– Даже не думай! – Шелли потерла место недавнего столкновения с подвешенным к потолку шаром. – Музыка играет так громко, что я не услышу собственных слов о том, что я не слышу собственных слов, – добавила она в перерыве, пока оркестранты переключались с мелодии «Мне нужна только ты» на «Излечу тебя своей любовью».

– Да ладно! – поддразнил ее Кит. – Неужели этот музон тебя не заводит? Мой любимый альбом «Золотая попса»! – Он принялся ногой отстукивать ритм и расплылся в широкой улыбке. – Я просто балдею от него! Иногда так пристанет, что невозможно отделаться!

– Ну-ну, как гонорея, – мрачно заметила Шелли и потянулась к корзинке с разрезанными батонами-багетами.

– Не будь Господу Богу угодно, чтобы мы танцевали рок-н-ролл, даровал бы он нам суспензории на поролоне? – Кит указал на поблекшую рок-звезду – музыканта, «прибывшего для сбора материала для нового альбома». Полысевший кумир, сидевший за соседним столиком, встал и направился к эстраде.

– Поверь мне, рок-группа – это пять чуваков, и каждый считает, что остальные четверо не умеют петь. А как же Бах? Рахманинов? Моцарт? Почему люди не интересуются настоящей музыкой?

Однако Кита больше интересовало то, как Коко исполняет его любимую песню, медленную, в обольстительном африканском ритме, сходном с ритмом нью-орлеанских блюзов. При этом француженка пела, глядя, казалось, только на него одного, сопровождая свои рулады чувственными движениями в духе креольских танцев.

– Это называется малойя, – объяснил Кит, продолжая зачарованно смотреть на эстраду. – Превращенные в рабов, аборигены стали на свой лад исполнять танцы белых поселенцев, например кадриль, приспособив их под африканские ритмы. Мне об этом рассказала Коко.

– А выполняют оркестранты заявки посетителей? – ласково осведомилась Шелли.

– Конечно. Почему ты спрашиваешь? Хотела бы что-нибудь услышать? Что им для тебя сыграть?

– «Монополию». Пусть сыграют со мной в «Монополию».

– Потанцуй с ним, Христом Богом прошу! – прошипела ей на ухо Габи. – Пусть переключит свои мысли с Коко на тебя. Боже! Да у этой девицы задница не хуже, чем у Элвиса! Ишь какие фокусы выделывает! Такой попкой впору вытягивать из цилиндра за уши зайца! – С этими словами режиссерша бросилась давать указания насчет съемки романтического обеда в ресторане.

Шелли почувствовала, что вино уже успело основательно ее опьянить. Со стороны эстрады умоляюще бухала музыка. Может, стоит рискнуть и изобразить какой-нибудь жгучий латиноамериканский танец? Ведя за собой Кита к танцевальной площадке, Шелли подумала, что ударять бедрами в ягодицы незнакомого человека – дело не такое уж и неприятное. Еще чуть-чуть, и это бы сошло за внебрачный секс, только без сифилитических язвочек. Но тут оркестр заиграл «Ла Бамбу», которую она в школе разучивала со своими учениками. Почему-то ее подопечным аккорды этой песни никак не давались.

«Ну давайте же, до-фа-соль, до-фа-соль, это же так просто!» – обычно подбадривала их Шелли, час за часом истязая их и себя.

«Да-да-да-да-да – не туда заехали! Да-да-да-да-да – не туда заехали!» – отвечали они, час за часом истязая ее и самих себя.

Кишки у Шелли скрутились в болезненный узел.

– Нет, извини. Мне этого не вынести. – Она потянула Кита обратно к столу. – Я на занятиях в школе только и делаю, что разучиваю с учениками чертову «Ла Бамбу».

– Как я уже говорил, британцам не хватает бесшабашности. Как это называют по-французски, когда на стол ставят таблички с именами гостей?

– Placement.

– Так вот, вы, англичане, даже во время оргии готовы соблюдать placement! – засмеялся Кит, вновь опускаясь в кресло. – А потом разошлете всем участникам благодарственные письма: «Спасибо, что пришли к нам!»

– А вам, янки, было бы неплохо время от времени проявлять хотя бы толику сдержанности и предусмотрительности – особенно когда вы с бухты-барахты бросаете бомбы на города. Что за общество! Хорошенькую свобрду гарантирует вам ваша хваленая конституция – носить футболки с идиотскими надписями, лепить на автомобильные бамперы наклейки с сексистскими слоганами да избирать безмозглых президентов! С чем вас и поздравляю! – отрезала Шелли в обычной своей деликатной и обаятельной манере. За что Кит вновь проникся к ней симпатией. – Когда во главе страны стоит тип с внешностью павиана, не способный связать даже пару слов, разве это ничего не говорит о нации?

