- Ну, понес опять! Ты, я вижу, все такой же.
- Все такой же, брат.
- И не надоело это тебе?
- Что ж делать-то? Может, и надоело, да делать-то нечего, не переделаешься.
- А вот я так переделался.
- Ты?
- Да. Что ж, это тебя удивляет?
- Нет, не удивляет. А жена твоя где?
- Ей что-то нездоровится. Она, должно быть, уж легла. Ах, да! Вот ведь я забыл совсем, что тебе нужно приготовить ночлег. Там во флигеле есть комната, да нужно ее прибрать. Ты тут посиди пока!
- Посижу.
Щетинин ушел, гость встал с дивана и начал разминаться, прохаживаясь и покачиваясь из стороны в сторону.
В кабинете стало прохладнее; в открытые окна тихо плыл пропитанный весенним запахом березы вечерний воздух, весь наполненный комариным пением и далекими отголосками разных вечерних звуков.
Минут через пять вошел Щетинин.
- Здесь ничего, жить можно, - сказал гость, продолжая ходить.
- А я уж и не знаю, хорошо ли, - привык. Должно быть, в самом деле хорошо.
- Хорошо. А дети есть у тебя?
- Что это ты вздумал? Нет, брат, у меня детей; да и слава богу, что нету пока. Прежде
нужно им приготовить кое-что, нужно гнездо свить.
- Какого же тебе еще гнезда? - спросил гость, показывая рукою вокруг себя. - Или ты, может быть, намереваешься для каждого по курятнику выстроить?
- Нет; а вообще я такого мнения на этот счет, что обязанность родителей приготовить для детей кое-какие средства; ну, воспитание там... Нужно же подумать обо всем заранее.
- Да, - как бы соображая, говорил гость, продолжая ходить.
- Да; это похвально. Ну, и что же, - спросил он, - успешно идет заготовка?
- Ничего. Понемножку. Нельзя же вдруг.
- Нельзя. Конечно. А как же теперь эти... - спросил гость, останавливаясь перед Щетининым и показывая пальцем, - эти запасы по отдельным ящичкам разложены: это для Машеньки, а это для Николеньки, или так все вместе?
- Да что ты в самом деле! - шутя закричал Щетинин. - Смеяться, что ли, надо мной приехал?
- Нет; это я вспомнил, - усаживаясь на диван и улыбаясь, продолжал гость, - мать у меня была женщина чадолюбивая и аккуратная, скопидомка была; так вот она, бывало, как только родится у ней дочь, сейчас же и начинает ей приданое копить, и для каждой дочери особый короб предназначался. Ну, и все это идет ничего. Только как, бывало, которая-нибудь из них заспорит, видит мать, что дело плохо, не переспоришь, - "Постой же, говорит, сука, вот ты у меня без приданого насидишься!" сейчас возьмет и все тряпье из короба непокорной дочери и переложит к покорным. Ну, и драки же бывали у сестер из-за этого! Неимоверные драки! Только один отец и помирит, бывало: возьмет да у всех трех приданое-то и пропьет.
После этого рассказа и гость, и хозяин помолчали.
- А все-таки, брат, что ты там ни толкуй, а без этого нельзя, - наконец заговорил Щетинин.
- Без чего нельзя?
- Да без того, чтобы не копить.
- Ну, это кому как. Одному нельзя не копить, а другому нельзя не пропить. Это, брат,
дело полюбовное.
- Да нет; постой! - перебил его Щетинин. - Совсем ты не то говоришь. Понимаю я, понимаю; да только вовсе я не такой человек, как ты думаешь.
- Какой же ты человек? Ну, рассказывай!
- А вот я какой человек... Я человек... Да нет, я не могу о себе говорить. Черт знает, я как-то не умею.
Щетинин опять заходил из угла в угол с озабоченным лицом и ерошил себе волосы; наконец остановился, оперся руками на стол и сказал:
- Вот чтo я делал с тех пор, как не видался с тобой, это я могу рассказать.
- Ну, все равно. Это даже лучше будет.
- Да впрочем, ведь я тебе писал сначала.
- Что ты писал? Ты черт знает, что писал: воззвания какие-то; все меня призывал... Исполнять долг честного гражданина... Об алтаре там... Я это сейчас же в печку. Черт возьми, думаю себе, попадешься еще. Бог с ним!.. Опасный человек!
Щетинин хохотал, валяясь по дивану.
