Появление колонны детей, одетых в одинаковые костюмчики, распевавших песню про пионерские костры, оторвало женщин от работы.
- Ой, да кто ж это вас так прибрав? Ой, яки вы все гарные стали! Ганка, тебя и не признаешь, такая дивчина вымахала, а была затуркана... Пылыпок, ну як поживаеть твой товарищ Буденный? А Юрко! Юрко! Поглядите, люди добрые, парубком став!
Дине нравилось, что дети не дичатся, охотно и толково отвечают на вопросы.
А Ленка даже вышла вперед и предложила:
- Хотите, я вам заспиваю?
- Спивай, спивай, Леночка, - переглянувшись, закричали колхозницы, спивай, голубка!
Лена стала в позу, придала своей лукавой мордочке выражение уныния и запела:
У сусида хата била,
У сусида жинка мыла.
А у мене ни хатынки,
Нема счастья, нема жинки.
Женщины расхохотались.
- Ах ты, певунья! - пробасила бригадирша и, подхватив девочку на руки, расцеловала ее. Лена неожиданно разревелась.
- Испугалась она. Ничего, Леночка, не плачь, ты всем понравилась, чего ж плакать? - сказала Дина.
- Она меня было придушила, - надулась девочка, - такая тетечка...
Омельяниха подошла к Дине и сказала:
- Ой, дивчина, уж как ты всем тут полюбилась. И дитям и нам. Лякуемо тебя за наших детей...
- Спасибо, - тихо ответила Дина.
Дина попросила выделить им участок, чтобы дети тоже поработали на поле. Она разделила детей на две группы, старшие пропалывали сорняки, а Оксана и Олеся собирали их в кучки. До обеда и управились. Бригадирша приняла работу, похвалила и премировала детей пучками свеклы. Растения были с длинными мохнатыми корешками.
- Возьмите, на борщ сгодится. Навчилась, Динка, борщ варить?
Дина покраснела. Омельяниха усмехнулась:
- Ничего, не робей, у нас на селе и то не каждая жинка может как надо борщ сварить, у одной кислит, у другой сластит, а чтоб в самый раз, это не каждая потрафит.
Детям понравилось ходить в поле, и Дина почти ежедневно стала выводить свое войско на помощь колхозницам. Покончили с бураками, перешли к подсолнечнику. Правда, тут ребятам стало трудней. В подсолнечнике, как в густом лесу, да и трава гуще, сильней, не сразу ее выдерешь. Но справлялись. Другое дело морковка, ее сразу можно отличить по кружевной ботве и врагов ее видно издали - лебеду и пырей.
Однажды, когда возвращались домой, как всегда, строем, Ганка крикнула Дине:
- Дин, глянь кто идет! Это же твой парубок!
Бедная Ганка, она страдала, ревновала и в то же время ей хотелось сделать Дине приятное. Дина увидела идущих впереди Кухарского и Грудского. Она растерялась, готова была броситься обратно, но дорога вела ее навстречу политотдельцам.
Кухарский, необычайно оживленный и веселый, воскликнул:
- Это что за войско! Ну-ка дайте посмотреть на себя!
Дети остановились, с любопытством глядя на незнакомого им человека в гимнастерке, перепоясанной ремнем.
- Ты хто? - спросил его Пылыпок и завороженно прикоснулся к блестящей пряжке его ремня. - Ты красный командир?
- Вроде того, - улыбнулся Кухарский. Его тонкое желтоватое лицо просветлело. Он положил руку на плечо мальчика: - А ты кто такой и как тебя зовут?
- Я буденновец, меня кличут Пылыпком. Мне надо вот такого командирского ремня...
- Пылыпок, разве можно просить? - сказала Дина. Она старалась не замечать пристального и ласкового взгляда Грудского.
- Я не просю, я кажу - мне надо...
- Ну, если человеку надо - значит, поможем! - сказал Кухарский. - Вот тебе ремень, буденновец Пылыпок! А позже будет и конь...
Кухарский снял ремень и, опоясав мальчика, пытался застегнуть пряжку, ремень был непомерно широк. Пылыпок сказал:
- Не, велик!
- Да, велик. Ну что ж, подождем, пока подрастешь?
- Ага... Только чтоб такой был, с пряжкой.
Кухарский разговорился с детьми, он расспрашивал о родителях, близких, задавал вопросы, которые Дина боялась поднимать. У него же получилось просто и естественно.
- Давайте-ка сядем и потолкуем, - предложил Кухарский. - Посидим кружочком.
