— Ты пока еще не погорел, — успокоил Андрей Альбертович. — А сколько встреч состоялось?

— Шесть.

— Кто, по-твоему, эти шестеро?

— Не по-моему, а стопроцентно точно: лабухи из еще не выбившихся.

— Опиши-ка всех.

— Всех не могу. Они — один в один, на одно лицо. Возраст — немного за двадцать. Хилый, сутулый, волосатый, масть — темный шатен, нарочно рваная джинса, кроссовки, крест на распахнутой шее.

— Неужто все одной масти? — в первый раз удивился Андрей Альбертович.

— Слово! — заверил человек в каскетке.

— Считай, что я тебе поверил, — примирительно сказал Андрей Альбертович. — Теперь вопрос на сообразительность: ты не связывал эти свои встречи с некоторыми событиями, происшедшими в самое последнее время?

— Я — шустрый. Все связал, что надо.

— Ну и твои выводы?

— Эстрадная липа кем-то, скорее всего моим заказчиком или заказчиками, была поставлена на всероссийский конвейер.

— Правильно мыслишь, — похвалил Андрей Альбертович. — Но раз ты такой сообразительный, то наверняка просекаешь, как заказчик на тебя вышел.

— Неточно поставлен вопрос, — укоризненно сказал человек в каскетке.

Андрей Альбертович молчаливо согласился с ним и поправился:

— Через кого они на тебя вышли?

— Если по правде — то не знаю. А если честно — то догадываюсь.

Чартер — он и есть чартер. Як-42 отрабатывал ему положенное. Не более, но и не менее. А положены ему два с половиной часа до Москвы. Константин глянул на часы. Еще час двадцать. Время тащилось. От скуки без любопытства уставился в иллюминатор. За двойным стеклом, чуть внизу, были твердые, как снег на горных вершинах, бугристые облака. Он сидел один в ряду. Специально: не хотелось ни с кем общаться. Но кто-то общаться хотел, ибо вежливо обратился к нему:

— Разрешите?

Пришлось оторвать взгляд от неинтересной картины. В проходе, держась за спинку соседнего кресла, стоял либеро и капитан команды Анатолий Бушков.

— Садись, — равнодушно разрешил Константин.

Они были ровесниками и начинали вместе в этой же команде. Вместе отправились за границу, но в разные страны. Константин Ларцев в Германии прижился, а Анатолий Бушков во Франции нет. И не потому, что не смог играть в тот футбол, а потому, что не хотел в него играть. Да и болел сильно эмигрантской болезнью — ностальгией. Через год вернулся и заиграл в свою игру и в родной команде, и в сборной. И до сих пор играл как надо: со страстью и истинным удовольствием. Константин тайно и незлобиво завидовал ему: сам-то он уже напрочь спалил в себе действующего игрока. Анатолий уселся рядом, сопел, вздыхал. Видимо, никак не мог решиться начать разговор.

— Чего мучаешься? Говори, — взбодрил его Константин.

Обращение на «вы» в слове «разрешите» было предназначено для прислушивавшейся к их разговору молодой поросли. Сейчас, негромко, тет-а-тет, можно было сказать:

— Они делали счет, Лара.

Ларой звали Константина Ларцева в команде еще на заре их прекрасной, как всякое по-настоящему хорошее начало, футбольной молодости.

— Считаешь, они сплавили нам игру? — уточнил Константин.

— Никак нет, гражданин начальник. Игра в любом случае была наша. Я сказал что сказал: они делали счет.

— Расшифруй, Толя. Я — тупой.

— Ты — не тупой. Ты не информированный. Ну, для затравки, о сегодняшней игре. Они бодались в полную силу, и даже сверх этой силы, до шестьдесят пятой минуты, когда счет стал два-один, до того, как забили свой мяч. Единственный этот мяч, который они в истерике затолкали нам, был основной и страстно желаемой целью. А после него они встали.

— Просто подсели, Толя.

— И пенальти на мне при угловом оттого, что подсели?

Константин вспомнил, как был заработан этот пенальти. Анатолия, который явно не доставал до высокой передачи, их старпер уложил на истоптанную землю вратарской демонстративным захватом руками. За три минуты до конца матча. При счете четыре-один.

— Им был нужен наш пятый?

— Именно.

— Зачем?

