- Иван Степаныч, чаво я тебя хочу спросить.

- Спрашивай!

- Таперь ежели я мальчика рожу, что яму...

- Пошла вон!

Кончив расчеты с бабами, Иван Степаныч иногда заходил к Рязанову и сообщал ему новейшие политические известия в таком роде:

- Газеты читали? Генерал Грант 2 получил подкрепление. Еще извещают, что генерал Мид перешел Рапидан и настиг главные силы генерала Ли. Вот опять чесать-то пойдет. Ах, черти! Ну, только им против майора Занкисова далеко.

- Ну, конечно, - подтверждал Рязанов.

- В "Московских ведомостях" описано: весь в белом, и лошадь белая, несется впереди, а белый значок позади. Сейчас налетит, - раз!.. Из Петербурга дамы прислали письмо: Кузьма Иваныч, сделайте ваше одолжение, наслышаны, так и так, обо всех доблестных делах... Всё удивление и признательность... Со значком среди опасностей боя... Будьте так добры, говорят, вот нашей работы... От души преданные вам дамы.

- Ага. Это хорошо, - говорил Рязанов.

- Нет, слышите, какая штука-то: там этот жонд 3 весь ихний - к чертям!.. А эти самые гмины 4, что ли, - черт их знаете, - говорят: вот, говорят, теперь мы свет увидали. А? Нет, ведь хитрые, анафемы. Да. А еще в деревне Граблах крестьянин Леон, двадцати лет, надев овечью шубу шерстью вверх, вечером отправился в дом Семена Мазура, а он его хлоп из ружья. Вот оглашенные-то! Ха, ха, ха! Чем занимаются? А? Тоже небось солтыс 5 какой-нибудь. Гха! Солтыс! А то еще войт 6 у них бывает... Войт...

Разговоры за обедом и за чаем с каждым днем становились все короче и короче. Самое ничтожное обстоятельство, самый ничтожный случай сейчас же делался темою для разговора, и всякий разговор неминуемо кончался спором, во время которого Щетинин разгорячался, а Марья Николавна с напряженным вниманием и с беспокойством ловила каждое слово и, видимо не удовлетворенная спором, уходила в сад или просиживала по целым часам в своей комнате, глядя на одно место. Встречаясь с Рязановым наедине, она пробовала заговаривать с ним, но из этого обыкновенно ничего не выходило. Она спросила его один раз:

- Вы, должно быть, презираете женщин.

- За что-с?

- Я не знаю; но судя по Вашим разговорам, я думала...

- Нет-с, - успокоительно отвечал он. - Да я и вообще никого не презираю.

Так разговор ничем и не кончился: Рязанов стал глядеть куда-то в поле, а Марья Николавна постояла, постояла, посмотрела на его жидкие, длинные волосы, на кончик галстуха, странно торчащий вверх, поправила свою собственную прическу и ушла.

В другой раз она встретила его в саду с книгою.

- Что это вы читаете? - спросила она Рязанова.

- Так, глупая книжонка.

- Зачем же вы ее читаете, если она глупая?

- На ней не написано - глупая книга.

- Ну, а теперь, когда уж вы знаете?

- А теперь я уж увлекся, мне хочется знать, насколько она глупа.

Марья Николавна немного помолчала и нерешительно спросила:

- Скажите, пожалуйста, ведь вы... Вы не считаете моего мужа глупым человеком?

- Нет, не считаю.

- Так почему же вы с ним никогда не соглашаетесь в спорах?

- А потому, что нам обоим это невыгодно.

- Почему же ему невыгодно? - торопливо спросила Марья Николавна.

- Спросите его сами.

- Я непременно спрошу.

Она сорвала ветку акации, начала быстро обрывать с нее листья и, сама не замечая, бросать их на книгу. Рязанов молча взял книгу, стряхнул с нее листья и опять принялся читать. Марья Николавна взглянула на него, бросила ветку и ушла.

После одного из таких разговоров она вошла к мужу в кабинет и застала его за работою: он поверял какие-то счеты. Она оглянулась и начала что-то искать.

- Ты что, Маша? - спросил ее Щетинин.

- Нет, я думала, что ты...

- Что тебе нужно?

- Да ведь ты занят.

- Что ж такое. Это пустяки. Тебе поговорить, что ли, о чем-нибудь?

- Ммда. Я хотела тебя спросить...

- Ну, говори! Садись сюда! Да что ты какая?

