Мелек знала, что муж, лежащий невдалеке, тоже не спит. Она знала, что он прислушивается к ней, но ничем не выдавала себя, ждала, что он будет делать и как себя поведет. Она не надеялась, конечно, что он подойдет к ней, к ее ногам и будет виновато ее ласкать. Когда это было, чтобы мужчина, избив жену, пришел признаваться в своей вине и просить прощения! Хватит с нее и того, что он остался дома. Это все равно, что он послушался ее, исполнил ее волю. Победа на ее стороне. Напротив, это она могла бы, если бы нашла в себе силы, сползти с постели и подползти к мужу, чтобы приласкать и успокоить его. Она нашла бы нужные слова и сказала бы их. Ведь его тоже жалко. Сын обрушил на отца такой камень.

Впрочем, она могла бы все это сделать, но не хотела. Может быть, боялась. Малейшее движение, неосторожное слово могут испортить все дело. Захочешь подправить брови, а выколешь глаз. Нет уж, пусть лежит и отдыхает. Самое лучшее. Она сделала все, что могла, об остальном пусть позаботится аллах.

Услышав, что муж встал и приближается к ней, Мелек удивилась, но не сказала ни слова. Ничем не проявила она себя и тогда, когда муж приподнял одеяло и лег рядом. Долгое время они лежали молча. Каждый знал про другого, что тот не спит, но не находил слов, чтобы начать разговор. Мелек даже не знала ведь, какие чувства привели сейчас мужа в ее постель: жалость, сознание вины, благодарность или просто мужские чувства?

Но как бы то ни было, в душе она радовалась и гордилась. Она поняла, что оказалась сильнее этого мужчины с львиным сердцем.

Джахандар-ага лежал и думал, как бы дать понять жене, что он огорчен воем этим происшествием и благодарен ей, но сейчас не вспоминалось ни одного доброго слова, а те слова, что он говорил жене про себя, почему-то не хотели выходить наружу и произноситься вслух.

По совести говоря, в обращении с женщинами Джахандар-ага до сих пор не испытывал необходимости в каких-то там особых словах. Это были скорее отношения коршуна и беззащитной полевой птички. Но сейчас наступила потребность сказать Мелек нечто особенное, такое, что было бы ей приятно услышать и что смягчило бы ее боль и горечь.

Откуда происходила такая потребность, Джахандар-ага и сам не мог бы сказать: то ли от любви, от чувства, в котором не сильно разбирались такие мужчины, как Джахандар-ага, то ли от отцовской благодарности за спасение сына.

Молчание длилось долго. Они лежали головами на одной подушке и оттого явственно слышали дыхание друг друга.

- Что, я сильно тебя ударил? - наконец произнес мужчина.

- Оказывается, у тебя тяжелая рука.

Тогда Джахандар-ага дотронулся своей ладонью до щеки Мелек и почувствовал, что щека вся в слезах. Он стал своими грубыми пальцами осушать эти слезы, а потом стал гладить брови, а потом почувствовал под ладонью горячие губы Мелек, нежную кожу ее шеи, плеча...

Мелек лежала молча, всем своим существом впитывая не щедрые ласки мужа.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

I

На отшибе от остальных домов села Гейтепе, чуть повыше большой дороги стоит трехкомнатный дом. В народе его прозвали "Заеж" - от русского слова "заезжать". Старики помнят, что этот дом был построен в то время, когда прокладывали дорогу. Те, кто руководил строительством дороги, приходили в этот дом ночевать. Как строилась дорога, помнят многие из пожилых гейтепинцев. Некоторые сами участвовали в работах, возили гравий из старого, высохшего русла Куры.

По распоряжению пристава старейшие люди села обходили дома и просили жителей Гейтепе выделить арбы и быков на строительство дороги. Это касалось не только Гейтепе, но и других сел.

Арбы кружили тогда непрерывным хороводом между берегом реки и дорогой. Одни сваливали гравий, другие грузили его. Быки уставали, становились на колени, тяжело дышали, но карусель все кружилась и кружилась, много гравия было высыпано на землю, прежде чем по ней пролег прочный и крепкий большак.

И вдоль самой дороги, тоже как муравьи, ползали взад и вперед бесчисленные арбы. Они везли песок и камень.