– У нас хотя бы есть нормальная конституция. А что гарантирует ваша? Право прозябать всю свою жизнь! Холодные ванны, теплое пиво. Худший в мире океан – просто-напросто гигантский сортир, худшие олимпийские рекорды, самая скверная погода, отстойные мужики… – Кит взял со стола пару вилок и принялся отстукивать ими ритм по тарелкам.

– Знаешь, почему Америка все еще существует? – спросила Шелли, стараясь не обращать внимания на его музыкальные экзерсисы. – Потому что для нас, англичан, очень удобно сплавлять туда своих религиозных фанатиков и лицемерных святош.

Соло на столовых приборах сделалось громче, отчего Шелли сделала вывод, что компьютер – тот самый, что узрел в них родственные души, – в тот день просто-напросто «заглючило». Не в силах больше сдерживаться, она перегнулась через стол и, выхватив у Кита вилки, положила их в правильном порядке на скатерти цвета лососины.

– Я понимаю, что там у себя вы едите не руками, а ногами, но у нас в Европе пищу принимают как положено, – чопорно заявила она.

– О черт! – простонал Кит. – Скажи, а у вас, случаем, не существует научной степени Бакалавра Столовых Приборов? А все эти ваши пронафталиненные правила!.. К твоему сведению – на дворе сейчас двадцать первый век! Мужья и жены больше не уединяются после обеда.

– Конечно, нет, они уединяются ближе к ночи, отправляясь соответственно к любовнику и любовнице! – парировала Шелли, кивнув в сторону Коко, которую в этот момент бесцеремонно отпихнул стареющи й рок-исполнитель, прибывший на поиски материала для будущего акустического альбома. Звезде, видите ли, захотелось изобразить классическую вещь «роллингов» – отчего он прижался пахом к микрофонной стойке, имитируя половую близость с ней. – Ну, тебе все еще требуется доказательство того, что рок-музыканты стоят на низкой ступени биологического развития? Им, как и животным, для привлечения самки необходимо яркое оперение и демонстрация гениталий. То есть я хочу сказать: ты только взгляни на этого идиота!

В следующее мгновение к их столику вновь направилась Габи. Она была готова растерзать героев своего нетленного телевизионного опуса – прошло уже как минимуму полчаса, а они все тянут резину. По пути режиссерша налетела на проходившего мимо официанта – тот с грохотом уронил на пол поднос с тарелками. В считанные секунды рядом с ним вырос француз-метрдотель. Даже не очень свободно владея французским, Шелли поняла: бедняга уволен и может убираться из ресторана прямо сейчас.

Тягач и Майк мгновенно нацелили объектив и микрофон на эту малоприятную сцену. Через несколько секунд к ним приблизился вездесущий начальник полиции. На мясистом носу Гаспара сидели элегантные солнцезащитные очки (несмотря на царивший в зале полумрак), а сам он был в кашемировом свитере с высоким горлом (несмотря на жару). Полицейский мгновенно изъял видеокамеру, вытащил батарейки и кассету и швырнул их в бассейн с рыбками.

– Снимать на пленку работников ресторана interdit – запрещено. – Он оттолкнул в сторону штангу с микрофоном и смерил Майка недобрым взглядом.

– Если звукооператора арестуют, у него по крайней мере будет право сохранять молчание, – шепнула Киту Шелли.

– Верно. И по крайней мере во французской тюрьме, кроме разрешения на один телефонный звонок, получаешь стакан свежевыжатого лимонного сока. А перед личным досмотром еще и кормят обедом, – сказал Кит. Шелли засмеялась, но в следующее мгновение Гаспар хлопнул ладонью по столу с такой силой, что бокалы чуть не слетели на пол.

– Туризм помогает этим людям выжить. Но они слишком тупы, чтобы это понять. Чего мы только для них не делали! Они же платят нам черной неблагодарностью. До нас здесь был дикий остров и сплошные джунгли, они так и остались бы дикарями. У меня в Дурбане есть знакомый… знаете, как он называет негра, сидящего на дереве? Пальмовым менеджером. – Полицейский откинул назад голову и неприятно хохотнул.