- Ничего. Пожалуй, Яков Васильич придет.

- Нет; он теперь, должно быть, уж не придет. Ты что же? Не хочешь при нем? А?

Марья Николавна молчала; Щетинин хотел было ее обнять, но она тихо отвела и пожала его руку. В кабинете было почти темно; на письменном столе горела свеча с абажуром и освещала только бумаги и большую бронзовую чернилицу. В окно, вместе с ночными бабочками, влетали бессвязные отголоски каких-то песен и тихий, замирающий говор людей, бродивших по двору. Марья Николавна сидела на диване, отвернувшись в сторону, и щипала пуговицу на подушке. Она то быстро оборачивалась к мужу, как будто собираясь что-то сказать, то вдруг припадала к пуговице и пристально начинала ее разглядывать; потом опять бросала и все-таки ничего не говорила.

- Да что? Что такое? - с беспокойством глядя на жену, спрашивал Щетинин.

- Вот видишь ли, - наконец начала она. - Я давно хотела спросить... Да... Да как-то все... Я, может быть, этого не понимаю...

- Чего ты не понимаешь?

- Да вот, что ты все с Рязановым споришь...

- Ну, так что ж?

- Почему ты его никогда не убедишь?

- Только-то?

- Да, только.

- Так ты об этом так волновалась?

- Ну, да.

- Господи! Я думал, бог знает что случилось, а она... - говорил Щетинин, вставая с дивана и смеясь.

- Так это... По-твоему, пустяки? - тоже вскакивая с дивана и подходя близко к мужу, спрашивала Марья Николавна. - Стало быть, ты сам не веришь тому, что говоришь? Стало быть, ты...

- Что такое? Что такое? - отступая, говорил Щетинин. - Я не понимаю, что ты рассказываешь?

Как это я не верю тому, что говорю? Объяснись, сделай милость!

- Тут объяснение очень простое, - говорила Марья Николавна, волнуясь все больше и больше. - Ведь ты споришь с Рязановым? Почему ты с ним споришь? - потому что ты думаешь... Ну, что он не так думает. Так ведь?

- Ну, да.

- Почему же ты ему не докажешь, что он не так думает? Почему ты его не переспориваешь?

Почему? Что же ты молчишь? Ну, говори же! Говори скорей! Говори-и!

Она дергала мужа за рукав.

- Что ты не отвечаешь? Стало быть, ты сам чувствуешь, что он прав? А? Чувствуешь? Он смеется над тобой, над каждым твоим словом смеется, а ты только сердишься... Стало быть... Да что же ты мне ничего не говоришь? Ведь ты понимаешь, что я... Ах, что же это такое!.. - вдруг вскрикнула она, отталкивая мужа, и упала на диван в подушку лицом.

Щетинин стоял среди комнаты и разводил руками.

- Тьфу ты! Ничего не могу понять... Да что с тобой сделалось, скажи ты мне на милость? - спрашивал он, подходя к жене и трогая ее за руку.

- Ничего, ничего со мной несделалось, - отвечала она вставая. - Я только теперь понимаю, что я... Что я ошибалась досих пор, ужасно ошибалась... - говорила она, уже совершенно спокойно.

- Да в чем же? В чем?

- Ты не знаешь? Да неужели ты думаешь, что я не поняла изо всех этих споров, что ты и меня и других стараешься обмануть. Меня ты мог, конечно, а вот Рязанов ловит тебя на каждом слове, на каждом шагу показывает тебе, что ты говоришь одно, а делаешь другое. Что? Это неправда, ты скажешь? А? Ну, говори! А-а! значит, правда! Вот видишь! Правда!..

Щетинин скоро ходил из угла в угол и пожимал плечами.

- Послушай, - сказал он, останавливаясь перед нею. - Ты с ним говорила?

Щетинин махнул головой на флигель.

- Говорила.

- Что же он тебе сказал?

- Он мне ничего об этом не сказал; да я и сама не спрашивала. Теперь для меня и без него все ясно. Ты думаешь, что я сама не могла этого понять, что ты хотел сделать из меня ключницу.

- Когда же? Когда? - подступая к жене, говорил Щетинин. - Маша! Что ты говоришь? Друг мой! Ну, послушай!..

Он сел с нею рядом и взял ее за руку.

- Нет, погоди, - сказала она, отнимая руку,  - Когда я была еще... Когда ты хотел на мне жениться, ты что мне сказал тогда? Вспомни!

- Что я сказал?