Коулу уже не раз приходилось стоять рядом с людьми, которых рвало, и это не вызывало у него отвращения. Рэнди столько лет пил, что Коул ко всему привык.

Холли медленно выпрямилась.

– Ничего не хочу слышать! – сказала она предостерегающе и протянула руку.

Коул оторвал кусок от рулона и дал ей.

– Ты так и не рассказала мне, какие, собственно, чувства испытывают беременные.

Она окинула его убийственным взглядом.

– Это удивительное, ни с чем не сравнимое состояние. Разве ты не видишь?

Коул улыбнулся, обнял ее за плечи и повел обратно к фургону.

– Пожалуй, к этой теме мы вернемся позже. Когда они опять проезжали лавровую рощу на обратном пути, солнце уже клонилось к закату. Коул ехал медленно, надеясь, что так фургон не рассыплется на кусочки под тяжестью груза.

Холли загружала его, словно собирала головоломку. Она вкладывала одно в другое, подгоняла коробки по размеру, и набила фургон доверху. То, что не поместилось, она отставила в сторонку – может, кому пригодится.

– А ты придумала, куда мы все это денем дома? – спросил Коул.

Холли сладко зевнула и ответила:

– Сложим в гараж. А потом я все просмотрю, сделаю ценники и устрою распродажу.

– И сколько ты собираешься выручить? – Мебель в основном была подержанная, купленная на тех самых гаражных распродажах и блошиных рынках, все остальное – из дешевых магазинов. В картонных коробках лежали хозяйственные мелочи для кухни и ванной.

– Я рассчитываю сотен на пять, но буду рада и половине.

Рэнди такие суммы носил в кармане на мелкие расходы. Одна рубашка Фрэнка и то стоила дороже. А Белинда...

– Для меня это месячная плата за стол и жилье, – сказал он.

– Только не за этот месяц. То, что ты сделал сегодня, стоит не меньше недели проживания.

Коул быстро провел в уме необходимые расчеты. Они выехали из Мэривилла в пять утра. Он взглянул на часы. Почти девять. Если повезет, доберутся до дома к полуночи. Еще час на разгрузку, получается двадцать часов. Если считать по пять долларов в час, получается больше недельной платы. Если бы он мог указать на ошибку в расчетах, не боясь показаться скрягой, он бы обязательно поддразнил ее.

И тут Холли, словно прочитав его мысли, сказала:

– Наверное, даже две недели.

– Как скажешь.

– Я это не из великодушия, – сказала она таким тоном, которым обычно делают важные сообщения. – Мне просто нравится, что ты рядом. Пожалуй, даже слишком нравится.

Он улыбнулся, легко и весело.

– И ты думаешь, что, пока стол и кров оплачены вперед, я не уеду?

– Приблизительно так.

Он наклонился к ней и пожал ее ладошку.

– Ты мне тоже очень нравишься.

Она некоторое время молчала, а потом сказала серьезно:

– Наверное, мне был нужен друг. Я не понимала этого, пока ты не появился.

Как же ему хотелось попросить Рэнди перевести ему деньги, которые так нужны Холли. Она могла бы перестать работать, перестать волноваться о том, сумеет ли оплатить счета, купила бы все, что нужно ей и ребенку, и провела бы оставшуюся часть беременности спокойно. Это было бы прекрасно.

Но он знал наверняка, что шансов всучить Холли не заработанные ею деньги у него нет. Точно так же он никогда не смог бы уговорить ее отдать ребенка на усыновление, чтобы жизнь его сложилась удачно. Скажи он об этом, и их дружба распалась бы немедленно.

Когда-нибудь – он очень боялся, что это случится раньше, чем их дружба окрепнет, – ему придется рассказать ей, кто он такой. Фрэнк и Джэнет не могут бесконечно сдерживать репортеров. Когда весть о его исчезновении дойдет до их ушей, ему придется либо мчаться назад и исправлять положение, либо навсегда забыть о своей карьере.

На следующем повороте Коул притормозил и съехал с шоссе.

– Ты когда-нибудь видела такую красоту? – спросил он Холли.

В проеме между деревьями сияло садившееся за горизонт огненно-красное солнце. Туман, лежавший на склонах гор, походил на пепел в остывшем камине. Ближайший холм светился ярко-оранжевым, соседний отливал медью, следующий – золотом. Леса на дальних склонах были изумрудно-зелеными, и воздух звенел от пения птиц.

– Я так давно не смотрела на закат, – призналась Холли.

