- Да, полнейшая, кореш, невезуха. Вот мы в прошлый раз...

Слова "в прошлый раз" я слышал и от Афанасьева, который вступительной этой фразой поведал о случае годичной давности, и от штурманского электрика, рассказавшего историю не первой свежести. Но вот что сразу бросалось в глаза: никто из рассказчиков не выпячивал себя. В любом случае в центре эпизода оказывался Алексей Иванович.

- Так вот, - говорит Валерий, - в прошлый раз, перед твоим приходом на корабль, Афанасьев обнаружил на экране цель, и мы пошли на сближение. Сначала увидели на горизонте дым, а потом уже корабль - им оказался иностранный сейнер. Попал сразу в две неприятности. Первая: якобы случайно зашел в наши воды, а другая - пожар. Смотрим: из дверей и иллюминаторов бьет пламя. Рыбаки столпились на корме, по-своему что-то кричат. И без переводчика ясно: "Караул!" Перетащили мы их к себе на борт. Командир построил нас на палубе и спрашивает: "Кто пойдет на сейнер - шаг вперед!" Шагнули, разумеется, все. Но капитан-лейтенант взял с собой только двоих. Запустили выносной пожарный насос. Те наши трое то и дело выскакивали из отсеков, бушлаты друг на друге гасят - задымились уже. Видим, троим не управиться. Тогда командир разрешил другим добровольцам. Спасли судно... После собрал нас командир в кубрике. "Вот, - говорит, - система: вы спасли сейнер, жизнями рисковали, а капитан недоволен, страховку теперь не получит. И вообще не поймешь, кто у них за начальника". Командир сразу обратил внимание, что капитан перед одним из своих матросов в струнку вытягивается. Может, переодетый шеф разведки. Зоркий у нас командир.

- Тимошин, к командиру! - пробасил вдруг динамик.

Через минуту я был в знакомой каюте. Командир выглядел озабоченным.

- Вот что, Тимошин, - сказал он, - у нас тут прихворнул сигнальщик, подмените его на наблюдательной вахте.

Оказывается, кок затемпературил. Тот, который еще и сигнальщик. Недомогал в базе, но скрыл, не хотел оставаться на берегу.

"Очередной смене приготовиться на вахту!" Это и для нас с Валерием. Только он будет "смотреть" сквозь воду, слушать свой горизонт. А мне на мостик. "Подыши там и на мою долю", - попросил Афанасьев.

И вот я наверху. И признаться, не в восторге. Что такое наблюдатель правого борта? Древнеморской способ: сиди с биноклем и пяль глаза на воду. То ли дело экран локатора. Современность. Ни туман, ни темень не скроют нарушителя. Или вахта акустика: сидишь в наушниках в рубке, "видишь горизонт на много миль вокруг". Невидимые импульсы прошивают насквозь морскую толщу и, как посыльные, возвращаются на корабль. "Горизонт чист", - словно докладывают они, если ничего не встретили на своем пути. Но если наткнулись на корабль или подводную лодку, так "запоют", что опытному акустику ясно, кто и каким курсом торопится к нам в гости. В общем, сплошная наука и техника. А тут - бинокль, жалкий потомок подзорной трубы Колумба. Бинокль старый, в царапинах. Черная краска, когда-то лаково блестевшая на его корпусе, пооблезла, захватанная многими руками. Наверное, нарочно утиль дали: чего доброго, уронит, мол, салажонок в море. Но, приложив окуляры к глазам, я увидел, что ошибся. Сначала туманно, а потом стоило лишь чуть крутнуть на резкость, и волны, казалось, брызнули в стекла. Далекий для простого глаза горизонт теперь качнулся рядом, море как бы растеклось шире.

Мой сектор обзора оказался не так уж мал, как я представлял себе сначала. Угол в девяносто градусов - от форштевня до меня и перепендикуляром к правому борту - выглядел космически гигантским по сравнению с тем, что приводят в учебниках геометрии. Каждая сторона этого прямого угла определялась дальностью видимости моих глаз и окуляров бинокля, то есть в пять-шесть миль. На этом расстоянии мимо моего взора не имел право проскользнуть незамеченным ни один предмет: от корабля до бревна.

Пусть Афанасьев сидит и смотрит на экран локатора, с наслаждением думал я, то и дело прикладывая к глазам бинокль. Ведь если разобраться, он мне и полвахты не дал самостоятельно подежурить - торчал рядом и подстраховывал. А здесь не чей-нибудь, а мой горизонт, за который я в ответе перед командиром и всем кораблем.

