Уже снаружи Райан спросил:

— Та ли это грозная женщина, повергнувшая в прах сиднейских голиафов — Бальзаретти и МакИннеса? И та ли эта женщина, державшая Спрингфилд…

— Это был Шарп. — Энни взобралась в ландо и приказала кучеру отвезти их в контору. — Вся эта история была раздута до невероятных размеров.

— Но тем не менее основана на факте. Вы взяли карабин и прикончили Капитана Кука, пятерых оплодотворенных им овец и их трех отпрысков.

— Ну да, однако же я не прикончила Майка Гаррисона и даже не сделала его импотентом.

Райан снова засмеялся, запрокинув голову.

— Вас не испугает никакой мужчина.

— А вас не испугает даже возможность стать чемпионом среди неудачников. — Она намекала на стригалей и сезонных рабочих, осаждавших конторы богатых овцеводов и заводчиков.

— С вами я сталкиваюсь лбом чаще, чем у себя в редакции с недовольными бизнесменами. Если бы вы не были столь упрямы и твердолобы…

— Я твердолоба и упряма? А чего достигли вы своими нападками на Уолтера Филлипса? Только того, что заводчики и фабриканты перестали размещать рекламу в вашей газете.

Американский магнат Филлипс приехал в Сидней, чтобы получить дополнительные субсидии компании «Филлипс энд К». Для этой цели он специально создал дочернее предприятие — строительную компанию.

— А чего добились вы, одна воспитывая Брендона? Негодования общественности? В свои тридцать один вы заработали себе репутацию старой непримиримой бесчувственной девы.

Она отвела взгляд в сторону.

— Конечно же, вы снова сможете бороться, отказавшись от некоторой части дохода вашей газеты и пустив эти деньги в оборот.

— Мы еще не закончили говорить о вас, Энни. Ваш черный юмор не сможет заставить меня замолчать.

Она пожала плечами.

— Ну тогда пошли.

Они выбрались из экипажа и вошли в здание конторы «НСУ Трейдере», Когда они проходили мимо ее секретаря Джеймса, лысого и бдительного, как сторожевая собака, тот пристально посмотрел на нее поверх очков.

— Будете ли вы смотреть отчет Брокен-Хилл, мисс Трэмейн?

— Нет, пошлите, пожалуйста, за миссис Хиткрист.

Райан проследовал за Энни в ее кабинет, где она сразу же стянула свои перчатки и швырнула их на диван вместе с шотландским беретом. Райан плюхнулся в одно из плетеных кресел, стоявших напротив массивного покрытого кожей стола, доставшегося Энни от бабушки среди прочей мебели.

— Миссис Хиткрист? — вопросительно произнес он.

— Няня моего сына. — Она уселась в другое кресло.

— А кто же тогда сестра Вероника? Мне кажется, что вы не исповедуете католицизм.

— Осужденная проститутка, привезенная одним из последних транспортов в 68-м. Это что, интервью, Райан?

Кончики его усов вздернулись вверх.

— Мы слишком давно знаем друг друга для подобных вещей!

Его прервал осторожный стук в дверь.

— Войдите.

Вошла миссис Хиткрист, маленькая женщина с плоской грудью и постным лицом, таким же угловатым, как и Голубые Горы. Она качала на руках отчаянно пищавшую миниатюрную копию человека-ребенка Рэгги. Энни пришлось превратить в ясли один из кабинетов своей конторы.

Няня округлила свои фаянсово-голубые глаза.

— Он очень голоден, мисс Трэмейн. Энни протянула руки.

— Я возьму его, миссис Хиткрист. Когда она взяла Брендона, младенец сразу же замолчал, повернул головку по направлению затянутой в корсет груди и зачмокал. Энни усмехнулась. Каждый раз, когда она смотрела на эти маленькие цепкие ручки и на покрытую нежным пухом головку, Энни ощущала что-то очень близкое и родное — подобные чувства она испытывала только к Брендону. Некоторые назвали бы это материнским чувством. Желание защитить, всеобъемлющая любовь к своему чаду заполняли Энни Трэмейн. За какой-то короткий месяц ребенок изменил всю ее жизнь.

— Выражение вашего лица смягчилось, Энни, — заметил Райан. — Наверное потому, что куда-то исчезли властность и неумолимость бизнесмена.

— Бизнесмены не нянчат детей. Брендон голоден.

