- Как же не верна?! Вы... - И она вполне грамотно принялась объяснять ему его идею, за которую он, собственно, и стал доктором наук...
Потом он рассказал ей, как в детстве рассердился, когда его приятель соорудил со старшим братом красивую загадочную машину (ящик) со всякими ручками, а он, Алексей, не мог догадаться, для чего она. Оказалось - ни для чего! Таинственное влекло, а когда выяснилось, что это обманка, Алеша ужасно расстроился... Лже-тайна.
- Да, да, - шептала Шурка. - Тайна должна быть настоящей. Вот как у нас...
И он остался у нее на ночь.
Как студент-двоечник, стыдливо отворачиваясь от знакомых, сбегал в синих сумерках зимы в магазин, купил бутылку вина и торт, и они поужинали всем этим.
Нет, он не тронул ее - они пролежали ночь рядом, напряженные...
То, что он ее не тронул, она, конечно, оценила как благородство. Но и он, и Шура понимали - словно бы по молчаливому уговору, - что будут вскоре и другие, более сладкие и мучительные ночи...
Однако прежде должен был состояться - и состоялся - тяжелейший разговор с женой.
- Ты почему не ночевал дома? - Губы ее были словно известкой обметаны, как у работниц на побелке. Глаза впали и сверкали страшным лиловым высверком, как у ангорской кошки.
Алексей Александрович молчал, словно впервые разглядывая ее. Эту женщину он больше не любил. Так же, как его больше не любила Галя Савраскина.
- Скажешь, ночевал в лаборатории? - продолжала Броня. - Я там была в четыре утра - тебя не было. - И словно бы с грозной интонацией, но давая этим, может быть, даже против своей воли возможность мужу признаться в другом, более простительном грехе, простонала: - Пил?
- Д-да... - с готовностью признался Алексей Александрович.
- И где? - И сама же подсказала: - У Нехаева дома?
Чтобы обелить Нехаева (или приберегая для другого случая?), Левушкин-Александров буркнул:
- В общаге университета...
- Очень мило. Доктор наук - со студентами? Или со студентками?! Бронислава шла по следу, сама пугаясь своих вопросов и все равно следуя логике жены. - Кто такие? Или и этого не помнишь?
- Один мой дипломник... - врал, мучаясь, Алексей Александрович. Может, прямо вот сейчас и сказать: прости, полюбил другую, она добрая, тихая... Он... он получил долларами гонорар в "Sciencе". - И продолжал, заодно самоуничижаясь: - Я давно не получал, а он... четыреста зеленых...
Поверила ли, трудно сказать. Но когда через неделю он опять остался на ночь у Шуры, утром, придя на работу, еще с улицы в окне лаборатории увидел Броню.
Она сидела белая, как высокий мешок с мукой, в белой распахнутой шубе, посреди комнаты, а Нехаев расхаживал перед ней и размеренно говорил:
- Нет, нет. Все вре-время про вас га-гаворит, какая умная, красивая... - И кивнул на дверь: - Вот и он. Подтвердит.
"Зачем он так сказал? Господи, что придумать? В голове словно пламя крутится. А вот сейчас и отрезать, пока Шурки нет... прямо и сказать: ухожу. Оставляю тебе всё - и прощай. А маму куда? Разменяют квартиру. Маму она не выгонит - мамина фамилия в ордере".
Броня молча смотрела на мужа. Он хмуро кивнул, повесил пальто на вешалку, шапку повесил - упала. Поднял - снова повесил. Хоть бы Нехаев снова что-нибудь плел.
Жена отвела прыгающий взгляд. Она, кажется, обо всем уже догадывалась. А может, и нет?
И тут как на беду - влетела веселая, румяная с мороза Шура в короткой серой шубке нараспашку. И, сразу все сообразив, звонким голоском, чтобы спасти его:
- Извините, Алексей Александрович... Я... я в город ездила, у моей подруги мать болеет... доставали от давления... - И как бы только сейчас увидев гостью: - Здрасьте, Бронислава Ивановна.
- Здрасьте, - вяло ответила Бронислава. И вдруг баском, с интересом в глазах: - А почему вчера вечером вы не были у меня?
Шура застенчиво засмеялась. Все-таки умна, юная стервоза:
- На дне рождения была у подруги. Выпили за ваше здоровье. Она вас тоже знает, Бронислава Ивановна, по телевидению смотрела, как вы о духовности говорили, об истории...
Броня вздохнула, сдерживая гнев, как можно спокойней поднялась и выплыла из лаборатории. Надо бы идти за ней и что-то объяснять. "А вот не пойду. Не пойду!.." И все-таки пошел.
Он догнал ее на выходе, возле старушки-вахтера с вязанием в руках. Молча миновали ее, оказались на улице.
- Ничего не говори! - сквозь зубы прошипела Броня. - Всё ложь.
- Почему? - пробормотал Алексей.
- Ты насовсем ушел?
- Да никуда я не уходил! - Алексей вдруг представил, как мучается мать, оставшись одна - глаза в глаза - с недоброй Брониславой. - Ну так совпало. Сегодня вот - закончится работа - сразу домой.
Не глядя на мужа, женщина кивнула и пошла. И он подумал: "С работы отпросилась, искала меня... Разговоры, наверно, всякие..."
5
Прошло несколько дней. Алексей возвращался с работы вовремя. И жена повеселела, купила новое платье с вырезом и бантиком на плече. Но характер - штука неисправимая. Вечером снова нахамила свекрови. Во время ужина, глянув на нее, засмеялась:
- У тебя макароны на подбородке... как шнурки на ботинке! - Сынок прыснул, а Броня, осознав, что она ляпнула, тут же пересилила себя, поправилась: - Да шучу, шучу... Дай вытру.
Мать потемнела лицом, медленно, отталкиваясь рукой от стола, поднялась, как кривая свечка:
- Да уж сама... - Обтерла платочком подбородок. - Спасибо, сыта. - И ушла-ушаркала к себе.
Сжав зубы, Алексей Александрович сидел за столом и чувствовал, как вновь подступает тоска и вместе с ней нечто темное, страшное к горлу. Он готов был в который раз убить эту огромную жаркую женщину с шевелящимися сладкими губами. Что еще такое она говорит?
- Да ладно уж... - пела, как девочка, Броня. - Ну, правда же, я не хотела...
А вот взять и немедленно увезти мать в Америку к Елене? Кажется, племянница впрямь хорошо устроилась, недавно письмо Светлане прислала. Зовет всех в гости, у нее свой дом... Но мать самолетами летать боится, а на океанском лайнере - это, верно, плыть не меньше месяца. Да и не обойдется без качки...
- Ты куда?!
- Похожу вокруг дома, - промычал Алексей Александрович, хватая с вешалки дубленку.
- Сапоги надень! - Броня выплыла из кухни. Остается одно: самому исчезнуть. Потому что все равно работа не идет. Помучается жена и плюнет. Она крутая баба. И уж мать-старуху, поди, не выгонит.
