— Я действительно хочу устроить большое заведение, — отвечала Сара Кондоро, говорившая очень мало и сдержанно, — но гораздо больше и изящнее вашего!

— Его можно увеличить, и денег много не понадобится для этого.

— А какова цена, сеньор Капучио?

— Двадцать тысяч дуро, с полной обстановкой.

— Пустячная цена, конечно, — прибавила сеньора, — но, повторяю, мы уезжаем, мои нервы требуют этого.

— Ну вот, и меня нервы заставляют продать ночлежку…

— И заменить ее салоном, где постоянно будут петь и танцевать? — пошутил сеньор Капучио.

— Непременно! Я продам этот дом и ночлежку или отдам их внаем…

— Так, очень жаль… а я думала… — с улыбкой сожаления сказала сеньора, вставая.

— Двадцать тысяч дуро чистыми деньгами, — повторил муж, взявшись за шляпу.

— Подумаю. Во всяком случае, мне надо решить дела с этим домом, — сказала дукеза, — и тогда уж начать действовать. Вы ведь немножко уступите, сеньор?

— Конечно, сеньора дукеза, если вы купите на чистые деньги. Но уверяю вас, это настоящее золотое дно; если с умением взяться за дело, можно удвоить доход от него. А если к тому же его хозяйкой станет дукеза, салон через несколько месяцев получит огромную известность, сделается местом сбора всей знати… О, да, одним словом, не пересчитать всего, что может принести этот салон, сеньора дукеза!

— Я думаю, мы сойдемся, — отвечала Сара Кондоро, провожая чету Капучио до двери.

— Мне больше всего хотелось бы продать свой салон вам, — любезно сказал супруг, кланяясь дукезе.

Сеньора Капучио простилась с ней дружески снисходительным жестом, который, по ее мнению, должен был показать, что она знатная дама, но вышло совершенно наоборот.

Супруги уехали.

— А ведь покупка-то была бы славная, — прошептала дукеза, жадность которой вновь пробудилась после этого разговора, — тут может выйти отличное дельце! Но двадцать тысяч дуро! Черт возьми! У меня не будет и четвертой доли! Сколько я тогда насчитала? Надо еще раз пересчитать. Салон Капучио… Салон дукезы! Последнее совсем иначе звучит. Кафешантан… балы… маскарады…

Отвратительное лицо старой сгорбленной дукезы оживилось при этих словах. Она заперла на ключ дверь маленькой комнатки и достала из-за софы большой сундук, при виде которого глаза ее засветились любовью и радостью, — тут были ее деньги!

— Непременно устрою это! Еще раз поживу!.. Балет — красивые мужчины! Пение… Живые картины, разумеется, самые соблазнительные!.. Гроты с нимфами и сильфидами… Хорошенькие девушки, одетые баядерками…

Глаза дукезы сверкнули.

— Устрою что-нибудь вроде цыганских вечеров в Москве, — так, чтобы внешний вид не бросался в глаза, а внутреннее убранство горело и сияло, чтобы везде были бархат и шелк, и всюду — красивые мужчины и женщины. Да, непременно устрою, как в Москве. Я мастерица на эти вещи! Но прежде всего — сосчитаю…

Старуха таяла от блаженства при мысли, что еще раз увидит деятельную чувственную жизнь, красивых мужчин и женщин.

Открыв сундук, она достала оттуда сверток из газетной бумаги и принялась перебирать костлявыми пальцами банковские билеты. Ее красное лицо сделалось еще краснее. Прежде, вся в золоте, она мотала его, а теперь — не могла наглядеться на скопленные деньги.

Повторяя шепотом суммы, чтобы не забыть, она стала вынимать один за другим кошельки и свертки с золотом, но вдруг остановилась и выпрямилась.

Уже наступал вечер — лучше закрыть ставни и запереть двери. Так она и сделала. Потом зажгла лампу и, запершись в маленькой комнатке, уже спокойно продолжала свое занятие. Теперь уж никто не потревожит ее.

Эта сгорбленная старуха, длинными цепкими пальцами перебиравшая золото, широко раскрыв глаза, словно хотела вобрать его все в себя, выглядела как алчная, отвратительная колдунья.

Огромную сумму она насчитала — четыре тысячи дуро! Но если даже за продажу дома она выручит еще несколько тысяч, все же этого будет недостаточно для покупки и отделки нового заведения.

В это время, когда все ее богатства были разложены на столе, раздался звонок.

