— Что надо?

Демидов коротко ударил его в солнечное сплетение, врезал по опускавшемуся темечку кастетом и втащил ватное тело в прихожую.

Три вьетнамца неслышно возникли из-за его спины. Демидов уступил им дорогу и, прикрыв за собой дверь, вернулся в неприметную «Оку».

Римму Федоровну самый младший вьетнамец обнаружил на кухне. Он приставил к ее затылку такой большой в маленькой руке «кольт» и сказал строгим голосом:

— Не надо оборачиваться. Садитесь на стул и смотрите в окно. Не надо двигаться. Все будет хорошо.

Самый старший в это время в кабинете ласково приветствовал Бориса Матвеевича, который, оберегая свои руки, на спине возлежал на удобном диване:

— Здравствуйте, Борис Матвеевич. Наш хозяин хочет узнать, что говорили вам гости, которые были у вас сегодня.

— Какой хозяин? Какие гости? — в ужасе пролепетал Гуткин. Он попытался сесть, но вьетнамец помоложе твердой ладошкой удержал его в прежнем положении. А старший терпеливо объяснил:

— Наш хозяин, очень добрый хозяин. А гости от вас ушли. Совсем, совсем недавно. О чем вы говорили?

— Да ни о чем мы не говорили!

— Два часа не говорил с футболистом? Двадцать минут молчал с певец? удивился старший вьетнамец. Удивился и предложил: — Не может быть. Вам нужно вспомнить.

— Да не помню я, не помню, о чем мы говорили! Пустяки все! — плаксиво заверил Гуткин.

— Какие пустяки?

— Ну, здоровьем моим интересовались, сочувствовали, — поспокойнее заговорил Гуткин.

— Мы тоже интересуемся вашим здоровьем, — сказал старший. — И сочувствуем. Такая беда — руки вам сломали. Они уже хорошо срослись, да?

— Срослись, — подтвердил Гуткин. — Хорошо.

— Жалко опять их ломать. Но хозяин сказал: "Если он не будет говорить, сломайте ему руки опять в том же самом месте". Хозяин приказал, и мы сейчас сделаем.

Гуткин посмотрел в невыразительные вьетнамские глаза, в которых прочитал лишь одно: они сделают это. Попросил:

— Не надо.

Не знаешь, где найдешь — где потеряешь. Удача? Не сглазить, не сглазить. Но пахнет, пахнет удачей. Интуиция никогда его не подводила. И узкопленочные — молодцы. Им было дано задание узнать, о чем говорил Ларцев с Гуткиным, а они, добросовестные черти, поинтересовались, зачем в этот уютный домик заявился и знаменитый певец.

Удача? Не желавший тревожить свои срочные вклады в банках патриарх приехал к Гуткину подзанять наличность для, как он выразился, финансового оформления сабантуя по поводу успешного завершения кое-какого дельца. Так и выразился, стервец. Десять зеленых кусков на предоплату сабантуя!

Только бы сошлось. Но не может, не может не сойтись. Патриарх не сказал: "Я устраиваю сабантуй". Он сказал: "Я финансово оформляю сабантуй". Не его, общий!

Теперь только не опоздать, только бы зацепиться!

Светлый «паккард» стоял в сером, закрытом серыми стенами серых корпусов, асфальтовом дворе. Патриарх был демонстративно консервативен и проживал не в новомодных коттеджах, не в шикарных новостроях с бассейнами и кортами, а в доме на набережной.

Дом. Здесь к телефону не подключишься. Дистанционная подслушка тоже невозможна: одиннадцатый этаж, окна на Москву-реку; подъезд, лестничные площадки легко просматриваются, можно засветиться. Слежка, только слежка. Контакты и объекты посещения. Работа для родимых узкопленочных. За работу, товарищи!

Вьетнамские товарищи простую работу делали хорошо. Остаток дня после продолжительного отдыха патриарх посвятил двум визитам — к несравненной Анне и к собственному своему администратору, а вечер провел с друзьями в Доме композитора. Друзья были композиторы не из шалавой попсы. Их можно проигнорировать. А Анна и шустрый администратор патриарха требовали присмотра. Анну отдал вьетнамцам, а сам решил вести администратора. Наверняка патриарх поручил ему какое-то предварительное и черновое дельце.

