— Мне бы с хозяином поговорить, Светик.

— У нас хозяева, — поправила она.

— И много?

— Двое.

— Хоть один-то в норке сидит?

— Сидит. Кирилл Евгеньевич. Доложить?

— Доложи.

Светлана нарочно затягивала разговор — видимо, этот мужчина ей понравился.

— А как?

— Георгий Петрович Сырцов. Любитель живописи.

— Любите живопись, поэты! — процитировала Заболоцкого Светлана и полюбопытствовала: — Уж не поэт ли вы, Георгий Петрович?

— Забирай выше. Я — покупатель.

Покупатель — это серьезно. Светлана исчезла за добротной финской дверью. Появилась через несколько секунд.

— Кирилл Евгеньевич готов принять…

— …Георгия Петровича, — закончил за нее фразу Сырцов и, на ходу благодарно приобняв Светлану за плечи, шагнул в кабинет.

Кирилл Евгеньевич был готов к приему: он с вежливым выражением лица стоял, опершись о бюро.

— Рад приветствовать вас, Кирилл Евгеньевич! — поздоровался Сырцов. Кирилл Евгеньевич склонил голову, отвечая на приветствие и одновременно приглашая к разговору.

Сырцов несколько развязно начал:

— Погулял я тут у вас, посмотрел. Хорошая у вас галерея.

— Посмотрели и…? — поторопил Кирилл Евгеньевич.

— …и присмотрел, — без запинки продолжил Сырцов. — Кое-что.

Нового клиента Кирилл Евгеньевич не почувствовал. Разобраться было непросто. Но по-нынешнему, несмотря на нарочито плебейский говорок, хорошо держится. Хорошо, но без нуворишских роскошных излишеств, одет. Координирован, физически очень силен, но одновременно изящен и легок, воспитанно улыбчив, умело воспользовался паузой. Кто он такой?

— Кое-что всегда что-то. Так что же вы присмотрели?

— Там, на персональной выставке… — неспешно начал Сырцов.

Кирилл Евгеньевич мгновенно и враждебно перебил его:

— Там, на персональной выставке, перед входом висит вполне определенное предупреждение о том, что из этой экспозиции ничего не продается. Видимо, объявление не дошло до вашего сознания. Скорее всего, это наша вина: объявление должно быть крупнее, чтобы каждый мог свободно прочитать его.

— Не стоит беспокоиться. Кирилл Евгеньевич, объявление вполне читаемо. И я прочитал его.

— Тогда мне не понятен смысл вашего визита.

— Тогда и мне не понятен смысл вашей выставки.

— Не стоит зря ломать голову. Это уж наше дело.

— А может, продадите одну, хотя бы одну картину? "Двойной портрет", а?

— Да поймите же вы! — не сдержался, закричал Кирилл Евгеньевич. — Все эти картины принадлежат мне, лично мне! И я никогда и ни за какие деньги ничего не продам!

— Не зарекайтесь, — посоветовал Сырцов.

— Наш разговор окончен?! — на повышенной интонации осведомился Горбатов.

— Кирилл, — тихо предупредила о чем-то Галина Васильевна Прахова. Она стояла в дверях неизвестно как давно. Горбатов встретился с нею взглядом и, вмиг выпустив пар, вежливо представил ее:

— Галина Васильевна Прахова. Мой компаньон и друг.

Сырцов дождался протянутой руки компаньона и друга и протянул свою. Признался (ох не вовремя она появилась, но делать было нечего), представляясь:

— Георгий Петрович Сырцов. Когда-то я знал вашего отца.

— Моего покойного отца, — уточнила Галина, с энергией деловой женщины пожимая сырцовскую расслабленную ладонь. — Я услышала легкий крик и, извините, ворвалась к вам без предупреждения. Кирилл в последнее время излишне чувствителен. В таком состоянии он может быть бестактен. Он не обидел вас, Георгий Петрович?

— Во всяком случае, я не почувствовал обиды, — вежливо ответил Сырцов и посмотрел на Горбатова. Тот объяснил:

— Георгий Петрович вознамерился купить кое-что из Даниных работ. Ну и я излишне погорячился.

— Во всем виновата я, — самокритично объявила Галина Васильевна. — Это я уговорила Кирилла Евгеньевича устроить выставку работ его брата.

— Замечательная выставка, — поспешно заверил всех Сырцов.

