— Ты получил хороший пинок от плавуна, и от удара твоя грудь посинела.

— Ага, но мне кажется, это нормально. Ни один парень не скажет, что цвет его шрамов, синяков, порезов и ушибов имеет какое-то значение.

Энни на секунду смутилась. До сих пор она никогда в разговоре не касалась его безобразных шрамов. Но, заметив его кривую улыбку, она расслабилась:

— Давай-ка я помогу тебе снять мокрую одежду.

Его брови полезли вверх:

— У меня пока еще есть свои руки. И я вполне в состоянии раздеться самостоятельно.

Энни мгновенно покраснела и отошла от кровати:

— Я буду снаружи. Позовите меня, когда будете готовы.

— Можно один вопрос? Что я делаю в вашей кровати?

— Это потому, что я так захотела.

— Почему же? Моя кровать ничем не хуже.

Энни помолчала, держа руку на дверном косяке. По опыту она знала, что лучше всего сказать правду:

— Когда-нибудь я хотела увидеть вас здесь.

Наступившая тишина и его изумление, широко раскрытые глаза встревожили ее, как необъезженную лошадь.

— Вы сильная женщина, мисс Трэмейн. Я могу работать на вас. Но вот с какой женщиной я буду заниматься любовью, позвольте мне решать самому. Здесь вы не можете приказывать.

Краска обожгла ее лицо:

— Это не приказ, а всего лишь робкая надежда.

Вздохнув, Рэгги закрыл глаза:

— Подумайте, мисс Трэмейн, к чему это может привести?

— Раздевайся. Я скоро вернусь. Следующие пять минут Энни мерила шагами свой кабинет. Какой же чертовой дурой она, наверное, выглядела. Как теперь вернуться назад и посмотреть ему в лицо? Энни задержалась у окна. День был пасмурный и мрачный, дождь накрапывал по ту сторону стекла и, казалось, будет идти вечно. Снаружи зрители уже покинули пологие берега Вулумулу, лишь несколько динго, опасливо озираясь по сторонам, шлепали по воде.

Прошла только ночь с начала времени ягнения, как на ранчо уже потеряли одного ягненка, зарезанного дикими собаками. Те редко ели собственных жертв, убивая их лишь ради забавы, чертовы динго!

Как можно не вернуться к Рэгги? Человек должен потакать собственным желаниям. Теперь Энни знает: если хочешь что-либо получить в этом мире, то просто обязан следовать этому правилу.

— Мисс Трэмейн? Она обернулась:

— Да, Зэб.

Зэб стоял в дверном проеме, держа шляпу в руке, его зубы и палочка в носу белели на лоснящемся черном лице.

— Стригали согласились вернуться к работе и к новым машинам. Она улыбнулась:

— Спасибо.

Когда Энни открыла дверь своей спальни, Рэгги уже сидел на кровати, подложив под спину подушки, его грудь была обнажена, и у Энни снова перехватило дыхание. Она постаралась выглядеть беззаботной.

— Поздравляю вас, вы добились-таки успеха. Бастовавшие стригали согласились приступить к работе и испытать новые машины.

— Вы как будто не рады. Она попыталась быть честной.

— Я сконфужена, мои чувства в смятении, и я в них совершенно запуталась. Но прочь все бессмысленные сомнения! Вы знаете, что я желаю вас, и думаю, что вы так же желаете меня. Если это и в самом деле так, то вы — первый мужчина, который жаждет не моего положения и состояния, а лично меня.

Это было полуправдой. Райан Шеридан не желал ее состояния и положения. Издатель газеты желал чего-то еще, о чем даст знать, когда придет время и он будет в этом нуждаться. Долгое время он никаких просьб не выказывал. Они встречались только на заседаниях Совета Директоров компании, проходивших каждые полгода.

— А не ошибаетесь ли вы, мисс Трэмейн, по поводу того, что мне не нужны ни ваше положение, ни ваше богатство?

Она глянула на Рэгги сверху вниз. Одеяло было у него подмышками, но не закрывало его вьющиеся темно-русые волосы, рассыпавшиеся по плечам и спускавшиеся ниже лопаток. Странно, но она больше не замечала шрамов от ожогов на его теле.

— Я обычно верно сужу о людях и думаю, что не ошибаюсь в вас. У вас лицо честного человека.

Его губы растянулись в улыбке.

