- Я тоже так думала, но, увы...
Утром за чаем, когда сын сидел в своей комнатке и старательно переписывал из одной, с кляксами, тетрадки в другую, новую, Бронислава, покосившись на пепельное лицо мужа, буркнула:
- Да пошутила, пошутила! - И деловито добавила: - Да и некогда сейчас. Я тоже кандидатскую заканчиваю. Знаешь, в наших архивах есть такие материалы... Вот бы все это в компьютеры загнать... Дал бы мне какого-нибудь мальчика, а лучше умненькую девочку.
- Это можно, - ответил Алексей Александрович.
В самом деле, почему бы ее энергию не отвлечь на работу? Тем более что в лаборатории у него появилась новенькая, в биофизике ни бэ, ни мэ, из чистых физиков ( аспирантка Муравьевой), но в программах-то разбирается. Вот ее и послать к Брониславе - будет вечерами там колдовать, дадут ей полставки, крохи, конечно, но всё дополнительные деньги...
4
Веснушчатая, длинноногая Шура Попова с радостью согласилась работать у жены шефа и очень скоро в госархиве сделалась своим человеком. Придя с утра на основную работу, докладывала:
- Ваша жена такая умная... И там портрет ваш висит, рядом с портретами Ломоносова и Путина.
- Прекратите! - Алексей Александрович хмурился. - Займитесь делом, Александра Николаевна.
Старший лаборант Нехаев рядом хрюкает в кулак, ему смешно. Он ухаживает за Шурочкой с той поры, как она начала носить довольно легкомысленное платье с вырезом на груди, - словно прозрел, какая девица подрастает. Пока тянулась ненастная осень и батареи отопления были холодны, она пребывала в длинном свитере и джинсах - перемещалась по лаборатории как нечто бесформенное и мохнатое. А с ноября дали тепло, девушка подразделась, и Нехаев впечатлился.
Однажды, когда Шура особенно красочно рассказывала, какая мудрая и обаятельная Бронислава, как завивает волосы - по принципу китайской философии "янь-инь" - завиток туда, завиток сюда, Алексей Александрович довольно долго слушал и вдруг с горечью спросил:
- А вот если бы вы были моей женой... Вы бы меня любили?
- Я? Конечно! - с придыханием ответила эта нескладная, но уже миловидная девушка в короткой юбке. Она порозовела. - Я, может быть, и так вас уже люблю...
В гостях у БИОСников Алексей Александрович и Галина Игнатьевна если и встречались глазами, то вполне холодно, официально. Алексей Александрович так для себя и не понял: совсем они стали чужими или, наоборот, между ними что-то появилось соединяющее...
Тем временем в город окончательно пришла зима - снег больше не таял, грянул морозец. И сынок Митя, впервые выехав на лыжах, упал и вывихнул левую ногу.
Когда приятели приволокли его домой, он, бедненький, визжал, как заяц. Вызвали "Скорую помощь" - мощный сутулый врач дернул и вправил сустав. За несколько дней возле постели сына Алексей и Броня снова как бы сблизились. И поплакали, и поспали вместе, вечно зябнущий Алексей и жаркая женщина, разбросанная во все стороны, как белая Африка... И перестала она рыкать на вернувшуюся наконец от Светланы старуху, даже купила ей шерстяную кофту и умолила, буквально встав на колени, надеть ее:
- Мамочка! Я же от чистого сердца! Ну прости, если что было не так... прости!
И оттаявшая от неожиданной ласки мать Алексея, уронив слезинку, надела новую зеленую кофту... Снова мир, мир! И все же что-то надломилось в Алексее Александровиче, тоскливо ему и одиноко. Все время ждет нового удара судьбы. Может быть, на время для покоя все же развести женщин - в санаторий какой-нибудь матушку отправить?
Но стоило лишь заикнуться об этом, как мать наотрез отказалась:
- Сынок, нечего деньги переводить, я вполне здоровая. - Наверное, подумала, что ее прочат в дом для престарелых. А уточнять, уговаривать сын не стал. Потому что и это не выход.
Однако мучайся-не мучайся, а жизнь идет своим чередом, тащит всех вперед, в будущее - так весенний ледоход уносил в детские годы на своей зеленой спине разорванную зимнюю дорогу с натрусанной соломой, лунки рыбаков, зазевавшихся собак и зайцев...
И человек упирается лбом в новые загадки и новые соблазны. Случилась неприятность: Шуру, проживавшую в общежитии молодых ученых, обокрали. Она пришла на работу зареванная, рассказала, что ездила вечером на концерт Аллы Пугачевой, вернулась поздно, а дверь открыта.
- И много пропало? - спросил Алексей Александрович.
- Всё.
- Что всё?
Девушка рассказала, что унесли телевизор и чемодан с обувью и летними тряпками. Алексей Александрович позвонил участковому и пошел с Шурой в общежитие.
Когда сотрудник милиции записал со слов Шуры перечень пропавшего, взял у нее заявление и ушел, Алексей Александрович вызвал с инструментами Нехаева, и мужчины за час-полтора починили дверь Шуры: поставили новый замок и обили жестью ее край, измочаленный фомкой. Затем Алексей Александрович притащил Шуре из лаборатории телевизор "Самсунг", подаренный ему прилетавшими год назад в Академгородок корейскими учеными.
- А вас не поругают? - спросила Шура.
- Нет, - отвечал Алексей Александрович и все не уходил. Нехаева он отправил на работу, а сам стоял у окна и смотрел вниз, на скверик, отделяющий это здание от другого, точно такого же. На бечевках сохнет белье, на скамейке сидит седая женщина с седой собачкой возле ноги.
Шура что-то сказала.
- Да?.. - спросил он. - Извините. - И повернулся к девушке.
- Я ваши книги наизусть помню... "Три скачка России"... Где вы доказываете, что Россия развивалась скачками в согласии с ритмами Солнца...
- Да перестаньте! - поморщился профессор. - Это ширпортреб.
- А монография? - вызывающе спросила Шура, взмахнув локтями, как крыльями. И, расцветая всеми веснушками, стала очень красивой, похожей на один из женских портретов кисти Петрова-Водкина. Ей бы красную косынку. - Я ее тоже прочитала! Там гр-рандиозная мысль! - Она процитировала: "Не существует мало-мальски приемлемого, логичного понятия прогрессивной эволюции. Сегодня никто не может дать ответ на вопрос, ведет ли отбор автоматически к прогрессивной эволюции".
Алексей Александрович смутился:
- Эта мысль не моя, а Тимофеева-Ресовского.
- Но разгадка-то ваша!
- Если она верна... - Он сам не знал, о чем сейчас думает.