Райан смущенно потупил взор и поднял трость:

— Ну, я пошел.

— В этом нет необходимости, — она стала расстегивать жакет и блузку с низким вырезом, чтобы освободить грудь. — Я уверена, что вы не увидите ничего, что смогло бы оскорбить ваши чувства.

Райан снова уселся в кресло и закинул ногу за ногу на американский манер.

— Я не думаю, что в женщине может быть что-либо оскорбительное, скорее, даже наоборот; женщины обладают какой-то притягательной силой, о которой мы, мужчины, так ничего и не узнали за все существование рода человеческого.

Энни слегка ущипнула толстую щечку Брендона, чтобы привлечь его внимание к соску, который младенец тут же ухватил губами.

— Почему вы так и не женились вторично?

Темные глаза Шеридана пристально наблюдали за ней, но Энни не ощущала смущения перед этим мужчиной.

— А почему вы так и не вышли замуж?

— В этом не было нужды.

— И у меня все точно так же. Скажите, Энни, вам никогда не хочется… мужчины? Вы ведь скучаете по Рэгги Льюису?

— Конечно. Но это было бы нестерпимо больно, если бы я позволила себе думать об этом.

Но иногда она думала. Разве можно навсегда изгнать из памяти подобные сладостные переживания? Иногда воспоминание о том, как они с Рэгги любили друг друга, настигало ее в самые неподходящие моменты. Слабость ощущалась во всех членах. Если Энни в этот момент стояла, то должна была ухватиться за любой подвернувшийся предмет: кресло, дверной косяк или колыбель Брендона, чтобы не упасть.

Даже не закрывая глаз, она могла ярко и отчетливо представить себе прекрасное тело Рэгги. Представить, задыхаясь от желания, ту часть, что доставляла ей столько наслаждения, эту бледно-лиловую крайнюю плоть, контрастирующую с остальным загорелым телом. Она вспоминала, как плоть набухала и становилась такой твердой, удивляя ее, и вместе с тем каким нежным и шелковисто-мягким был самый кончик, сильно напоминавший шляпку гриба, которую просто неудержимо хотелось погладить пальцами — такая гипнотически притягательная сила заключалась в ней.

— И именно поэтому вы загружаете себя работой, чтобы отвлечься от этих мыслей, разве нет?

Энни залилась румянцем и чуть не улыбнулась:

— Пытаюсь.

Она внимательно изучала Райана из-под длинных ресниц. Райан Шеридан, несомненно, был привлекательным мужчиной. Ему, наверное, сейчас около сорока или чуть больше. Седина, посеребрившая виски, и характерные складочки на лице, образовавшиеся за годы жизни, давали возможность лишь приблизительно судить о его возрасте. Но жизненная энергия, живость характера, все еще мускулистое тело спорили с годами, скрадывая возраст, и делали Шеридана моложе.

— А вы скучаете по своей жене, Райан? Он опустил глаза и заговорил медленно, тщательно подбирая слова.

— Я скучаю по тому, что было между нами. Даже больше, чем сам считал возможным. Время не ослабило моих чувств, скорее наоборот… Таинственность ночи в полнолуние, загадочные улыбки в переполненной людьми комнате, мягкие руки на плечах, даже треск зажигающейся спички. Я скучаю по тому страстному чувству, когда один ощущает себя частицей другого.

— Но есть дорогая цена, которую платят за описанное вами, — задумчиво произнесла Энни. — Это что-то вроде капитуляции, и я даже не знаю, смогла ли бы отдать себя на чью-то милость. Эмоции зачастую неуправляемы. Но наш Творец дал нам разум, чтобы мы могли справляться со своими чувствами.

Темные глаза Шеридана оценивающе смерили Энни, он открыл было рот, чтобы что-то сказать, но, минуту подумав, затем пожал плечами и произнес:

— В жизни есть некое равновесие между чувствами и разумом. Во всяком случае, должно быть. И чем больше вы отдаете сами, — тем больше получаете, Энни. Это, пожалуй, главная мысль всех мировых религий.

Брендон, насытившись, уснул. Одной рукой Энни начала застегивать блузку.

— Я не исповедую ни одну из религий, Райан. Я следую только моему внутреннему голосу. Моим инстинктам, душевному порыву, как бы вы, мистические ирландцы, их ни называли.