- Скажите, нравится вам жить в яслях? - спросил Кухарский.
- Дуже, дуже добре! - воскликнул Юрко.
- Значит, домой не захочется возвращаться?
Дети переглянулись. Дина торопливо вмешалась:
- А мы живем у себя дома, своей семейкой.
Но Кухарский возразил:
- Правильно, только есть и другие дома, большие, красивые, не хуже демченковского. Они так и называются, - детские, специально детские дома. Там вы будете жить, учиться, играть! Согласны? - Он ласково оглядел ребят. Те настороженно молчали.
"Что он говорит? - ужаснулась Дина. - Он хочет их отдать в детские дома, туда, где живут страшные беспризорники? Туда Пылыпка, Ганусю, Олесю, тихих, робких ребят? Нет, нет! Это невозможно!"
- Об этом, товарищ Кухарский, мы поговорим с вами после, - решительно сказала Дина. - Я считаю... У меня другое мнение... А сейчас, извините, нам пора обедать. Дети проголодались...
Губы ее дрожали, на глаза навернулись слезы.
- Пойдемте, дети, нам пора...
Не сразу они откликнулись на ее зов. Дети почувствовали, что происходит что-то непонятное. То, что предлагал им красный командир, и волнение Дины все было связано с какими-то переменами в жизни каждого из них. Но с какими именно, они не понимали. Ясно было лишь одно: не всегда они будут жить в яслях и с Диной. Впереди какие-то тревожные перемены.
- А в тех домах... детских, добавку дают? - после некоторой паузы осторожно спросил Юрко.
Кухарский засмеялся.
- Дадут, обязательно дадут! Вижу, ты любишь покушать. Это хорошо! Набирайся сил! Хороший солдат всегда отличается отменным аппетитом...
- Да уж насчет этого все они герои, - вмешался Женя. Он тоже понял, что Дине неприятен этот разговор. - Мы не опоздаем, товарищ начальник?
Но Кухарский не уходил. Он подождал, пока дети выстроились парами, и потом долго еще провожал их глазами.
- А знаешь, Женя, - негромко сказал Кухарский, - у меня ведь тоже где-то растет пацан.
- Как? - удивился Женя.
- Разошлись мы с женой. Не прощаю неверности. Впрочем, сам виноват. Знал, что не наша, что нельзя надеяться. Сам себя обмануть хотел. Увидел помещичью дочь и сдурел, перемахнул через седло, и укатили... Вот и получилось... Сына-то я разыщу. Если б отдала... Он, знаешь, на этого Пылыпка похож, тоненький, голубоглазый.
Они шли по пыльной дороге, оранжевое закатное солнце слепило глаза, удлиняло их тени.
Женя ошарашенно молчал. Он не мог себе представить Кухарского влюбленным, способным на странный, почти авантюристический поступок: схватить девушку, перекинуть через седло и увезти!
- А дивчина хороша... понимаю тебя, - неожиданно сказал Кухарский.
Грудский вспыхнул.
Вечером, как обычно, ребята собрались, чтобы послушать сказку.
Детский дом, это такой маленький, как собашник, это такой, как у деда Степана? Туды ползком залазить можно, а, Дин? - вдруг спросил Санько.
- Да иди ты, собашник! Он как школа в районе! И в нем во какие котлы и борщу ешь сколько хошь... Он для безродных.
- А я не безродный. Дин, ты не отдашь меня?
- Все туды пойдем! - раздался трезвый, жесткий голос Юрка, но глаза у него были молящими, в них тоже таилась просьба: "Ну, скажи, скажи, что не отдашь!"
- Глупости все это, - сказала Дина, - послушайте, что я вам расскажу.
- А тот командир Красной Армии сказал же "пойдете в детский дом", твердил Пылыпок.
- Да ничего еще не известно. Ну, слушайте...
- Не надо мне командирского ремня и не хочу я туда идти!
- И я не хочу!
- И я!
- И я! Дина, не отдавай нас!
То были крики отчаяния. Дина посмотрела на окруживших ее детей, хотела сказать что-нибудь в утешение, но не выдержала и расплакалась.
- Да чего плакать? - попыталась утешить детей и себя Дина. - Вот вы живете в яслях, ведь хорошо вам здесь. Все у вас есть. А в детском доме будет то же самое. Там еще лучше, ребят больше и веселей. Помните, я вам рассказывала, что Владимир Ильич велел отдать детям самые большие и красивые дома? Так о чем же плакать?