Администратор был жаворонок и домосед. Прибыв к себе домой в десять вечера, судя по погасшим окнам, завалился спать в одиннадцать. Демидов в своей «Оке» просидел всю ночь, боясь возможных ночных неожиданностей. Но ничего не случилось, и он позволил себе подремать за баранкой холодной микролитражки с трех до восьми.

В половине девятого администратор уселся за руль иномарки чешского производства и покатил по всяким своим делам, среди которых наверняка было и порученное ему патриархом. Первое дело — не дело: на пару минут отметиться — заскочил в контору. Второе дело — плевое дело: заехал в парикмахерскую, где его постригла смазливая дева, не закрывавшая (было видно через витринное стекло) рта во время всего двадцатиминутного процесса приведения в порядок администраторовой шевелюры. Затем администратор поубавил время: под кока-коловым ярким тентом уличного кафе бесконечно (как потом оказалось — пятнадцать минут) тянул через соломинку из жестяной банки темную жидкость. Молодежь вокруг предпочитала пепси, а администратор коку.

В десять двадцать администратор бросил банку в пластмассовое ведро, поднялся и влез в стоявший неподалеку свой автомобиль. Поехали.

Басманная, Садовое, поворот на Кутузовский и по хорошему тракту, не сворачивая. МКАД — и уже воздух другой, теплый, весенний, без душных запахов человеческого плотного общежития.

После МКАД верст двадцать пять — тридцать, не более, и вот она, цель путешествия озабоченного администратора. Машина замерла у загородного ресторана в стиле рюс почему-то с элементами альпийской псевдоготики. Ресторан еще не открылся (какой ресторан для нуворишей открывается раньше двух?), но обслуга уже лениво колбасилась, делая вид, что трудится. Следовательно, кто-то из главных в конторе. Она находилась в задней, простой, без признаков какого-либо архитектурного решения, кирпичной пристройке. Туда и направился администратор.

Обнюхать углы? Походить вокруг, посмотреть, что, как, где и откуда, прикинуть варианты прихода и ухода, возможные посты, определить места для узко пленочных, точки основной и запасной подстав. Рано, рано, и вообще не следует торопиться.

Через десять минут администратор энергично вернулся в полуиностранную «фелицию» и, сделав лихаческий разворот, помчался в обратный путь. Без двадцати час неразлучная парочка — «фелиция» с «Окой» — были у дома на набережной. Администратор пристроил свой автомобильчик рядом с «паккардом» и решительно кинулся в подъезд. Демидов остановился неподалеку от своей любимой «восьмерки», за рулем которой послушно восседал старший из черноглазеньких.

Они поменяли свои средства передвижения: теперь администратор мчался в «паккарде», сидя рядом с патриархом на заднем сиденье, а он — от греха вел уже не «Оку», а испытанную на все случаи жизни «восьмерку».

Свернули на этот раз на Бородинский мост у Смоленской площади. А в остальном все по-прежнему: Кутузовский, МКАД; свежий воздух и шикарная точка общественного питания.

Патриарх и администратор отбыли в контору, а он ждал. Недолго. Через пять минут из пристройки выкатилась группа в составе четырех деятельных персонажей. Впереди шагал, взмахами коротких ручонок указывая на прелести окружавшей ресторан природы, кто-то из здешних организаторов, за ним потенциальные клиенты. Арьергардом следовал (смокинг, галстук-бабочка) невозмутимый и почтительный метрдотель. Ресторан уже функционировал, но посетителей, судя по автомобилям на стоянке, было человек пять, не более, и поэтому свободные от работы наглые, гренадерского роста официанты с любезными улыбками стояли у главного входа, ожидая знатного гостя. Дождались и малым гуртом — все вместе — скрылись в чертогах чревоугодия.

Патриарх нигде долго не задерживался. Через десяток минут он, уже усаживаясь в «паккард», давал последние указания главному, склонившемуся, чтобы лучше слышать, у открытой дверцы.

Пора. «Восьмерка» с дальней обочины выехала на проезжую часть, вырулила, будто после долгого путешествия, к въезду на ресторанную стоянку и остановилась неподалеку от «паккарда». Но долго постоять рядом с чудом американского автостроения ей не удалось, так как «паккард» почти тотчас тронулся, увозя в столицу великого певца.