху были приготовлены для сеньор постели, эта мегера окончательно пришла в ярость и, поняв из разговора гостей с хозяином, что они боятся карлистов, тут же мстительно решила донести о прибытии таких странных гостей в дом патера. Она была из племени басков, которое поддерживало карлистов.

Девушки, почти не заметившие злого настроения экономки, были очень довольны радушным приемом патера, и Антонио, не придавший особого значения неудовольствию этой мегеры, радовался от души приюту, который нашел для своих спутниц.

После ужина, за которым гости рассказывали патеру о своих приключениях, он угостил их еще фруктами, а затем подал сеньорам свечу и пожелал им хорошо отдохнуть.

Когда Инес и Амаранта ушли наверх, он отвел Антонио в маленькую комнату, смежную с его спальней, а сам куда-то ушел.

Антонио лег в приготовленную для него постель, но, несмотря на усталость, заснуть сразу не мог.

Вдруг до него донеслись голоса споривших, один приглушенный, это был голос патера, другой — крикливый женский голос, громко возражавший первому и почти его заглушавший, это был голос экономки. По-видимому, происходила бурная ссора, слышалась брань, затем все стихло, и патер вернулся в свою спальню. Услышав, что Антонио не спит, он обратился к нему.

— Странный народ эти баски, — заметил патер, — сейчас вынужден был отказать экономке от места из-за ее грубости и нежелания исполнять свои обязанности.

Антонио понял, что вся эта история вышла из-за его спутниц, хотя патер и не высказывал этого из деликатности, Антонио же, не имея причин умалчивать о своих догадках, выразил сожаление о случившемся.

— О! Об этом не стоило бы и говорить, почтенный отец, — заметил патер, — если б эти баски не были злым и мстительным народом! Я опасаюсь, как бы эта женщина не сыграла с нами дурную шутку, хоть она и была у меня в услужении несколько лет!

— О чем вы, мой добрый брат? — спросил Антонио. — Что она может сделать?

— От этих басков всего можно ожидать, доверяться им никак нельзя! Поверьте, что отказ от места, причиной которого были ее грубость и непослушание, она отнесет непременно к вашему появлению и обвинит не себя, а вас в том, что лишилась места!

— Ах, почтенный брат! Стало быть, вам может даже грозить опасность за ваше радушное гостеприимство?

— Мне угрожает меньшая опасность, чем вам, — ответил патер. — Сегодня, ближе к вечеру, здесь были карлисты!