Сол вздохнул.

– Возможно ли? Думаю, да. Но думаю, если они обработаны ею в достаточной мере, чтобы вызывать у нее доверие, их личности и функции высшей нервной деятельности достаточно серьезно повреждены.

– Но тебя ведь использовал оберст, – без всякой эмоциональной окраски заметила Натали. – И меня дважды использовал Хэрод и по меньшей мере столько же – эта старая ведьма.

– Ну и что? – Сол снял очки и потер переносицу.

– Ну, они причинили нам вред? В данный момент в нас тоже разрастаются раковые клетки? Мы изменились, Сол? Да?

– Не знаю. – Сол сидел неподвижно, пока Натали не отвела взгляд.

– Прости, – промолвила она. – Просто это так.., ужасно.., когда эта скользкая старуха проникает в твое сознание. Я никогда еще не ощущала себя такой беспомощной... Наверное, это хуже, чем быть изнасилованной. По крайней мере, когда совершают насилие над твоим телом, сознание ведь продолжает тебе принадлежать. И хуже всего то.., хуже всего то.., что после пары раз.., начинаешь... – и Натали умолкла, не в силах продолжать далее.

– Я знаю. – Сол нежно взял ее руку. – Какая-то часть тебя даже начинает желать этого. Это как жуткий наркотик со страшными болевыми побочными эффектами. Но к нему тоже привыкаешь. Его даже хочется. Я это знаю. Испытал.

– Ты никогда не говорил о...

– Об этом не очень-то хочется говорить. Натали вздрогнула.

– Но это не та раковая опухоль, которую мы обсуждали, – заметил Сол. – Я почти уверен, что привыкание происходит лишь при интенсивной обработке, которую эти твари проводят с немногими избранными. И вот это-то подводит нас к другой нравственной дилемме.

– Какой?

– Если мы будем следовать нашему плану, нам потребуется несколько недель на то, чтобы обработать по меньшей мере одного невинного человека, а то и больше.

– Это разные вещи.., это будет временно, для конкретного дела.

– Для нашего конкретного дела это будет временным, – согласился Сол. – Но, как мы теперь знаем, последствия могут сказываться всю жизнь.

– Черт побери! – выпалила Натали. – Какая разница? Это наш план. У тебя есть другой?

– Нет.

– Значит, мы будем продолжать. Мы будем продолжать даже ценой своей души и сознания. Мы будем продолжать, даже если придется пострадать невинным людям. Мы будем продолжать, потому что мы обязаны это делать, потому что это наш долг перед погибшими близкими. Наши семьи, люди, которых мы любили, заплатили слишком дорогую цену, и теперь мы.., заставим расплатиться их убийц... О какой справедливости можно говорить, если мы остановимся сейчас? И неважно, во что нам это обойдется.

– Конечно же, ты права, – печально заметил Сол. – Но именно эта логика заставляет разъяренного палестинца устанавливать бомбу в автобус, а баскского сепаратиста – стрелять по толпе. У них нет выбора. Чем же тогда они отличаются от немецких солдат, выполнявших приказы? Действовавших в соответствии с императивом, не неся никакой личной ответственности? Цель оправдывает средства, да?

– Нет. – Натали покачала головой. – Но сейчас я слишком раздражена, чтобы меня волновали все эти этические тонкости. Я просто хочу знать, что надо делать, и идти делать это.

Сол встал.

– Эрик Хоффер утверждал, что для фрустрированных, раздраженных людей свобода от ответственности оказывается более привлекательной, чем свобода от ограничений.

Натали энергично затрясла головой, и вместе с нею задрожали тонкие черные проволочки датчиков энцефалографа, уходящие под воротник ее блузки.

– Я не стремлюсь к свободе от ответственности, – твердо сказала она. – Я беру ответственность на себя, но сейчас я хочу понять, надо ли возвращать мальчика этой старой гадине – Мелани Фуллер?

На лице Сола появилось выражение изумления.

– Возвращать его? А как мы можем это сделать? Он...

– Его мозг мертв, – перебила Натали. – Она уже убила его. Точно так же, как его сестер. А мне он может пригодиться, когда я пойду к ней сегодня вечером.

– Ты не можешь идти туда сегодня. – Сол посмотрел на нее так, будто видел ее впервые. – Прошло слишком мало времени, ее состояние нестабильно...

– Именно поэтому я и должна идти, – решительно заявила Натали. – Пока она колеблется и находится в нерешительности. Половина винтиков у старухи разболталась, но она отнюдь не глупа, Сол. Мы должны удостовериться в том, что убедили ее. И мы больше не можем говорить экивоками. Я должна прекратить ходить вокруг да около. Я должна стать... Ниной Дрейтон для этого старого чудовища.

Сол покачал головой.

– Мы работаем, основываясь на весьма шатких предположениях, исходя из имеющихся у нас скудных сведений.

– Но ничего другого у нас и не будет! И придется действовать на их основании. Мы решились, а значит, нечего ограничиваться полумерами. Нам надо с тобой начать разговаривать и говорить до тех пор, пока не удастся нащупать то, что могла знать только Нина Дрейтон, то, чем я смогу изумить Мелани Фуллер.

– Досье Визенталя. – Сол с отсутствующим видом потер лоб.

– Нет, – ответила Натали, – нужно что-то более мощное, что-нибудь из твоих разговоров с Ниной Дрейтон, когда она приходила к тебе в Нью-Йорке. Она играла с тобой, но ты все равно выполнял роль психотерапевта, а в таких случаях люди раскрываются больше, чем подозревают.

Сол сложил пальцы домиком и уставился в пустоту.

– Да, кое-что было. Но ты страшно рискуешь. – И он устремил на Натали свой печальный взгляд.

– Чтобы перейти к следующей фазе нашего плана, где придется рисковать так, что мне даже страшно подумать об этом, давай сейчас займемся этим, – промолвила она.

Они проговорили пять часов, вновь и вновь обсуждая подробности, к которым они уже обращались бесчисленное количество раз, но которые теперь должны были выглядеть отточенными до совершенства, как меч перед битвой. К восьми вечера они закончили, однако Сол предложил подождать еще несколько часов.

– Ты думаешь, она спит? – спросила Натали.

– Возможно, и нет, но даже злодеи подвержены воздействию токсинов усталости. Если не она, так ее пешки. К тому же мы имеем дело с поистине параноидальной личностью и вторгаемся в ее пространство, на ее территорию, а существуют все доказательства того, что эти мозговые вампиры являются такими же собственниками, как и их примитивные предшественники, с которыми их роднит упрощенная функция гипоталамуса. Да, в таком случае ночное вторжение может оказаться наиболее эффективным. Гестапо ввело ночные “визиты” в свою обычную тактику.