– Право на борт! Одерживай!

И послушный рулю, как добрый конь узде, клипер лихо пронесся под самой кормой адмиральского корвета, и Василий Иванович улыбнулся, словно этой улыбкой благодарил клипер.

– Здорово, ребята! – раздался среди тишины довольный голос адмирала.

Громкое: «Рраз ддва!» – разнеслось по воздуху, когда уже клипер, приведя к ветру, шел далее.

Пройдя мимо «Дротика» и «Красавца», клипер круто повернул против ветра.

– Паруса на гитовы! Из бухты вон, отдай якорь! – раздавался голос Василия Ивановича. – Марсовые к вантам!

Не прошло и пяти минут, как исчезли, словно волшебством, паруса; клипер недвижно стоял невдалеке от «Красавца», и капитанский вельбот уже был у борта, готовый везти капитана к адмиралу с рапортом.

– Славно стали на якорь, Василий Иваныч! – замечает капитан.

– Да, кажется, ничего себе! – отвечает как будто спокойно Василий Иванович, сияя от удовольствия.

Но эта радость внезапно исчезает, а на лице его снова смущенное, озабоченное выражение, не покидавшее его во все две недели.

– Верно, адмирал скоро будет… А мы еще не убрались, Павел Николаевич!

– Нечего убираться!.. У вас клипер – игрушка… Чего еще, Василий Иваныч! – говорит капитан, и вслед за тем уходит вниз облекаться в мундир, чтобы ехать к адмиралу.

Через час капитан возвратился с адмиральского корвета. Смотр назначен через два дня. Через неделю клипер уйдет в отдельное крейсерство на север.

– Но адмирал с нами не пойдет, Василий Иваныч! – прибавил с улыбкой капитан, торопясь успокоить старшего офицера.

Вместе с тем капитан привез и радостное для «фендриков» известие о производстве их в офицеры. Пригласив их к себе в каюту, капитан, с бокалом шампанского в руке, поздравил молодых мичманов и сказал маленький спич:

– Все вы, господа, остаетесь у нас на клипере, чему я, конечно, рад… Один господин Непенин от нас уходит… Адмирал назначает вас флаг-офицером, господин Непенин! Сегодня же потрудитесь явиться к адмиралу!

Непенин не ждал такого радостного известия. Быть поближе к начальству, иметь возможность отличиться – это были его заветные мечты. Он вспыхнул от удовольствия.

– Вы, кажется, очень довольны назначением? – с едва заметной улыбкой спросил капитан.

– Я крайне благодарен вам, Павел Николаич!

Капитан с удивлением поднял глаза на молодого человека.

– Благодарите не меня, а адмирала… Я тут ни при чем. Не я рекомендовал вас на эту должность. И, признаться, я не вижу особенной причины радоваться… Для молодого офицера лучшая школа – строевая служба… А впрочем, желаю вам всяких успехов, господин Непенин.

Непенин закусил губы от досады. Сидоров насмешливо улыбался. Никто из товарищей не завидовал назначению Юлки.

В кают-компании молодых мичманов встретили шумными поздравлениями и шампанским. Через пять минут уж у всех на сюртуках были мичманские погоны. Василий Иванович провозгласил тост за милую молодежь и со всеми перецеловался.

– Дай вам бог всего хорошего, Непенин! – мягко проговорил он, поздравляя Непенина.

– Вы, Василий Иваныч, пожелайте Юлке блестящей карьеры… Уж он ее начал… Он теперь особа… Адмиральский флаг-офицер!.. – с хохотом подхватил Сидоров.

– Что карьера?.. Не с карьерой жить… Не это главное… Вы вот все зубоскалите!

Многое хотелось сказать Василию Ивановичу. Он все еще не хотел верить в безнадежную испорченность своего бывшего любимца и все еще сохранял уголок для него в своем любящем сердце. Но Непенину было не до излияний. Он торопился явиться к адмиралу и даже не обратил внимания на насмешку Сидорова.

Вечером он совсем перебрался на адмиральский корвет, простившись с Василием Иванычем так небрежно и холодно, забыв даже упомянуть о своем долге, что Василий Иванович только грустно усмехнулся ему вслед, ни слова не сказав на прощанье.

Смотр прошел блистательно.

