Сам Бегадыр Гирей приходил к пыточной избе и слушал, прильнув ухом к двери, как их пытали.
Когда послы после пыток оправились, надменный Маметша-ага велел им явиться к хану, в Ответную палату. Послы пришли, приветствовали Бегадыр Гирея, его нечестных ближних людей по чину. Хан спросил послов о здоровье. Те промолчали. Хан велел послам сесть на приготовленные низкие скамейки, покрытые коврами.
Послы сели.
Ответная палата была просторной и светлой. Высокие стены ее до самого потолка были обиты голубым бархатом, а на восточных сетчатых окнах висели огромные золотистые занавеси, сшитые через полосу с желтым бархатом. Мраморный пол был устлан разноцветными попонами.
Хан сидел на парчовых и атласных подушках у стены, поджав ноги по-татарски.
Ближние люди хана объявили, что Бегадыр Гирей имеет повеление и полномочие султана Амурата вести с послами дела. Они же сами, ближние люди, имеют указ хана и султана говорить с послами как за самого султана, так и за крымского хана и за все большие и малые крымские юрты.
Извольский спокойно изложил поручение московского царя:
московский государь желает сохранения мира с Крымом и предлагает составить роспись поминок и казны с тем, чтобы сверх того никаких «запросов» не было;
захват казаками Азова произошел против царской воли;
новые города строятся и будут строиться, потому что татары постоянно нападают на московскую Украину. Сносить построенных городов московский царь ни в коем случае не будет.
Бегадыр Гирей зло и гордо приподнял голову.
– Казны вашей не требую, – заявил он. – О казне речи не будет. Я требую, чтобы Азов-город и все захваченное в нем было возвращено, чтобы немедленно были уничтожены все восемь вновь построенных укрепленных городов.
Послы снова повторили слово в слово поручение своего царя.
Хан рассмеялся, показав большие белые зубы.
– Тогда я сам возьму Азов, сгоню казаков с Дона, разметаю ваши городки, пойду с ногаями большой войной на московскую Украину, разорю все и уведу в полон столько людей, сколько мне будет надобно.
Послы сказали:
– Наш царь желает быть в мире с крымским ханом, но угроз его наш царь не боится.
Посланников, переводчиков, кречетников выгнали, увели на конюшню и снова вешали за руки и ноги, били палками, едва не побили до смерти. Потом Бегадыр Гирей снова позвал их к себе и спросил о здоровье. Извольский отвечал:
– Сидючи в неволе при таких пытках, не больно-то поздоровеешь. Мы у тебя, хан, вроде бы и не послы русские, а убогие галерники.
Хан снова почтил послов своим коварным вниманием. Он, велел им сесть напротив себя. Послы, видя ложное гостеприимство хана, отказались сесть. По посольскому обычаю они били челом и сказали через переводчика:
– Сидеть нам теперь не годится. Мы не на посиделки ехали сюда, а для того, чтобы править посольское дело.
Хан вспылил:
– Долго ли вы будете запираться? Не будете Азов возвращать нам, татарам, так вам же хуже будет… Я сам проведу межу, разграничу земли между нашими государствами и установлю власть свою по реку Днепр и по Киев. Я остановлюсь на тех местах, где ступила хоть раз нога войск султана, таков у нас мусульманский закон, и уступки в нем не будет. Если я, по милости аллаха, возьму Азов, то я сдую Русское государство, как пыль с зеркала.
Извольский неторопливо сказал:
– Тому состоятися невозможно!
И Зверев добавил:
– Изящно выразумлено то дело, но не угодно оно нашему царю и государству. Нам следует все наши важнейшие дела совершать, дабы вражду успокоить, ссоры искоренить без всякой кривды и обиды, чтоб то было приемлемо и для вас, и для нас с радостью, а не с печалью…
Хан выслушал их будто нехотя и сказал:
– Сказанное мною – воля султана, а не моя… Вы длинно спор ведете, а дело не делаете… пустое мелете…
Послы попросили хана, коль с ним дела «не можно сделати по-доброму», отпустить их к султану.
Хан усмехнулся:
– Отпустить вас к султану невозможно.
