Мы с Борисом постояли у того окна. Счастливцы ребята этой школы! В маленькой комнатушке разместили музей боевой славы. Честное слово, там до сих пор пахло порохом.
Самые дорогие экспонаты - белый флаг с голубой каймой и фляга, наполненная водой из Тихого океана. Нам разрешили подержать эту флягу в руках.
- Действительно тихоокеанская? - переспросил Борис. И по лицу было видно, что он не очень-то уверен в заправдашности этого экспоната. Небось и не соленая - из-под крана налили...
И еще в музее - везет же людям - нам показали военно-морскую форму. Белая форменка с синим воротничком, тельняшка и черные брюки клеш с настоящим, отливающим медной бляхой ремнем. В День Победы лучший из лучших учеников удостаивается чести ее надеть и встать в почетном карауле у памятника погибшим морякам.
Мы долго стояли молча - генерал, я, Борис и еще много-много народу. В центре Белого Раста, на самом взгорке, у гранитной плиты, на которой лежал якорь, настоящий судовой якорь - его привезли сюда моряки-тихоокеанцы.
Тяжелый якорь на плите. И цветы, полевые цветы - ромашки, колокольчики... На граните, как будто на застывшем клочке моря. На взгорке дул сильный ветер. И верилось, честное слово, что за лесом, за полем, только поднимись повыше, увидишь океан.
- А вы знаете, - произнесла пожилая женщина, та самая, что рассказывала нам о герое-морфлотце, - сюда прилетают чайки...
- Чайки? Не может быть! Откуда?
- Да вот они и заявились! - радостно воскликнула женщина.
Мы замерли. Из-за темно-зеленых макушек елей взметнулись четыре белых крыла. Они скользнули над полем, приблизились к нам и прошелестели над головами. Правда, две морские чайки.
- С самого Тихого океана прилетают, верно вам говорю, - сказала женщина.
- Ну вы даете, - снисходительно усмехнулся Борис. - С канала! Канал же рядом.
И все опять посмотрели на него. Нехорошо посмотрели. А генерал даже отвернулся.
Почему так настойчиво все это снова и снова лезет в голову?
7.
Меня назначили бачковым. Есть на кораблях такая нештатная, исполняемая по совместительству должность. Называется она так от слова "бачок" - это что-то в виде кастрюли для борща, каши, компота. Судя по термину, придумана эта должность лет двести назад, в эпоху парусного флота, когда бачком величали, возможно, даже тарелку. И вот в наш атомно-кибернетический век течением времени прибило эту должность в старом наименовании.
Обязанности у бачкового незамысловатые - накрыть стол для матросов (не путать с вестовым, который хозяйничает в кают-компании!) к завтраку, обеду, ужину. Принести с камбуза первое, второе и третье - в этих самых бачках, - разлить и разложить все по тарелкам, так, чтобы было не только поровну, но идентично по вкусу и калорийности - особенно когда вылавливаешь чумичкой (половником) мясо. Тут, конечно, не без симпатий, и служебное положение каждый использует по-своему. Афанасьеву я выделил-таки самый лучший, на мой взгляд, кусок. Все, конечно, обратили на подхалимаж внимание, но виду никто не подал. "Сегодня ты, а завтра я!" - обязанности бачкового матросы выполняют по очереди. Делить борщ или компот - дело нехитрое, а, скорее, даже приятное. В "бачковстве" есть другая, очень трудная процедура - это доставка борщей и супов из камбуза к столу. Особенно во время шторма. Ты сам-то по трапу еще сваливаешься мешок мешком, а кок, словно дьявол, улыбается во всю свою лоснящуюся физиономию и сует тебе в руки горячий, до краев наполненный борщом бачок. Дифферент в полградуса - и ты уже ошпарен, как грешник в преисподней. Но главная казнь впереди - тебе надо, не держась за ручки трапа, подняться по скользким ступеням, балансируя обжигающим бачком! А ступеньки вверх-вниз, вниз-вверх. Посмотрела бы в эти минуты мама родная на своего сынка-любимца, который полгода назад капризно ковырял вилкой в домашних котлетах.
Но и эти почти цирковые трюки с бачком - еще не самое тяжкое в обязанностях бачкового. После завтрака, обеда и ужина он должен вымыть посуду. До блеска! Чтоб ни единого жирового пятнышка.