Сара Кондоро вздрогнула, точно ее застали на месте преступления, и застыла, не решаясь отворить. Но звонили все настойчивей; прикрыв золото платком, старуха вышла с лампой в переднюю.

— Кто бы это был? — говорила она. — Верно, прегонеро! Кто тут? — спросила она, подойдя к двери.

— Отворите! Дома ли сеньора дукеза?

Старуха не отвечала, припоминая, чей это мог быть голос.

— Здесь живет сеньора дукеза Сара Кондоро? — нетерпеливо повторил между тем голос.

— Где же она его слышала?

— Кто вы, сеньор? — спросила она вместо ответа.

— Отворите, пожалуйста! Я не могу сказать вам своего имени.

— Какая-то тайна, — прошептала дукеза, — а мои деньги! Вдруг он сквозь какую-нибудь щель…

— Да отворите же! — громче повторил голос. — Мне сказали, что здесь живет сеньора дукеза, у меня для нее важное известие, но могу передать только ей самой.

— Ловушка, — усмехнулась Сара. — Дукеза живет здесь, — громко сказала она, — но говорит только с теми, кого знает.

— Гм-м… — в затруднении протянул стоявший за дверью. — Так позовите сеньору дукезу!

— Это я сама!

— Будьте добры, сеньора дукеза, отворите, я принес важное известие. Вам нечего бояться!

— Ну, посмотрим, — пробормотала старуха, — можно не впускать его в другую комнату!

Она отворила. Перед ней стоял пожилой человек, завернутый в плед, как путешественник; поля черной шляпы совершенно закрывали его лицо.

Взглянув на дукезу при свете лампы, он как будто испугался и, внимательно всматриваясь в нее, спросил с некоторым удивлением, но почтительно:

— Простите… вы… сеньора дукеза?

— Да, да, дукеза Кондоро, сеньор, — отвечала старуха, усмехаясь и разглядывая гостя. — Но подойдите поближе!

— Простите… я совсем не узнал вас, — отвечал он, проходя за старухой в другую комнату. Поставив лампу на стол, она указала незнакомцу стул.

— Садитесь, — сказала она, — что привело вас сюда?

Гость продолжал смотреть на дукезу…

— Странно, — в недоумении сказал он, — неужели я ошибся… Или вы так изменились?..

— Да скажите, пожалуйста, сеньор, кто вы? — сказала наконец Сара Кондоро, смутно припоминая что-то и складывая руки. — Где-то я видела вас давно, прежде… да, да… У нас тогда был слуга, очень похожий на вас…

— Ну, так я не ошибся! Меня зовут Рикардо Малеца, сеньора дукеза!

— Рикардо! Святой Антонио, как ты постарел, Рикардо! — вскричала дукеза. — У тебя совсем седые волосы, и с этими длинными баками ты совершенный англичанин-путешественник…

— Двадцать лет, сеньора дукеза, как я не имел чести видеть вас, — отвечал Рикардо, обращаясь к ней с прежней почтительностью, несмотря на удивительную перемену дукезы, поразившую его гораздо сильнее, нежели перемена в нем поразила ее.

— Двадцать лет! Да, двадцать лет, как мы разошлись с герцогом! Садись, Рикардо. Откуда ты?

— Издалека, очень издалека, сеньора дукеза!

— А герцог? Жив он еще? Ты все у него служишь? Как хорошо, что ты навестил меня, Рикардо!.. Двадцать лет! Господи, Боже мой! — тараторила она. — А я-то все еще живу, как видишь!

— И совсем одни? — спросил Рикардо, манеры и наружность которого сразу выдавали камердинера или дворецкого из знатного дома, где он приобрел некоторый лоск.

— Да, — смеялась дукеза, — у меня уже больше нет многочисленной прислуги, сеньора дукеза сама себе прислуживает. О, прежде бывало и хуже… ну, да что об этом! А скажи-ка, ведь меня трудно было тебе узнать, а?

Рикардо смущенно улыбнулся.

— Столько времени прошло… мне много приходилось путешествовать.

— Ну да, да! Я тоже состарилась, но еще не чувствую этого!

— Приятно, когда человек может это сказать, сеньора дукеза!

— Приятно, когда еще живется… Гадко, когда жизнь делается в тягость, Рикардо!

— Но ведь у вас до того не дошло!

— Доходило, и как еще! Но теперь нет! У меня столько планов, и для выполнения их нужно столько сил! А скажи, однако ж, жив ли герцог?