— Лицо-то честное, да не слишком красивое.

— Мое лицо, лицо волевого человека, тоже нельзя назвать красивым.

Его глаза расширились от удивления:

— И кто же вам такое сказал?

— Моя бабушка.

— Она была не права, ибо именно из-за воли и целеустремленности ваше лицо так привлекательно. Это, мисс Трэмейн, даже больше, чем просто красота.

Его слова воодушевили Энни и, немного смутившись, ощутив незнакомое доселе чувство робости, она придала голосу самое деловое выражение и сказала:

— Ну ладно, а теперь самое время заняться вашими ранами.

Энни взяла чистую тряпицу и опустила ее в миску с теплой водой. Затем, присев на краешек кровати рядом с Рэгги и отжав тряпочку кончиками пальцев, прикоснулась ею к его плечу, чтобы смыть грязь и песок, налипшие на ссадину. Оба вздрогнули, как от удара молнии. Наконец, опомнившись, быстро и ловко, без лишних слов Энни смыла грязь.

— Я пришлю кого-нибудь справиться о вас, — сказала она и поспешила вон из комнаты.

Но вскоре пришла сама, ведомая влечением к нему, с которым не в силах была справиться. Ее постель теперь находилась в гостиной, и, лежа на ней, Энни подолгу думала о Рэгги, борясь со своими мятежными чувствами.

Следующие несколько дней она нашла утешение в беседах с Рэгги. Он развлекал ее. Рэгги так же, как и она, любил эти места, жил здесь с детства и за свою жизнь пережил множество приключений.

— Когда мне было пятнадцать лет, — рассказал он во время одного из визитов, — тридцать или что-то около того аборигенов пришли к нашему лагерю и попросили у отца пороху для своих мушкетов. Отец попытался умиротворить их, дав им немного табаку, который они с отвращением отвергли. Тогда он предложил им муки. В то время они казались настроенными дружелюбно, поэтому отец предложил проверить их мушкеты, на что аборигены охотно согласились. Занимаясь оружием, он открыл полку и пальцем выковырял кремень. Аборигены ничего не заметили. Это спасло нам жизнь. Вскоре после этого один из туземцев притаился за столбом ограды и выстрелил в моего отца. Отец тут же выстрелил в ответ поверх головы со всех ног удиравшего аборигена. Больше они нас никогда не беспокоили.

Однажды утром, когда она пришла проведать Рэгги, Энни нашла его спящим. Одеяло было сброшено на пол, окно настежь открыто. Обнаженное тело Рэгги было прекрасно. Стараясь двигаться бесшумно, на цыпочках, девушка прошла через комнату, чтобы прикрыть его. Но, поддавшись соблазну, не удержалась и прикоснулась к бронзовой коже на груди, как раз туда, где лежало несколько прядей волос. В этот самый момент его веки открылись.

— Вы, должно быть, замерзли, — прошептала Энни.

Он взял ее за запястье и поднес ладонь к своим губам.

— Тогда, я полагаю, самое время вам согреть меня, мисс Трэмейн. — Его дыхание теплым дуновением касалось ее тела.

Дыхание участилось. Возбуждение, заставившее девушку затрепетать, пришло откуда-то из глубины естества и обдало жаром, как горячее дыхание знойного январского дня.

— Пожалуйста, — прошептала она, когда его язык нежно стал ласкать ее ладонь. — Пожалуйста, не зови меня мисс Трэмейн. Не сейчас.

— На одном из нас слишком много одежды, Энни.

Звук ее имени, слетевший с его губ, доставил Энни несказанное удовольствие, сделав ее дыхание быстрым и прерывистым, заставив пульс стучать в ушах, а сердце биться чаще и сильнее.

— Ты имеешь в виду?..

— Я имею в виду, что желал тебя все это время.

— Почему же ты не сказал мне об этом?

— А как бы ты сказала своему боссу что-либо подобное? Она сглотнула.

— Ты только что сказал это.

— Может быть, ты разденешься? — произнес он. — Я не совсем в форме, чтобы сделать это сам.

Раздеться перед ним? При дневном свете?

— Закрой глаза, Рэгги. Я не привыкла ни перед кем снимать одежду.

Она уловила легкую насмешку в его голосе:

— Тебе придется привыкнуть, Энни. Потому что, уж если я начал это с тобой, то останавливаться не собираюсь.