– Почему? – Он спросил не просто так, ему действительно хотелось знать.

– Я была так занята...

– Не может быть, что дело только в этом, – настаивал он. – Много ли времени нужно, чтобы полюбоваться на закат?

Она сосредоточенно нахмурилась:

– Не знаю. Может быть, и не хотела смотреть.

– Почему?

– Есть вещи, на которые хорошо смотреть вдвоем.

Коул, ни слова больше не говоря, вылез и достал одеяло, которым был накрыт журнальный столик.

Холли высунулась в окошко, чтобы получше рассмотреть, что это он там делает.

– Пора тебе снова посмотреть на закат, – сказал он, распахивая дверцу с ее стороны. – Твоему будущему ребенку будет только лучше, если мама станет обращать побольше внимания на такие вещи. – Сунув одеяло под мышку, он протянул ей руку. Они сошли с шоссе и вышли на лужайку.

– Ты вроде говорил, что у тебя нет детей. Он расстелил одеяло.

– Когда мама умерла, ответственность за брата легла на мои плечи.

– А где был твой отец?

– Душой или телом? – Повисла пауза, и Коул поспешил добавить: – На самом деле он всегда был с нами. Этого у него не отнять.

– Некоторые мужчины даже не понимают, что это такое – быть отцом. – Она села и жестом показала ему на место рядом с собой.

Коул присел на корточки и посмотрел на садящееся солнце.

– Мужчины вроде Троя?

– Ругать его за то, какой он есть, все равно что ругать быка за то, что тот не дает молока.

– Он еще может тебя удивить, – сказал Коул.

Она устроилась поудобнее, оперлась на руки.

– Это будет величайшим чудом.

– Никаких чудес. Нашвилл же совсем рядом.

– Оставь, я для него прочитанная книга, старый телефонный номер.

– Почему ты становишься такой упрямой, когда речь заходит о нем?

– А ты как будто менее упрям?

– Если бы это был мой ребенок, я бы хотел об этом знать.

– Даже если бы у тебя уже была другая любовь?

– А почему ты решила...

– Разве от прессы что-нибудь скроешь? Уже писали, что Трой Мартин и Эмили Томас теперь вместе.

Ногу Коула пронзила острая боль. Он присел на одеяло.

– Быстро поладили.

– Моей первой ошибкой было то, что я связалась с Троем. Второй я не совершу. Я не расскажу ему о ребенке. Вдруг в один прекрасный день он и впрямь станет знаменитостью и решит, что неплохо бы для разнообразия имиджа побыть отцом? Можешь себе представить судебный процесс? С одной стороны я с адвокатом из тех, кто дает рекламу в ночных программах, с другой – он с каким-нибудь пижоном, который из своего офиса на двадцать шестом в упор не видит таких, как я? Нет уж, спасибо. Если я ему скажу, я ничего не выиграю, а проиграть могу многое.

– А с чего ты решила, что он станет знаменитостью?

– Голос у него – так, ничего особенного, но у него талант выбирать хиты. Он может купить компакт-диск в день выхода и сказать, какие песни наверняка выпустят синглами, какие – может быть, а какие войдут в десятку.

– Да, ценное умение.

– Но это не самое главное. Он идет напролом. Так человек, проплутавший неделю в пустыне, ищет воду. Он сделает все что угодно, переступит через любого и даже не заметит.

– Но ты же с ним жила. – Коул не стал спрашивать, почему, ждал, что она сама ответит.

– Ну что тебе сказать? Когда думаешь, что любишь человека, всегда его оправдываешь.

Коул знал в музыкальном бизнесе многих таких вот Троев Мартинов. Все они были толстокожими безжалостными эгоистами.

– Мне кажется, в Нашвилле Трою будет не так просто зацепиться. Там все умеют за себя постоять.

– Это мерзкий бизнес, и люди в нем неприятные. Я не хочу, чтобы мой ребенок рос в их мире.

– Ты слишком все обобщаешь.

– Прости. Наверное, я покушаюсь на твои мечты, но у такого, как ты, нет ни одного шанса у них выиграть. Певцов кантри представляют этакими честными и романтичными парнями, но все это ложь, Нил. Я видела, как они заводятся кто чем может – алкоголем, наркотиками. И сколько бы ни писали о СПИДе, все равно многие не пропускают ни одной юбки. На каждого, кто получил контракт с фирмой звукозаписи, есть тысяча не менее талантливых, которые...