Сунув босые ноги в туфли, толком не вытершийся Алексей Александрович отвез на лифте пакет с мусором вниз, во двор, и вернулся. И долго сидел, глядя на кухне в экран маленького телевизора. Там играли в игру "О счастливчик".
Бронислава мечтает и этот вариант как-нибудь испробовать. На днях в постели спросила игриво:
"А вот ты знаешь? Кто был самым знаменитым царем в древней Персии?"
Он не ответил.
На следующий день мать снова, как в сентябре, задела ногой удлинитель, сама упала, расшибла коленку, и тяжелый утюг рядом грохнулся - опять на паркет. И снова треснула медовая дощечка паркета, уже другая, и, как два суслика из земли, две половинки встали торчком...
- Она уже нарочно! - обрадовалась Броня. - Видишь? Издевается!
Сумасшедший дом!
Старуха, прихрамывая, пошла к порогу, стала одеваться.
- Мама, ты куда? - крикнул сын. - Сядь и сиди.
Мать молча открыла дверь и, как колобок, исчезла. Алексей Александрович быстро накинул кожаную куртку и нагнал ее уже внизу, на выходе из лифта.
- У Светланы поживу! - с горестной решимостью сказала старуха. Значит, больно ей видеть, как сын страдает. И самой тяжело пресмыкаться. Наверное, думает, что без нее помирятся. - Упаси Бог, не упрекаю! Бронислава хорошая работница, я проверяла. Звонила еще тогда, как ты ее привел. Характеристики были хорошие...
Произнося такие казенные слова, неужели мать не иронизировала? Это были слова ее молодости. Наверное, они казались ей до сих пор более основательными.
Но что делать дальше? Ах, если бы с Галей поговорить! Только посоветоваться. Ну пора же, пора это сделать! Пока все мы живы!
Проводив мать к Светлане, сказавшись очень занятым, Алексей Александрович выбежал вон и позвонил с улицы, из будки телефона-автомата (сотовый забыл дома). Указательный палец, застревая в дырочках диска, набрал старый, незабытый, горящий, как библейские огненные буквы, номер. Он не звонил ей сколько?.. Около десяти лет.
- Это Алексей. Мне очень нужно посоветоваться! - Он задохнулся.
Савраскина словно и не удивилась, не съязвила и не отказалась. Только тихо спросила, где он сейчас.
3
Они зашли в первое попавшееся кафе и заказали себе мороженое. Пить что-либо Галя отказалась, Алексей тоже не стал. Угнетаемый чувством глубокой вины и стыда, уткнулся взглядом в пластмассовый столик с рыжими пятнами от погашенных сигарет, но видел всем своим телом, лбом, ушами, руками, только ее.
Она изменилась, конечно, - лицом стала темнее, наверное, летом загорала? Или это макияж? Глаза те же... огромные, чуть косо глядящие в никуда... И волосы как бы мокрые. А губы сжались жестко, как у швеи, которая иголку в губах держит...
Рядом на столе - ее руки, на правой - серебряное кольцо. Но если ты демонстрируешь, что замужем, зачем пришла? Как товарищ?
Они долго молчали, он не решался и слова сказать, все ждал чего-то. Наконец, Савраскина подняла глаза и проговорила почти спокойно (разве что гортанное что-то прозвучало в слове "никогда"):
- Давай, Левушкин, прежде всего договоримся: мы никогда не будем вместе.
- Потому что п-предал?
- Я не знаю, как это называется... пусть никак. Но... мы были все-таки близкими, да? Поэтому я тебе зла не желаю. Не вздумай спиваться на моих глазах или вены резать. - Она догадалась? - Уезжай подальше.
- Куда? - Он смог, наконец, посмотреть на нее.
Но теперь уже она смотрела в сторону, на бармена.
- Тебя приглашали в Англию... Да и Белендеев, конечно, сватал.
- Сватал. А мама? - Про сына не стоит говорить. Больно ей будет слушать о сыне любимого когда-то человека...
- Не поедет?
- Старая, слепая...
Галя уставилась на сверкающую ложечку. К мороженому оба не притронулись.
- А в деревню? Ты когда-то рассказывал про Красные Петухи.
- Да... - Алексей почувствовал, что краснеет от радости. Все она помнит. - Но при живых детях... на шею снохе? А у меня сейчас никаких денег нету.
- Но ты мог бы у наших академиков занять... Там старух хорошо лечат. А ты же вернешься?
- Конечно. - Алексей вдруг заволновался. - Конечно. - Ему показалось, что в слово "вернешься" Галя вложила особенный смысл. - Я обязательно...
Однако Галя, видимо, чтобы чуть охладить разговор, добавила:
- А я решила - в Москву, в докторантуру...
Они опять замолчали.
- Ты правда, Галя, не хочешь выпить коньячку? Зябко на улице.
- А мы уже уходим? - Она взяла в руки сумочку.
- Да что ты! - испугался Алексей. - Мы же еще...
- Не хочу. И ты не пей. Это бегство от действительности, как сказала бы твоя мать.
- Да. От живой советской действительности, от серьезных дел.
- Жалко ее, - сказала Галя. - Я бы могла к себе взять... Моя-то умерла.
- Да? - вырвалось у Алексея. Он действительно об этом не знал. Эгоист дерьмовый.
- Но у меня две девочки... надо их поднимать.
- Дочери?
- Нет, сестренки... - Галя помолчала и вдруг жестко добавила: - Своих детей у меня не будет.
- По-почему? - Алексею холодно стало от ее неожиданного признания.
- Потому что... немилый человек был. Да еще пил... убегал от действительности. Вот и развелись. - Она снова взяла в руки сумочку и встала, собираясь уходить. - А теперь уже не будет.
Безумно жалея Галю, он вышел вслед за ней в темную ноябрьскую ночь. Намеревался проводить, как прежде, но возле Старой крепости, на углу улиц Чернышевского и Лобачевского, она твердо сказала:
- Дальше сама! - И чуть смягчила голос: - Позванивай. Или даже заходи в лабораторию. Мы же теперь над одной темой будем работать.
- Да, да, - закивал Алексей и подумал: "Если не уеду..." И тут же понял, что не уедет.
- И знай... я тебя не люблю. - Маленькая фигурка одинокой женщины скрылась за углом, за старыми кирпичными домами. Почему она так сказала? Почему?!.
Явился он домой в час ночи, весь в снегу - долго еще бродил по городу. Ноги в ботинках закоченели.
Супруга выплыла в прихожую босиком, в ночной сорочке, обняла его, большая, горячая.
- Ты где так долго? - Она не позевывала, как обычно, видимо, не спала, чувствовала, как зверь, чем он мучается. И уже в постели шепнула: - Ты знаешь, у нас будет еще один ребенок...
- Это как?..
- Ты забыл, как это бывает?
- У нас этого не должно было быть... - У Алексея голова закружилась. Этого еще не хватало!
