XLI Я – свет небес, единый и тройчатный. я семь начало и конец всему, и все постиг мой разум необъятный. Я – истина и благо; посему за мною поспешающий избудет и путь печальный, и стези во тьму, и к ангельским урочищам прибудет, где, вечные сокровища храня, я их тому отдам, кто стоек будет. Кто обо мне речет и для меня, стремясь умом и сердцем к высшей цели, презрев мирской соблазн и злобу дня, которые от века власть имели над душами, того я в свой черед в моей очищу пламенной купели. Живите с миром, и пускай цветет надежда в вашем благородном круге, не грозен многозвучный мой приход и свет высокий в темной сей округе. XLII Ободренный речью, Амето постиг, что Венера не та богиня, которую глупцы призывают в разнузданном любострастии, а та, что одаряет смертных истинной, праведной и святой любовью. И нимфы показались ему еще прекрасней, чем прежде, их проясненные лики обращены были к свету и озарялись им так, что порой он опасался, как бы они не воспламенились, особенно Агапея и его Лия. Но радость на их лицах прогнала от него спасенья, и, напрягая взор, он вместе с ними силился проникнуть зреньем столп света. Но как ни трудно ему было, все же, подобно тому как в пламени вдруг удается различить горящие уголья, так он увидел наконец светящееся тело, затмевающее разлитый кругом блеск. Как раскаленное железо, выхваченное из горнила, оно рассыпало вокруг себя множество искр, и от них вся окрестность сияла светом. Но сам божественный образ ее и очи он так и не мог разглядеть; и вдруг, покуда он напрягал зренье, богиня возговорила: ХLIII О сестры драгоценные, вестимы немногим в царствие мое врата, чтоб их достичь – крыла необходимы. Усердность ваша явственна, чиста, добра, свята, пряма, полна привета, похвальна, добродетельна, проста, от слепоты уберегла Амето, и созерцать обрел способность он мои красоты – средоточье света; и для того был в тайны посвящен, чтобы друзьям с пристрастьем и стараньем смог описать столь сладостный полон. Глядите ж на него – ведь он желаньем постичь меня воспламенен стократ, но не умеет совладать с пыланьем, земною дрожью будучи объят. ХLIV Едва смолкли божественные слова, нимфы поднялись и подбежали к Амето; он же, ошеломленный явленьем Венеры, и не почувствовал, как его схватила за руку Лия; в тот же миг она совлекла с него убогое платье и окунула в прозрачный источник, в котором он весь омылся. А когда скверна сошла с него, Лия чистым передала его в рули Агапеи, и та вернула его на место, где он стоял пред очами богини; там Мопса краем одежды отерла ему глаза и сняла с них пелену, скрывавшую Венеру от его зренья. А Эмилия радостно и заботливо доброй рукой обратила его взгляд к лику богини; тотчас Акримония наделила силой проясненное зрение; Адиона набросила сверху драгоценные покровы; Агапея дохнула ему в уста и зажгла неизведанной силы огонь. Убранный, прекрасный, сияющий ясным светом, он радостно обратил взор к священному лику и, дивясь несказанной его красоте, испытал то, что ахейцы при виде волопаса, обернувшегося Язоном[234]. Созерцая богиню, он говорил про себя: «О богиня Пегасова[235], о высокие Музы, укрепите мой слабый ум, изощрите меня в лицезренье богини так, чтоб я мог выразить словами эту божественную красоту, если смертному языку дано об этом поведать, хоть и боюсь я, что напрасно тщусь удержать в душе зримый образ». Долго взирал он на богиню, и чем дольше вглядывался в ее облик, прекраснее которого не видел, тем более прозревал; но какой срок отпущен ему для блаженства, он не ведал, хотя желал бы, чтобы оно длилось вечность, и потому взмолился: – О священное божество, единый свет небес и земли, если ты доступно мольбам, взгляни на меня и ради