— Замечательная, — согласилась Галина. — Но наша галерея ко всему прочему еще и коммерческое предприятие, и мне следовало б предполагать возможность подобных инцидентов.

Сырцов виновато улыбнулся и сдался.

— На нет и суда нет. Извините за беспокойство.

— Давно интересуетесь живописью, Георгий Петрович? — быстро спросила Галина Васильевна, задерживая его.

— Да как вам сказать, — слегка призадумался Сырцов. — С тех пор, как полюбил и стал немного понимать.

— Прошу извинить меня за ненужную резкость, — решил попросить прощения Горбатов, завершая разговор.

— Всего вам хорошего, — все понял Сырцов, кивком обозначив общий поклон, прошагал к двери и прикрыл ее за собой.

Галина подошла к Кириллу, погладила его по щеке, поцеловала поглаженное место и сообщила на ухо:

— Сырцов — сыщик, Кира.

— Чей? — задал точный вопрос Горбатов.

— Вот это и надо нам узнать.

— А зачем? У нас — Андрей Альбертович, у кого-то — Сырцов. Пусть себе оба и ищут.

— Андрей ищет виновников гибели Дани. А что ищет Сырцов?

— Нам-то не все ли равно?

— Не знаю. Но он — очень хороший сыщик, Кира.

— Что же тогда искал очень хороший сыщик в нашей галерее?

— Я спугнула его. Он, видимо, хотел тебя раскрутить самую малость.

— Ничего не понимаю! — признался Кирилл.

— И я. Вот это, пожалуй, самое неприятное.

Он притянул ее к себе, обнял, сказал жалеючи и себя, и ее:

— Давай не будем сегодня о неприятном. — И с щенячьей лаской нежно укусил ее за мочку уха. Она, догадавшись, покорно и с радостью согласилась:

— Давай.

Сырцов вырвал Ксению из цепких рук Деда и Лидии Сергеевны только после изнурительного и громкого до крика словесного боя: экзамены, видите ли, у девочки на носу. До экзаменов почти полтора месяца, и любой уважающий себя студент в это время и думать не думает о далеких, теряющихся в дымке беспечных и бесчисленных дней июньских неприятностях. Сырцов напомнил пожилой паре о том, что и они когда-то начинали готовиться к экзаменам никак не ранее чем за три дня до сдачи.

Пристыженные Смирновы-Болошевы весело взгрустнули, вспомнив небезгрешную свою молодость, и, поломавшись еще немного, согласились на совместный вояж Сырцова и Ксении.

Самолет был изношенный: пока взлетали, все поскрипывал да попискивал. Взлетел, наконец, и набрал высоту. Сырцов разевал рот, выдыхал через нос, зажимая ноздри: приводил в порядок заложенные уши. Ксения расстегнула засаленный брезентовый ремень безопасности, посмотрела на Сырцова и оценила выразительную мимику:

— Кривляешься, как доктор Угол.

— Я значительно красивее Угольникова, — важно объявил справившийся со своими барабанными перепонками Сырцов. — Кстати, все забываю тебя спросить: как там Люба?

— Все забываешь, значит? — насмешливо переспросила Ксения.

— Ну ладно, ладно. Пусть будет так: не решаюсь.

Полуторагодичный роман Сырцова с лучшей подругой Ксении Любой внезапно и без особых предупреждений кончился три месяца тому назад. Никому ничего не объяснив, Люба решительно бросила красавца Сырцова и вышла замуж за серьезного, умного и хилого своего однокурсника.

— Люба счастлива, — злорадно сообщила Ксения.

— Дай-то бог, дай-то бог!

— Думаешь, что она еще пожалеет?

— Да не думаю, не думаю, — рассердился он. — Просто никак понять не могу: почему?

— Дурацкий, я бы сказала, совковый вопрос. Почему меня не кормят? Почему меня не поят? Почему меня не любят? По кочану и капустной кочерыжке.

— Грубо, — грустно констатировал он.

— Зато правильно. Ваш с Любой роман, — Ксения посерьезнела, — Жора, был слишком жизнерадостен и игрив, чтобы стать настоящей любовью.

— Настоящая любовь — это страдать, стенать и слезы с соплями распускать?

— Настоящая любовь — это все: восторг, отчаяние, секундное счастье, ночная сердечная боль, ревность, ссоры, примирения. А у вас только одно и было: безудержная радость игры в чем угодно: в отношениях, в общении, в развеселом словесном фехтовании, в сексе.