— Тебе простительно не знать, тебя не было здесь лет семь-восемь тому назад, когда всерьез, не по-кустарному заработал подпольный футбольный тотализатор по всему Союзу. Наивный старик наш Олег Норов в одиночку пытался это дело поломать. Устроил скандал, сорвал несколько договорных матчей. Шуму было много, а толку мало: все равно что с саблей против танков. Ну, его отодвинули в сторону, потом на пенсию отправили.

— Говорят, пьет по-черному, — вспомнил сплетню Константин.

— Временами, — уточнил Анатолий. — Но распался всесоюзный чемпионат, и тотошка как-то сама собой накрылась. И вот, здрасьте! Уже с конца прошлого сезона я почувствовал, что опять завоняло.

— Ну рассказал ты мне про эту пакость, и что? Кстати, почему не Главному?

— Денька через два, может, и ему расскажу. А сегодня — его праздник. Чего же праздник портить! Делать что-то надо, Лара.

— А что? — грустно осведомился Константин.

— Тоска, брат… — Анатолий откинулся в кресле, закрыл глаза. Продолжил почти сомнамбулически: — Последний свой сезон в футбол хочется играть. В футбол, а не в счет.

— Лучше бы мне не знать, — признался в своем малодушии Константин.

Анатолий дернулся.

— Отвык от России, страус! Смотри, пока головку под крыло будешь прятать, и ахнуть не успеешь, как ощиплют, выпотрошат и зажарят.

— А что еще делать, посоветуй, — попросил Константин.

— Не знаю.

— Ты мне эту горячую картошку перекинул, чтобы и мне ладони жгло?

— Я-то что? У меня, кроме футбола, в жизни ничего нет, да и не знаю я никого и ничего, кроме футболистов и футбола, — полуповинился Анатолий. — А ты в разных там кругах вращаешься: артисты, писатели, бизнесмены, мать их за ногу! Посоветуйся с кем-нибудь, на честных ментов выйди. Может, удастся эту лавочку прикрыть?

— Смешной ты, Толька. Это ж не с людьми, со многими миллионами в зелени бороться надо. Конечно, я здесь новичок, но пока еще не видел человека, который победил бы доллар. Да и не очень хочет кто-нибудь с ним бороться, хочется его иметь.

— Ты это серьезно?

— Серьезно. Но не про тебя и не про себя.

— Значит, из ста пятидесяти миллионов только двое непокупаемых? Ты, да я, да мы с тобой?

— Охолонь, — попросил Константин. — Про нас двоих сказал потому, то сейчас только за нас двоих и могу поручиться. Других пока не знаю.

— В общем, похвалил себя и, на всякий случай, меня, — сделал выводы из ларцевских эскапад Анатолий. — И я, загордясь, утешился. Но я не утешился, Лара. Как на духу, ты попытаешься что-нибудь сделать?

— Что-нибудь попытаюсь, — неохотно согласился Константин.

А простодушный Анатолий был рад и такому:

— По этому поводу — по пивку, начальничек!

— А Главный?

— Что Главный? Главный сегодня добрый — выиграл-то как! — Анатолий вылез в проход, крякнув разогнулся — тесновато с его метром девяносто было в габаритах Яка — и направился в багажное отделение за сумкой, где хранился НЗ.

…Не оправдало себя столь желанное поначалу пивко, только тяжело расслабило: ватные руки, ватные ноги, ватные мысли…

Попрощавшись с командой, отъезжавшей в шикарном мерседесовском автобусе (на этот матч игроки отбывали прямо с базы и там пришлось оставить личные заграничные лимузины), Константин с Главным отправились на стоянку, где их ожидали остывшие за тридцать шесть часов БМВ и «опель». Главный открыл дверцу БМВ и перед тем, как сесть за баранку, ревниво спросил:

— О чем с Толькой всю дорогу шептались?

— Обо всем и ни о чем, Иван Петрович, — в общем-то честно признался Константин.

— И пивком не угостили, паразиты! — посетовал Главный и бухнулся на сиденье.

— Дистанцию блюли! — крикнул Константин, но Главный вряд ли его слышал — не разогреваясь, рванул с места.

А Константину некуда было торопиться. Раскочегарил свой «опель» и неспешно покатил к Каширке, а по Каширке к Москве. Часы на приборной доске показывали семнадцать тридцать пять. Хорошие, правильные немецкие часы, но от нечего делать сверил их со своим сверхточным ручным швейцарским хронометром. И на них семнадцать тридцать пять.