- Ах, чучело! Что он городит? Ну, да, хорошо, хорошо. Слушай же, я все сначала расскажу.
- И об алтаре опять будет?
- Нет, нет, не будет. Факты! Одни голые факты!
- Ну, вот это я люблю. Начинай! Ах, нет, постой! Еще один вопрос: чай-то будет? Не в рассказе, а вот здесь, на столе? Я, брат, еще не пил сегодня. Ведь это тоже факт неоспоримый.
- Как же, будет; непременно будет.
- То-то же. Ну, теперь трогай!
- Да; так вот, - откашлявшись, начал Щетинин, - тогда мать у меня умерла. Ты помнишь ведь?
- Как же, как же. Почтенная была дама. Помню, как же.
- Ну, так вот после ее смерти я приехал сюда и женился. Женщина эта... Да, впрочем, сам увидишь, какая это женщина. Я тебе одно только могу сказать, что, если бы не она, я, кажется, году бы не вынес той каторжной жизни, которую я вел здесь вначале, когда, знаешь, все это еще внове было, ни к чему приступиться не умеешь; а тут волнуется это все кругом, ничего слушать не хотят: ты им и то и другое, - ничего! Потом совсем было уж дело сладилось, уставную грамоту 11 писать, - вдруг - нет! Не хотим; подождем, чтo еще будет.
- Ну, да; это более или менее известная история, - заметил гость. - Как же ты с своими-то кончил?
- Как кончил? - Подарил.
- Всё?
- Всю землю, которой они владели.
- Что и требовалось доказать?
- Нет; доказать-то требовалось не это. Оно вышло-то совсем не то, чего я хотел.
- Что ж, ты не хотел дарить? Тебя принудили, что ли?
- Да нет же! Я ехал сюда с тем, чтобы отдать им все даром, и как приехал, сейчас же предложил им.
- Ну, и что же? - не берут?
- Не берут.
- Молодцы! Вот я за это люблю русский народ: по-латыни не знает, а dona ferentes 12 боится.
- Вот поди ж ты!
- Чего тут - "Поди ж ты?" понятное дело, что если человек что-нибудь даром дает, - не бери, надует. - Да ты выслушай, чего мне это стоило. Сколько я ночей не спал, неприятностей, врагов сколько нажил между соседями!
- Еще бы. Разумеется. Пример!
- Пример. Ну вот. Главное, они на это и взъелись.
- Само собой. Гибельный пример.
- Тут, брат, такие мерзости пошли. Один чуть было на дуэль меня не вызвал. Сплетни, крик по всему уезду...
- Ну, это напрасно. Нет, я бы с тобой лучше поступил. Я бы просто подбил твоих крестьян, чтобы они шепнули кому-нибудь.
- Было, любезный друг, все было.
- Ну вот; это последовательно по крайней мере. Далее что?
- Да что далее? Все кончилось благополучно. Мировой посредник тут... (отличный, брат, человек) вошел в мое положение, объяснил им это все, растолковал и свел меня, наконец, с крестьянами.
- А-а. Свел-таки?
- Да, свел. Нет, какова штука-то, заметь! мужики только через три года взяли то, что я им предлагал. Теперь, спрашивается, сколько они потеряли во все это время!
- Да; должно быть, много. Ну, а воинские чины тут не убеждали их принять твой подарок?
- Нет; слава богу, обошлось без этого.
- Значит, одному посреднику поверили?
- И я тут тоже толковал, говорил им: ребята, говорю, вы своей выгоды не понимаете.
- Да, уж это худо, когда человек сам своей выгоды не понимает. Ну, таким манером, стало быть, ты свершил в пределе земном все земное?
- Какое? Нет, брат, это еще только начало.
- А еще-то что же?
- А тут-то вот и начинается настоящее дело.
- Уголовное?
- Социальное, любезный друг, социальное.
- Да-да. Вот оно что! - сказал гость и внимательно посмотрел на Щетинина. - Теперь понятно, почему они доносили на тебя; теперь только я начинаю понимать, что ты мне тогда писал в Петербург. Да. Ну, так как же социальная-то пропаганда?
- Все ты вздор городишь, ничего ты не понимаешь, - полушутя, полусерьезно ответил Щетинин.
- Да ведь ты сам сейчас сказал.
- Так что ж, что я сказал? Я знаю, что ты думаешь. Но неужели ты воображаешь, что я способен на такие школьные выходки?