твоего святого и невыразимого тройственного имени не откажи мне в помощи: бессмертной рукой даруй то, о чем я молю. Вот пред тобой душа, которая великодушно с горних высот сведена тобой в эту бренную оболочку, откуда она пламенно желает к тебе вернуться; до этого самого дня, памятного навеки, душа моя вся пылала огнем, превыше всего радуя и услаждая Лию, а сегодня, предвестьем сего благого мгновенья, семь раз душа моя была охвачена пламенем так, как вяз охвачен цепким плющом. Но это пламя не сушит жизненных соков и не лишает силы, поэтому я не чувствую боли и не хотел бы его погасить водой; напротив, оно нудит меня раствориться в тебе и быть вечно с тобой. Дай же мне силу выдержать это пламя; пусть любовь моя станет неотделимой от меня и долговечной, пусть пощадят ее судьба и небо, и пусть их лики всегда предстают мне такими, какими они сегодня меня пленили, чтобы я, угождая прекрасным, мог в остаток дней моих помечать каждый белым камешком[236]; а когда Атропос, по общему закону, отторгнет меня от них, пусть моей душе беспрепятственно будет указан путь в горние выси, откуда она сошла, дабы за все тяготы я удостоился чаемой награды в твоих вышних владеньях. А когда смолк, в ответ услышал такую речь: – Веруй в нас – и познаешь благо, и да исполнятся твои упованья. – И с этими словами богиня исчезла в небе, и сиянье померкло. А блистающий новым убранством Амето, обретя признание покоривших его красавиц, увидел себя сидящим в их кругу и, принимая от них почести, гордился собой. Только богиня пропала, как все, радостно окружив Амето, ангельскими голосами запели: ХLV О ты, душа счастливая, благая, средь сущих и рожденных в добрый час блаженней ты, чем всякая другая; и здесь ты видишь каждую из нас, стократ затмившую красой прекрасной всех в мире проживающих сейчас; так в небесах сверкающей и ясной звезда любая мнится в дни весны, с Титаном схожа [237] чистотой алмазной. В дин первые мы были рождены любовью той божественного лона, чьи силы высочайших благ полны; мы призваны затем, чтоб без урона доставить благо это в мир слепой, не знающий порядка и закона. И каждая, воспламенясь тобой, душою влюблена в твои услады (а Цитерея – светоч для любой), И ты нас не лишай своей награды, и мысли добронравные нам внуши, и разума открой благие клады, и скольким же возлюбленным – реши — мы дать могли б любви взаимной сладость, сумей они коснуться струн души; в груди своей ты ликов наших младость запечатлей и ощути до дна их вечную пленительность и радость; и в них ты силу обретешь сполна перебороть любовные напасти, и твердость будет в том тебе дана. И той любовью – коль постыдной страсти не покоришься – вечно будешь пьян, с годами множа меру пылкой сласти, тебя минует всяческий обман (житейской суеты обременитель), тебе же уготовивший капкан. Однако нам пора в свою обитель, вот-вот сюда придет ночная тень; но мы вернемся, если вседержитель опять вернет на землю божий день; и лицезреть тебе позволим снова себя – очам желанную мишень. Хоть мы под сень уйдем ночного крова, однако же не разлучим сердец — и в том союза нашего основа; и ты дождись, когда мы наконец, к тебе благоволя, тебя доставим туда, где всякой радости венец, где будешь ты пред божьим ликом славим. вернуться…испытал то, что ахейцы при виде волопаса, обернувшегося Язоном. – Аргонавты, прибыв в Колхиду, с изумлением увидели Язона, распахивавшего на быках поле; на этом поле Язон посеял драконьи зубы, из которых выросли воины (см. Овидий, Метаморфозы, VII, 100—143). вернуться…остаток дней… помечать… белым камешком… – Имеется в виду обычай древних отмечать благоприятные дни белым, камешком. вернуться…с Титаном схожа… – то есть с Солнцем. |