Море было не больше двух баллов. Это я уже научился определять: на легком ветру как бы нехотя полоскался флаг и силился вытянуться вымпел. Зеленоватые волны бежали ровной чередой, не обгоняя и не опрокидывая друг друга. Дальше, к горизонту, они сливались в сплошную синеву, на которой изредка вспыхивали белопенные барашки.

Интересно, как выглядело море, когда со "Стремительного" заметили торпеду? Конечно, ее выдал след в воде, который бежал к борту такой маленькой смертоносной стрелой.

А эти барашки на волнах паслись мирно. Правда, бывает, напарываются корабли на мины, еще с той войны оставшиеся в море. Сорвалась когда-то в шторм такая тротиловая дура с минрепа и блуждает по морям, по волнам. Встреча с ней приятного не сулит. Хорошо, если впередсмотрящий вовремя заметит. Сколько их расстреляли из пулеметов и пушек, этих рогатых шаров смерти! Читал я и в книгах, и в кино видел. И тут мне пришла мысль, что, в общем-то, было бы даже здорово, если бы и мне попался сейчас на глаза обросший водорослями шар. "Справа по борту мина!" - крикнул бы я что есть мочи. Все выскочили бы на палубу, а она, косматая, уже возле борта. И расстреливать ее поздно. И тут командир сказал бы: "Матрос Тимошин, в воду! Отвести мину на безопасное расстояние!" Нет, командир не успел бы этого сказать. Я прыгнул бы сам и оттолкнул рогатое чудовище в сторону.

Если бы да кабы... Нет мин, их выловили другие моряки, те, что служили до нас. И здесь теперь тишь да гладь да божья благодать.

Я приставил бинокль и медленно повел взором по воображаемой дорожке - от волны к волне, от барашка к барашку, пядь за пядью просматривая свой сектор. И вдруг мне показалось, да, сначала только показалось, как в распаде волн мелькнул какой-то непонятный предмет. То ли веха, то ли торчком плывущее бревно. Плавник? Но, судя по бороздке, пенящейся следом, незнакомый предмет не просто плыл по волнам, а двигался самостоятельно.

"Справа десять перископ!" - хотел крикнуть я, но тут же одернул себя. Вот оконфузишься, засмеют. Ты что, скажут, не мог разглядеть бревно? Обернувшись, я увидел командира, который навел бинокль в том же направлении. И через секунду раздался его жесткий, властный голос:

- Справа пятнадцать! Перископ подводной лодки! Боевая тревога!

"Зевнул, - с ужасом подумал я. - Сейчас снимет с вахты - и позор!" Афанасьев рассказывал, что командир не прощает ни малейшей оплошности.

- Матрос Тимошин! - услышал я. - Усилить наблюдение.

Я приставил к глазам бинокль и от волнения долго не мог настроить резкость. Перед глазами туманно мельтешили волны.

А по трапу уже загремели каблуки. Посты докладывали о готовности:

- Первый боевой пост к бою готов!

- Второй боевой пост к бою готов!

Но почему боевая тревога? Почему "к бою"? Ведь подводная лодка, наверно, наша, советская.

И в этот момент послышались ровные, будто метрономом отчеканенные, фразы:

- На постах! Говорит командир. Вдоль границы наших территориальных вод следует подводная лодка НАТО. Боевая готовность...

Боевая готовность! Значит, в любую секунду можно услышать команду "Пли!". Значит, в любое мгновение сам ожидай удара. Я заметил, как командир сжал руками поручни.

Сейчас каждый маховичок, каждый рычаг управления на корабле был крепко стиснут десятками матросских рук. Десятки глаз впились в приборы, ожидая командирского слова.

Я представил, как напрягались сейчас и Афанасьев и Валерий, который должен держать подводную лодку в "контакте".

Чья все-таки лодка? По перископу не узнаешь. Вот так же когда-то смотрели на перископ командир и сигнальщик "Стремительного".

Под грозным взором перископа я вдруг ощутил себя шестикратно увеличенным и потому беспомощным и беззащитным. "Самое неприятное, вспомнились чьи-то слова, - увидеть рядом перископ. Ты видишь только эту чертову трубку, а она всего тебя от пяток до макушки. И может, в эту самую минуту тебе в бок уже выпущена торпеда".