Мне посуду мыть не привыкать, дома приходилось. В один бачок налил воды, пошуровал тарелками, ложками, вилками. Теперь ополоснуть и вытереть. Схватил бачок - и на камбуз. А кок воды не дает. Оказывается, "мытьевой лимит" я уже израсходовал.
- Это, - говорит кок, - тебе не в квартире, один кран "хол", другой "гор". В море каждая кружка пресной воды на учете.
- А как же, - возмутился я, - домыть посуду? Не компотом же твоим ее ополаскивать?
- При чем здесь компот? - насторожился кок.
Я ничего больше не сказал, зря обидел человека, до последней изюминки вылизали ребята кружки.
Да... Вот тебе и "гор", "хол". А кругом, между прочим, море, и воды - хоть утопись. Но морской водой палубу разве смыть, да и то не промоешь. Вытер я тарелки, сложил в шкаф для посуды и только присел на минуту, входит Афанасьев.
- Теперь, - говорит, - ты еще на шаг от салажонка удалился. Бачковой - это первый матросский чин.
Остряк! А все же приятно. Что-то вроде похвалы высказал.
- Рады стараться, ваше благородие! - шуткой на шутку ответил я Афанасьеву. И прикусил язык, потому что в эту минуту старшина открыл шкаф и загремел посудой.
Афанасьев повернулся недовольный. Достал носовой платок, вытер брезгливо руку.
- Вы что же, Тимошин, сачкануть решили? - спросил он, сразу перейдя на "вы".
Я объяснил, что не хватило воды.
- Перемыть все начисто, - приказал Афанасьев. - И воды достаньте где хотите. Через двадцать минут проверю.
Не знаю почему, но тут я вспомнил о куске мяса, который в обед положил Афанасьеву на тарелку, и мне стало не по себе.
"Достаньте где хотите!" А где? Как бы я выкрутился из этой неприятной ситуации, не знаю, но в дверь заглянул конопатый матрос. Тот самый гармонист. Его зовут Валерием. Старослужащий, последние галсы на флоте. Подслушивал, что ли, наш с Афанасьевым разговор?
- Давай, - сказал он, - бачок. Притараню воды. У меня с коком блат.
И правда - вернулся с полным бачком кипятка. Загрузил туда тарелки и так он ловко начал с ними управляться - ни дать ни взять жонглер на арене.
- Тебе что посуду мыть, что на гармошке играть, - польстил я неожиданному помощнику.
В кубрике мы разговаривали уже как старые знакомые.
- Вернемся, - вздохнул мечтательно гармонист, - пойдем в увольнение. Танцевать-то умеешь?
- Так себе, - ответил я. - Как тот танцор, которому всегда что-нибудь мешает.
- Научишься... Заведешь девчонку и сразу научишься.
- Как это "заведешь"? - Мне не понравилось это его словечко. И сразу вспомнились Лида и Борис на перроне.
- Ну, не так выразился, - улыбнулся матрос, - я хотел сказать "познакомишься", может, даже и влюбишься.
- Есть у меня, - сказал я. - Осталась...
- Что дома осталось, то другу досталось. - Матрос будто пропел эти слова, а меня они кольнули. - Все это чепуха, - убедительно и как-то отрешенно добавил он, и лицо его так погрустнело, что сразу стало меньше веснушек. - Была у меня любовь... С седьмого класса дразнили нас "тили-тили тесто, жених и невеста". На флот провожала - клялась: "Буду ждать, как Пенелопа, плыви, мой Одиссей..." А письма какие писала поэмы! А потом перестала писать. И концы в воду, как будто адрес забыла. Спасибо соседу - ввел меня в курс дела. Сообщил: "Любовь твоя уже тачку возит, друг любезный! Вышла замуж". Так что, - Валерий насмешливо взглянул мне в глаза, - это только по радио: "Вы служите, мы вас подождем..."
Странный парень. Сначала помог - обрадовал, а потом - невидимую мою рану разбередил.
- Да ты не смотри простоквашей, - хлопнул меня по плечу Валерий. Подумаешь, ну и не дождется твоя Пенелопа. На танцах - все девчонки наши, вот увидишь... А вообще тебе не повезло. И крепко не повезло... Вот я, когда выходил в первый раз, сразу нарвался на нарушителя.
Валерий на корабле человек уважаемый. Он считается заправским акустиком. "Из гармонистов всегда получаются талантливые акустики", сказал как-то командир. И эту его фразу Валерий носит с тех пор, как медаль.