Послы просили отпустить их тогда в свое государство.
Хан громко рассмеялся:
– И то невозможно никакими мерами, – и велел послам выйти вон.
Послы, уходя, заявили:
– На твоей душе, хан, грех будет, если мы помрем в Крыму попусту.
Хан, зло сверкнув глазами, приказал вытолкать послов взашей…
Русское государство решило объявить хану о тех насилиях, которые он учинял над русскими послами, чтобы получать больше царских поминок. Оно решило все изложить на Земском соборе, выписать по статьям все неправды, совершенные и совершаемые в Крымском ханстве. «Учинить Собор патриарху и архиепископам и черным властям, и всего Московского государства всяких чинов людям, чтоб всяким людям сказать, какие неправды идут в Крыме и какое мучение и грабежи государевым посланникам и всяким государевым людям делают», – объявил царь в специальном указе.
Земский собор собрали в Столовой избе. В ней было многолюдно и шумно.
Одни кричали:
– Не задирать хана! Не трогать султана!
Духовные люди и патриарх говорили:
– Воля государя в том, как ему быть у себя в Москве с крымскими послами и гонцами. А мы люди духовного чину и звания, и нам говорить о том непригоже.
Думные чины не уступали:
– Против таких неправд мы готовы стоять до конца.
Стольники, стряпчие, дворяне московские заявили:
– Мы рады все помереть, но такому позору не быть больше!
Дворяне и дети боярские сказали в один голос:
– Пора бы царю Михаилу Федоровичу велеть не посылать к крымскому хану и к его ближним людям своей казны, а лучше тратить ее на служилых людей, которые крепко будут стоять против бусурманов…
На Земском соборе горячо и горько говорил свою речь посол Григорий Зловидов:
– Перетерпел я в Крыму, бояре и дворяне, такие злые насмешки, насильства и позор, каких и в аду человек не сможет испытать! Государева казна не будет скудна, ежели царь и бояре откажут ханам в поминках, да и во всем. Нам, славные бояре, лучше держать в украиных городках пристойных ратных людей. То все идет в полное посмешище перед народами. Наших людей в полон ведут, а мы, щедрые да нерадивые, посылаем за разбой дань хану. А он еще крепче лютует, корежится, деньги вымогает, берет соболей, шубы дорогие. Наших посланников яко цыплят убивает, морит голодом, пытает, а мы в прибавку еще шлем хану да султану новые поминки. В том хан видит нашу слабость… Но мы-то не так слабы! Пора бы нам, русским людям, прекратить сии позорные посылки…
Торговые люди суконной сотни сказали свое слово:
– Все мы, государь, готовы за государево здоровье помереть… Но крепко мы оскудели от пожаров, от хлебной невыгодной торговли, от многих государевых великих и тяжких служб, от сборных и поворотных денег, от городового земляного дела. Но всё едино, согласны мы с честью защищать государство, царя и государственное дело…
Поговорили, поговорили бояре, да с тем и разъехались.
Бегадыр Гирей дознался о Соборе и стал спешно посылать в Москву гонцов, послов, ближних своих людей.
Те клятвенно отрицали все пытки у хана, все истязания, творимые над русскими посланниками, но им было твердо сказано, что казна более в Крым посылаться не будет, что послы русские в Крым впредь тоже не поедут!
Крымский посол Абдулай Чилибей, гонец Тохтамыш Аталык уже не требовали возвращения Азова, просили только не оказывать казакам помощь да чтобы казна присылалась без убавки, – а послы русские, говорили они, приезжать в Крым могут свободно, насилий больше не будет. Хан Бегадыр Гирей договорился с ближними людьми крепко быть с московским государем в дружбе, «свыше прежних крымских царей».
Но свое слово Бегадыр Гирей не сдержал. В Бахчисарае русским послам снова резали уши, называли их собачьими головами, сажали в подклети, грозили резать их на куски и набивать из них чучела, казнили или продавали послов в Константинополь.
Тогда дьяки в Москве сделали крымским гонцам заявление, что московский царь решил не пропускать послов Бегадыр Гирея в Швецию.
