– Замолчи, Джозеф, – оборвал его Барент и кивнул Свенсону:

– Приведите их сюда, мы начинаем.

– Постойте, – сказал Вилли и на полминуты смежил веки. – Вот еще один. – Он открыл глаза и расплылся в широченной улыбке. – Прибыла еще одна фигура. Игра окажется гораздо более захватывающей, чем я предполагал, герр Барент.

***

Сол Ласки был застрелен сержантом СС с пластырем на подбородке и сброшен в Ров вместе с сотнями других убитых евреев. Но Сол не умер. В темноте он выбрался из мокрого Рва по гладким остывающим трупам мужчин, женщин и детей, привезенных из Лодзи и сотни других польских городов. Немота в правом плече и левой ноге уступила место раздирающей боли. Он был дважды застрелен и сброшен в Ров, но был все еще жив. Жив! И доведен до ярости. Ярость, клокотавшая в нем, была сильнее боли, сильнее усталости, страха и потрясений. Ему казалось, что он снова и снова полз по обнаженным телам, лежащим на дне сырого Рва, и он позволял ярости подогревать свою несгибаемую решимость остаться в живых. В кромешной тьме он все полз и полз вперед.

В некоторой степени Сол отдавал себе отчет в том, что галлюцинирует, и профессиональная часть его сознания металась в догадках – не ранения ли запустили механизм видений? Он с изумлением взирал на наложение друг на друга реальных событий, разделенных между собой сорока годами. Но другая часть сознания воспринимала происходящее как абсолютную реальность, как решимость бороться с самой беспросветной частью его жизни, с чувством вины и одержимости, обескровившими его существование на целых сорок лет, лишившими его любви и семейного счастья, с мыслями о будущем на протяжении всех этих сорока лет, занятых попытками понять, почему он до сих пор жив. Почему не остался со всеми во Рву.

Но сейчас он был с ними.

За его спиной четверо преследователей вышли на берег и теперь перекрикивались и махали друг другу руками, растянувшись по пляжу на тридцать ярдов. То и дело короткие очереди рассекали листву. Сол сосредоточенно полз вперед в полной темноте, ощупывая почву руками и чувствуя, как песок сменяется землей, заваленной деревьями, и более вязкой трясиной. Он опустил лицо в воду и, задохнувшись, резко выпрямил спину, стряхивая с волос капли и приставшие веточки. Он где-то потерял свои очки, но в темноте толку от них было мало – с равным успехом он мог находиться в десяти футах и в десяти милях от нужного ему дерева. Свет далеких звезд не проникал сквозь густую листву, и лишь еле различимая белизна собственных пальцев в нескольких дюймах от лица убеждали Сола в том, что он не ослеп из-за какого-либо странного воздействия попавшей в него пули.

Будучи врачом, Сол не мог отделаться от вопросов: как велика потеря крови, где именно засела пуля (ему не удалось найти выходного отверстия) и как долго он может обходиться без медицинской помощи, чтобы иметь шансы на выживание? Но когда через секунду выстрелы винтовок разрезали листву в двух футах у него над головой, эти вопросы показались ему чисто академическими. С легкими шлепающими звуками в болото посыпались ветки.

– Туда! – послышался мужской голос футах в тридцати от Сола. – Он пошел туда! Кельти, Саге, идемте со мной. Оверхольт, двигайся вдоль берега, чтобы он не вышел из зарослей!

Сол полз вперед, пока вода не достигла пояса, затем встал. Мощные фонарики снопами желтого света освещали джунгли за его спиной. Сол прошел вперед футов десять-пятнадцать и упал, споткнувшись о невидимое под водой бревно, – лицо его погрузилось в воду, и он непроизвольно глотнул ее.

Пока он пытался подняться на колени, прямо в глаза ему ударил свет.

– Вот он! – Луч метнулся в сторону, и Сол прижался к гнилому бревну, когда снова со всех сторон засвистели пули. Одна срезала кусок мягкой древесины в десяти дюймах от его щеки и поскакала по поверхности болота со звуком обезумевшего насекомого. Сол инстинктивно дернулся в сторону, и в это мгновение лучи фонариков скользнули по стволу высохшего дерева, расколотого молнией.

– Назад, налево! – закричал охранник. Автоматические винтовки поднимали немыслимый грохот, а плотный покров листвы лишь усугублял его, создавая впечатление, что трое стреляют в закрытом тире.

Сол встал и направился к дереву в двадцати футах от него. Луч одного из фонариков метнулся к нему, остановился и снова его потерял, пока охранник вскидывал винтовку. Пули с жужжанием проносились мимо, как рассерженные пчелы, а те что врезались в воду осыпали Сола брызгами. Следующая очередь гулко забарабанила по дереву, тому самому, к которому он направлялся.

Сол наконец достиг цели и запустил руку в дупло, и тут лучи фонариков снова обнаружили его.

Сумка, которую он оставил в дупле, исчезла.

Сол нырнул в воду в тот момент, когда пули вонзились в изуродованное молнией дерево. Пока он продвигался по дну, цепляясь за корни, пучки водорослей и все, что попадалось под руку, все новые и новые пули со зловещим пением врезались в воду. Спрятавшись за деревом, он высунул голову, чтобы набрать воздуха, и принялся молить Бога послать ему палку, камень, любой увесистый предмет, которым он мог бы швырнуть в своих врагов в последние мгновения жизни. Ярость его стала всеобъемлющей, она заглушила даже боль от ран. Солу казалось, что ярость превратилась в сияние над его головой, словно у Моисея, с которым тот, по преданию, спустился с горы, или в яркие пучки света, бьющие сейчас через те места, где пули оставили сквозные дыры.

И вдруг Сол заметил, что в трещине у самой воды что-то поблескивает.

– Выходи! – крикнул тот же охранник, стрельба прекратилась, и он вместе с напарником, громко шлепая по воде, начал смещаться влево, чтобы лучше прицелиться. Третий, не опуская фонарика, двинулся вправо.

Сол сжал кулак и ударил по плотной древесине в том месте, где сквозь кору просачивался свет. Раз. Два. В третий раз его кулак прошел внутрь, и пальцы сомкнулись на мокром пластике.

– Видишь его? – крикнул охранник слева. Свисавшие с низких ветвей клубки испанского мха частично затемняли лучи фонариков.

– Черт, подойди ближе! – заорал тот что был справа. Его фигура виднелась за изгибом ствола.