Куда только не заглядывал адмирал – он везде встречал образцовый порядок. О чистоте и говорить нечего! Когда, в сопровождении свиты, спустившись в машину, его превосходительство изволил провести пальцем в белоснежной замшевой перчатке по крышке цилиндра, Василий Иванович, признаться, струсил, и у него по спине забегали мурашки. А что как вдруг на пальце окажется черное, ужасное пятно?

Но этого, конечно, не случилось, и Василий Иванович напрасно струсил.

Его превосходительство с довольным видом поднес палец почти к самому носу сопровождавшего его флаг-капитана и весело проговорил:

– Посмотрите!

Флаг-капитан посмотрел, но, как опытный дипломат, ничего не сказал.

– Ни пылинки!.. Это не то, что на «Дротике»! Здесь – приятно быть. Видно, что настоящее военное судно! – проговорил он и пошел наверх.

Все учения производились на славу. Перемена марселей сделана была в пять с половиной минут; клипер приготовился к бою в три минуты; десант был посажен на шлюпки, готовый разить врагов, в четыре с половиной минуты. Чего еще более желать?!

Адмирал, стоя на мостике, несколько раз принимался благодарить капитана. Но капитан, по-видимому, недостаточно чувствовал себя счастливым от адмиральских комплиментов, принимая их с официальной сдержанностью. И адмирал, любивший взаимность чувств, под конец смотра сделался скупее на комплименты.

Он обратился было с выражением благодарности к Василию Ивановичу; но Василий Иванович, приложив руку к треуголке, так упорно молчал, что адмирал, взглянув на вспотевшее, красное, нелепо улыбающееся лицо Василия Ивановича, поспешил отвернуться, не желая длить агонию старшего офицера.

Смотреть, кажется, более нечего. Все учения окончены. Адмирал обходит команду, опрашивает претензии (претензий нет) и благодарит матросов за лихие работы. Затем снова благодарит офицеров, Василия Ивановича, капитана и уезжает.

– Сплавили! Сплавили, наконец, адмирала! – весело кричат мичмана, вбегая в кают-компанию. – А вас, Карл Карлыч, благодарил адмирал? – обращаются к доктору.

– Меня? За что меня благодарить? – скромно отвечает доктор.

– Как за что? А за то, что больных нет!

– Он у меня в лазарете, однако, был…

– Был, и что же?

– Как же, был; посмотрел и сказал: «У вас очень здесь хорошо, доктор!» Вот что он мне сказал!

– А мне хоть бы слово! – раздражительно проговорил Фома Фомич. – Тоже, кажется, видел, каково артиллерийское учение… Ну, да стоит ли нас благодарить!.. Мы не флотские!.. Верно, и вам ничего не сказал, Захар Матвеич? – обратился артиллерист к старому штурману.

– Мы и так обойдемся! – иронически усмехнулся низенький, кривоногий Захар Матвеевич. – Да и к чему нам благодарность? Из нее шубы не сошьешь!

– Да я не к тому… Ну, скажи ты хоть слово… Ну, заметь по крайней мере!

– Благодарите создателя, Фома Фомич, что хоть не разнес. А вы – ишь чего захотели: благодарности!

– Э, полноте, полноте, господа! – вмешивается Василий Иванович, боявшийся этих щекотливых разговоров об антагонизме между флотскими и офицерами корпусов. – Ведь он нас всех благодарил, когда уезжал… Все было отлично… Эй, Антонов! – кричит он.

Но Антонов уж сам догадался и несет бутылку портера.

– Да ты что ж это одну бутылку?.. Вали еще! Не прикажете ли, Фома Фомич?.. Захар Матвеевич!.. Выпейте стаканчик… Уф! – отдувался Василий Иванович. – И жарко же сегодня, господа… Ну, теперь уже не скоро будет новый смотр! – весело говорит Василий Иванович и, по обыкновению, всех угощает…

– А Юлка-то наш… заметили, господа? – говорит Сидоров, обращаясь к молодежи.

– А что?.. форсит?..

– Отлично вошел в роль… Так и летал, исполняя адмиральские поручения на смотру. Настоящий флаг-офицер!

– Назначь вас, и вы бы летали! – вступается Василий Иванович. – Уж такая, батенька, должность!

– Летать бы, положим, летал, Василий Иваныч…

– Так что ж других осуждать…

– Только не было бы у меня написано на роже, как у него, что я летаю в восторге.

Все смеются. Улыбается и Василий Иванович.