- Я Панов, из Петрограда. Мне Чичканов про вас сказал.
- Ну вот и хорошо. Вовремя явился, товарищ Панов. Ох как вовремя! Я ведь сейчас сельсовет разогнал.
- Зачем же? - насторожился Панов.
- Как зачем? Для кулаков, что ли, власть завоевывали?
- Он разве кулак? Не похож как будто.
- Много развелось волков в овечьей шкуре. Поживешь - увидишь.
- Тогда пролетарское спасибо! - Панов крепко пожал руку Василия.
- Весь отряд из Питера?
- Нет, из Питера один я. Отряд тамбовский. С завода.
- Занимайте сходную избу и амбар. Сена настелим. Спите на здоровье. Не зима! А сейчас помогай, товарищ Панов, кривушинской бедноте власть отнять у кулаков.
4
Захар не пошел на собрание. До самого вечера ходил по подворью, не зная, что делать, за что взяться. Ждал сына, чтобы поговорить откровенно, начистоту. Но сын пришел не один. Молодой парень в военной форме приветливо протянул Захару руку. Сразу видно - городской.
А Василий вернулся разговорчивый, веселый.
- Хотели и тебя в комитет, батя, да ведь нельзя из одной семьи двоих. - Он сел за стол, усадил рядом Панова.
- Кого же еще-то сосватали? - хмуро спросил Захар.
- Андрей Филатов, Кудияр, Мычалин Сергей и вот товарищ Панов из продотряда... Питерский рабочий.
- Как же тебя, сынок, кличут? - поинтересовался Захар.
- Алексей, - ответил Панов, усердно работая ложкой.
- Военный?
- Нет, я учился в реальном, потом на завод работать пошел. На Семянниковский. Слыхали про такой?
- Нет, не слыхали... Где нам? Не обессудь, что ужин плохой.
- Да у вас царский стол! Если бы вы знали, что мы едим в Питере! Дети пухнут!
- О господи, - перекрестилась Василиса.
- Оттого и голодают, - строго сказал Захар, - что креста не признают и богу не верят. - И метнул на Василия уничтожающий взгляд. - Господь карает за грехи...
Панов переглянулся с Василием, отер губы.
- Спасибо, Захар Алексеевич, Василиса Терентьевна, спасибо. Наелся как следует. Давно не ел домашней каши. Пойду проверю, накормили ли моих бойцов. - И встал из-за стола.
- Не на чем, - буркнул Захар. Он ждал, что гость перекрестится, но не дождался.
...Василий проводил Панова до ручья, бегущего по Кривушинскому оврагу.
- Ты понимаешь, Алексей, отец хороший мужик, честный, но...
- Не объясняй, понимаю.
Захар ожидал Василия на крыльце, загородив собою дверь:
- Так ты что же... коммунистом стал?
- Да, батя. За большевистскую правду буду бороться, пока сил хватит.
- Так-так... А может, пожалел бы отца-то? Не страмотил бы на все село?
- А может, - в тон отцу ответил Василий, - отец признает сына взрослым? У него у самого уже семья...
- Ну что ж... знать, и я перед богом виноват. Не совладал, упустил. Пороть поздно... Эх, горе-горюхино! - едва слышно заключил он и, сгорбившись, ушел в избу.
Василий закурил, постоял на крыльце, всматриваясь в тревожную темноту села.
Тихо подошла Маша:
- Как же я-то, Васенька?
- Чего тебе?
- Неужели ты кресту не веришь, в бога не веришь?
- Не верю...
- Как же мне-то?
- Коли любишь - с безбожником жить будешь.
- Грех тебе, Вася, сумлеваться во мне. На смертушку страшную пойду за тобой.
- Ну вот и хорошо! - Василий ласково обнял ее.
...А Захар долго еще ходил по избе. Крестился, просил бога вразумить непутевого сына и каждую молитву заключал своим неизменным: "Эх, горе-горюхино!"
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
1
С вечера к сходной избе потянулись девушки и молодки. Продотрядчики успели перемигнуться с ними... И вот они уже тут как тут. Жаль, нет гармошки или балалайки, а то бы... Но и "под язык" петь и плясать можно. Тонкий девичий голосок несмело запел:
Сирень-ветка, сирень-ветка,
сирень-ветка хороша,
кто в любови понимает,
тот целует не спроша.
Бойкий звонкий голос молодухи ответил:
Я плясала, плясала,
с меня шаль упала!
Ребятишки-шваль,
поднимите мою шаль!..
Продотрядчик Петька Курков, конопатый курносый крепыш, самый молодой в отряде, выскочил из избы, заломил картуз набок, выпустив на волю курчавый чуб.
- Здравствуйте, дорогие товарищи девушки! - Он жеманно поклонился. Привет вам от рабочего класса, пролетариата, то есть. И от меня, Петьки Куркова, лично персонально!
- А ты нешто рабочий класс? - смеясь, спросила кудрявая рыжая молодка.
- Я, можно сказать, артист... из рабочего класса, а отец мой тамбовский железнодорожник. И я хоть артист, а могу фуганить, рубанить, дыры хорохорить, фортепьяны фортепьянить.
- Ха-ха-ха...
- А Нам сказали, что вы грабители.
- Это, дорогие девушки, наговор. У грабителей животы за ремень выползают, а у меня видите? - Он сунул руку за широкий обвислый ремень.
Девчата захохотали.
Его окружили, жадно ловя глазами крепкие плечи и милое курносое лицо с залихватским чубом. Даже часовой, шагавший вокруг хаты, остановился послушать, как Петька точит лясы.
Панов следил за Петькой через окно. Покачал головой и сказал политкомиссару Забавникову, пожилому рабочему, сидевшему рядом на лавке:
- Прямо настоящий артист. Ему бы на сцене выступать.
- Придет время - будет выступать, - ответил тот.
А Петька уже плясал вприсядку, похлопывая ладонями то по земле, то по груди, а то и по "сиденью", вызывая этим взрывы смеха и вольные шуточки молодок, Он плясал под общий наигрыш и ритмичные удары в ладоши, а изредка в этот шумовой оркестр вплетались и бесшабашные голоса частушечниц.
И - кинулась рыжая в круг к Петьке:
Конфеты ела,
похрустывала...
Меня мил целовал
я не чустывала...
Петька вошел в азарт, подскочил, ухнул и тоже запел:
Как дед бабку
завернул в тряпку,
поливал ее водой,
хотел сделать молодой...
А та, рыжая, подплыла к Петьке павой и, заглядывая в глаза, тоненько так затянула:
Милый мой, для тебя,
еще раз - для тебя,
а еще для кого
я не сделаю того...
- А что, товарищ Панов, - заговорил комиссар Забавников, поглядывая в окно, - почитать бы им что-нибудь... Как думаешь, будут слушать?
- Пригласи, - ответил Панов. - Только керосину в лампе мало. Кулаки пожгли. Видать, ночами заседали.
Пожилые продотрядчики сидели на корточках у порога, в их руках мигали красные огоньки цигарок. Они увлеклись весельем, покрикивали, подбадривали Петьку, поджигали стоящих рядом молодок на пляску. А их и поджигать не надо - сами рвутся.
