Поодаль вдоль заросшей сорняками взлетной полосы выстроились в линию реактивные самолеты авиакомпании «Таром». Эти лайнеры, отдаленно напоминавшие «Боинги-727», явно знавали лучшие времена до того, как были здесь брошены: ржавые, с латками на крыльях и фюзеляжах; у одного были спущены два колеса. Кейт вдруг разглядела расхаживающих под самолетами вооруженных охранников, пытающихся укрыться от проливного дождя, и невольно вздрогнула, сообразив, что эти самолеты почти наверняка все еще летают.

Она очень порадовалась тому, что заплатила почти вдвое больше, чтобы лететь до Варшавы и Франкфурта самолетом не румынской авиакомпании, а «Пан-Амери-кэн».

– Миссис Нойман?

Она резко обернулась и увидела перед собой двух агентов службы безопасности в черных кожаных пальто. Неподалеку стояли три солдата с автоматами.

– Миссис Нойман? – повторил агент, который был повыше ростом.

Кейт кивнула. Помимо ее воли на ум пришли сцены из старых фильмов про войну, где гестаповцы задерживали отъезжающих. Она внутренне содрогнулась, живо представив себе, каково это – находиться в таком обществе, когда у тебя на пальто нашита желтая звезда Давида, а в паспорте стоит штамп «Jude». Кейт ожидала, что эти типы – самые настоящие современные гестаповцы – потребуют предъявить документы.

– Ваш паспорт, – бросил высокий. Лицо его было изрыто оспинами, а зубы имели коричневый оттенок.

Она подала ему паспорт, постаравшись ничем не выдать тревогу, когда он, не глядя, сунул его в карман.

– Сюда, – сказал он, показав в сторону отгороженной занавесками ниши.

– Что все это… – начала было Кейт, но замолчала, когда второй агент тронул ее за локоть. Она отдернула руку и последовала за высоким по усеянному мусором полу. Остальные ожидающие, покуривая и выпуская клубы дыма, наблюдали за происходящим.

В огороженной нише их встретила женщина-агент. Она показалась Кейт бесцветным подобием Мартины Навратиловой с ужасной прической. Но все легкомысленные сравнения тут же вылетели у нее из головы, как только Кейт поняла, что это мужеподобное чудовище собирается ее обыскивать.

Рябой вынул из кармана паспорт, долго разглядывал документ, не забыв проверить даже его прошивку, потом бросил что-то по-румынски своим коллегам и повернулся к Кейт.

– Вы усыновить ребенок, да?

Кейт ощутила секундное замешательство, не будучи уверенной в том, что этот человек не шутит каким-то странным образом. Потом сказала:

– Да, я усыновила этого ребенка. Теперь он мой сын.

Оба агента перелистали паспорт и просмотрели пачку вложенных в него документов и справок. Наконец рябой верзила поднял глаза и посмотрел на Кейт.

– Здесь нет знак родитель.

Кейт поняла, что он имел в виду подпись родителей. По новым румынским законам в случае усыновления румынского ребенка требовалась по меньшей мере подпись одного из настоящих родителей. С этим правилом Кейт была полностью согласна.

– Да, здесь нет подписи, – сказала она, медленно и отчетливо выговаривая слова, – но это лишь потому, что его настоящих родителей не удалось разыскать. Этот ребенок из детского дома. Брошенный.

Рябой прищурился.

– Чтобы ребенок усыновить, вы должны иметь знак родителей.

Кейт кивнула и улыбнулась, собрав все силы, чтобы не закричать.

– Да, я знаю, – сказала она, – но считается, что у этого ребенка нет родителей. – Она протянула руку и ткнула пальцем в бумагу. – Вот, смотрите, здесь есть документ, где говорится, что в данном случае подпись родителей не требуется. Он подписан… вот… заместителем министра внутренних дел. А здесь – министром здравоохранения… смотрите, вот здесь. – Она показала на розовый бланк. – А вот подписи администратора того детского дома, где находился Джошуа, и специального уполномоченного при Первой окружной больнице.

Агент нахмурился и почти презрительно перелистал документы. Кейт поняла, что за высокомерными манерами скрывается непроходимая глупость. «О Господи, – подумала она, – как бы мне хотелось, чтобы здесь оказался Лучан. Или кто-нибудь из посольства… Или отец О’Рурк. Почему я вспомнила сейчас О’Рурка?» Она тряхнула головой и стала смотреть на троих агентов, всем своим видом выражая спокойное презрение, но без вызова.