Гейтепинцам было лучше других, потому что вечером после работы они сразу оказывались под родным кровом. Жителям дальних сел приходилось ночевать тут же около дороги. Горели костры. Люди по очереди пасли быков и сторожили арбы. Домой им приходилось ездить в неделю, а то и в две недели раз, родные привозили им пищу.

Частенько наезжал пристав в сопровождении казаков посмотреть, как идет дело.

Каменотесы - все приезжие, русские - механически поднимали и опускали свои молотки, словно работала гигантская, чудовищная мельница, перемалывавшая груды камней. Камни привозили и сваливали. Поднимались и опускались молотки. Из-под молотков высекались искры. Казалось, камни противоборствуют, противостоят человеку, не хотят быть раздробленными и уложенными в дорогу вместо того, чтобы в живописном беспорядке валяться там, где им указала сама природа.

Каменотесы работали с утра до вечера, не разгибая спины, заваленные со всех сторон осколками камней.

В народе говорили, что царь хочет поскорее проложить эту дорогу, чтобы соединить Тифлис с Ереваном. А Ереван с Баку - Азербайджаном, а нужно это для удобного передвижения войск к границам России с Турцией. Видимо, обыкновенная земляная дорога, проходящая несколько выше, по склонам холмов, не годилась для этой цели. И правда, это была древняя заброшенная дорога. Старики говорили, что по той дороге проходило некогда множество караванов. А еще раньше по этой дороге шли грабить Тифлис Шах-Аббас и Ходжар. Именно по этой дороге приходил сюда грузинский царь Ираклий, совершая набеги на деревни и села, расположенные по берегам Куры.

На этой дороге, недалеко от Гейтепе, сохранился древний мост, соединяющий узкий переход в месте слияния Куры и Храма. Он построен из желтого кирпича. Внутри кирпичных опор имеются небольшие помещения вроде камер, загороженные железными решетками. Сейчас из страха никто не проникает туда, кроме птиц, да, правду сказать, никто и не знает, как туда войти. Говорят, раньше были лестницы и путники, застигнутые ночной темнотой и боявшиеся разбойников, укрывались и ночевали в этих камерах. Другие говорят, что камеры устроены для сторожей.

Есть и легенда о постройке моста. Будто бы жили на берегу Куры двое влюбленных. По красоте они не уступали друг другу. Но юноша встретил богатую девушку и предпочел ее своей бедной красавице. Тогда она, чтобы доказать верность своей любви, построила этот мост там, где сливаются реки, а чтобы доказать крепость ее, велела замешать раствор не на воде, а на козьем молоке. Вот и стоит этот мост века, и ничего ему не делается.

Инженеры, строители дороги, подтвердили, что мост построен на козьем молоке, и даже решили не строить новый мост, а немного отклонили дорогу и вывели ее к древнему мосту, вполне надеясь на его прочность и крепость.

Потом строители ушли, а дорога осталась. Остался и дом "Заеж". Некоторое время он пустовал. Кто-то ночью сорвал и унес дверь и оконные рамы. Но однажды в "Заеж" снова приехали люди из города. Они перестлали пол, вставили новые рамы, сделали новую дверь, а на столбе веранды повесили синий железный ящик.

Теперь по вечерам окна дома не ярко, но постоянно светились. Там жили двое людей, мужчина, почтовый чиновник, и пожилая женщина, как видно - его мать. Эти люди встречали фаэтоны, едущие в Тифлис, Ереван, Гянджу, отдавали им письма, брали письма у них. Иногда около дома останавливались казаки, сопровождавшие фаэтоны с колокольчиками. Проезжие иногда отдыхали в этом доме, иногда оставались ночевать. Застигнутые в пути темнотой или непогодой тоже всегда могли найти там желанный приют. Иногда казаки с саблями наголо сопровождали мимо этого дома арестантов.

Потом жизнь на дороге замерла. Все меньше людей стало ездить по ней. Уехали из придорожного домика его обитатели. Некоторое время он снова стоял пустой.

Но два года назад приехал неизвестно откуда и неизвестно зачем молодой мужчина лет двадцати пяти и поселился в пустующем домике. Никто не знал, кто он такой. По виду - по смуглому лицу и по черным волосам - он мог бы сойти за правоверного, однако людей смущала одежда незнакомца. Он носил солдатские сапоги и длинную косоворотку с вышитым воротником, которую подпоясывал шелковым крученым пояском с кисточками на концах.