– Alles ist in Ordnung,[3] – сказала она, даже не заметив, что перешла на немецкий. Почему-то этот язык сейчас показался ей более соответствующим моменту.

Женщина-агент вытянула вперед руки и что-то сказала.

– Ребенок, – пояснил рябой. – Дайте ей ребенка.

– Нет, – ответила Кейт спокойно, но твердо, хотя спокойствия-то у нее в душе как раз и не было. Сказать «нет» секуристам – значило дать повод прибегнуть к насилию, даже в Румынии, где больше не было Чаушеску.

Мужчины-агенты нахмурились. Женщина нетерпеливо щелкнула пальцами и снова протянула руки.

– Нет, – твердо повторила Кейт. Ей представилось, как агентша уносит Джошуа, а двое

других удерживают ее. Она вдруг поняла, что ее запросто могут разлучить с ребенком и она никогда больше его не увидит.

– Нет, – снова повторила Кейт.

Внутри у нее бушевала буря, но внешне она оставалась непреклонной и спокойной. Она улыбнулась обоим мужчинам и кивнула на Джошуа.

– Видите, он спит. Я не хочу его будить. Скажите, что вам нужно, и я все сделаю, но пусть он остается у меня.

Высокий покачал головой и бросил что-то женщине. Та, скрестив руки, отрывисто ответила. Он огрызнулся, хлопнул по паспорту Кейт, пошуршал остальными бумагами и приказал:

– Снимите с ребенка одеяло и одежду. Кейт моргнула, ощутив, как в воздухе, подобно заряженным ионам перед грозой, скапливается злоба, но промолчала. Она развернула на Джошуа одеяло и расстегнула курточку.

Ребенок проснулся и заплакал.

– Тихо, тихо, – зашептала Кейт, свободной рукой кладя одеяло и курточку на замызганную стойку.

Женщина что-то сказала.

– Снять пеленки, – пояснил высокий.

Кейт переводила взгляд с одного лица на другое, пытаясь отыскать хоть тень улыбки, но напрасно. Пальцы у нее слегка дрожали, когда она расстегивала английские булавки: даже в посольстве ей не смогли помочь с одноразовыми пеленками. Наконец она подняла Джошуа, уже голеньким. Без одежды он выглядел еще более болезненным: бледная кожа, выпирающие ребра, кровоподтеки на худеньких ручках в тех местах, куда ставили капельницу и вливали кровь. Его крошечные гениталии сморщились от холода, а на руках и груди появились мурашки.

Кейт крепко прижала Джошуа к себе и посмотрела на женщину.

– Все в порядке? Убедились, что мы не вывозим государственные ценности и золотые слитки?

Женщина окинула Кейт равнодушным взглядом, прощупала курточку и одеяльце, брезгливо покосилась на пеленки и, бросив что-то рябому, вышла из кабинки.

– Холодно, – заметила Кейт. – Я должна его одеть.

Она быстро завернула ребенка. Визгливый громкоговоритель в зале сквозь шум помех объявил о посадке на ее рейс. Кейт услышала, как пассажиры зашагали вниз по лестнице к выходу.

– Ждите, – велел рябой. Он бросил паспорт и бумаги Кейт на стойку и вышел вместе со своим напарником.

Кейт смотрела из-за ширмы, покачивая Джошуа. Зал ожидания опустел. Единственные часы, что висели над дверью, показывали 7:04. Время вылета 7:10. Ни одного из тех троих, что были с ней в кабинке, видно не было.

Она прерывисто вздохнула и погладила ребенка. Он дышал часто и неровно, будто снова замерзал.

– Тс-с-с, – прошептала Кейт. – Все нормально, малыш.

Она знала, что трактор, который тащит к самолету прицеп с пассажирами, вот-вот тронется. Как бы подтверждая это, из динамиков раздалось неразборчивое, но настойчивое объявление.

Не оглядываясь, Кейт сгребла бумаги со стойки, крепко прижала к себе Джошуа, вышла из кабинки и зашагала по бескрайнему пространству зала, высоко держа голову и глядя вперед. Два скучающих охранника возле лестницы заметили ее приближение и прищурились, глядя на нее сквозь сигаретный дым. Стремительно, но без суеты, Кейт показала паспорт и посадочный талон. Молодой охранник пропустил ее взмахом руки.