Прикрыв рукой зевок, она с нежностью посмотрела на края сценария. Страницы выглядели обглоданными. Крис тотчас вспомнила про крыс. Эти твари определенно наделены чувством ритма, подумала она и сделала мысленную отметку: утром надо сказать Карлу, чтобы поставил на чердаке мышеловки.

Пальцы разжимаются. Сценарий выскальзывает из рук. Ладно, пусть падает. Глупости, подумала Крис. Просто глупости. Она на ощупь протянула руку к выключателю. Вот он. Вздохнув, женщина какое-то время лежала неподвижно, почти спала. Затем ленивой ногой сбросила одеяло.

Как же жарко! Чертовски жарко! Крис снова подумала о странном холоде в комнате Риган. Тотчас вспомнилось, как однажды она снималась вместе с Эдвардом Робинсоном, легендарной звездой гангстерских фильмов сороковых годов. Крис никак не могла понять, почему в каждой их общей сцене ей было так холодно, что пробирала дрожь. Пока до нее не дошло: ветеран кино всегда ухитрялся стоять в ее основном свете. Теперь это вызывало улыбку – легкую, как капли тумана на оконном стекле.

Крис уснула. Ей приснился сон о смерти, причем не просто о смерти, а о предшествующих ей мгновениях, когда что-то звенело, она ловила ртом воздух, растворяясь, соскальзывая в бездну, все время думая: «Меня больше не будет, я умру, меня не станет навсегда… навсегда. Папа, не позволяй им, не позволяй им это делать, не дай мне навеки превратиться в ничто, растаять, раствориться, звенеть, звенеть…»

Телефон!

Она вскочила с ощущением пустоты в животе и протянула руку к телефону. Сердцевина без веса, и трезвонящий телефон.

– Алло? – Это был ассистент режиссера.

– В шесть часов в гримерной, дорогуша.

– Хорошо.

– Как самочувствие?

– Как будто только легла в постель.

Ассистент режиссера усмехнулся.

– До скорого.

– Да, до скорого.

Крис положила трубку и несколько секунд сидела неподвижно, вспоминая сон. Сон ли? Скорее мысль в состоянии полубодрствования – такая пугающая четкость. Матовый блеск черепа. Небытие. Необратимое. Она не могла себе это представить. Боже, такое невозможно!

Крис грустно покачала головой. Но это так.

Она босиком прошлепала в ванную, надела халат, затем быстро спустилась по старой сосновой лестнице в кухню, к жизни, где есть скворчащий на сковородке бекон.

– Доброе утро, миссис Макнил.

Седая, сутулая Уилли выжимала апельсиновый сок. Под глазами темные мешки. Легкий акцент. Швейцарский. Как и у Карла. Вытерла руки бумажным полотенцем и зашаркала к плите.

– Я сама. – От Крис не ускользнул ее усталый вид.

Уилли что-то проворчала и вернулась к кухонной раковине. Крис налила себе кофе и села за стол. Здесь она опустила глаза и, посмотрев на тарелку, нежно улыбнулась: на белом фарфоре алела роза. Риган. Ее ангел.

Часто по утрам, когда Крис работала, Риган тихонько вылезала из постели и спускалась в кухню, чтобы положить на тарелку матери цветок, после чего со слипающимися глазами возвращалась в кровать. Сегодняшним утром Крис печально встряхнула головой, вспомнив, что подумывала назвать ее Гонерильей[1]. Да-да. Именно так. Готовься к худшему. Крис кисло улыбнулась воспоминанию. Она сделала глоток кофе, и ее взгляд снова упал на розу. На мгновение ее лицо приняло страдальческое выражение – печальные зеленые глаза на неприкаянном детском личике.

Ей вспомнился другой цветок. Сын. Джейми. Он умер давно, в возрасте трех лет, когда Крис была молодой и безвестной хористкой из кордебалета на Бродвее. Она поклялась, что больше никогда не отдаст никому свое сердце так, как когда-то отдала Джейми и его отцу Говарду Макнилу. В конце концов, ее сон о смерти рассеялся вместе с паром, вившимся над кофейной чашкой. Крис оторвала взгляд и мысли от розы. Тем более что Уилли поставила перед ней сок.

И тут она вспомнила про крыс.

– Где Карл?

– Я здесь, мадам.

Мягкой кошачьей походкой Карл вышел из кладовой. Властный и вместе с тем почтительный. На подбородке порез от бритья заклеен кусочком бумажной салфетки.

– Да?

Высокий и мускулистый, с лысой головой и ястребиным профилем, он остановился возле стола.

– Карл, у нас на чердаке завелись крысы. Будет лучше, если вы купите мышеловки.

– У нас крысы?

– Я только что это сказала.

– Но на чердаке чисто.

– Значит, у нас там чистоплотные крысы.

– Нет крыс.

– Карл, я слышала их прошлой ночью.

– Может, это трубы, – рискнул возразить Карл. – Или половицы.

– Может, это крысы! Может, вы купите чертовы мышеловки и перестанете спорить?

– Да. Пойду прямо сейчас, – ответил Карл, направляясь к входной двери.

– Не сейчас, Карл! Все магазины закрыты, – сказала Крис.

– Они закрыты, – укоризненно проворчала ему вдогонку Уилли.

Но Карла уже след простыл.

Крис и Уилли обменялись взглядами; затем, покачав головой, жена Карла вернулась к жарке бекона. Крис отпила кофе. Странно. Странный человек, подумала она. Как и Уилли, работящий. Преданный, предельно вежливый. И все же было в нем нечто такое, отчего ей становилось слегка не по себе. Что именно? Легкий душок высокомерия? Нет. Что-то другое… У нее никак не получалось найти этому определение.

Энгстрёмы работали у нее вот уже почти шесть лет. И все же Карл оставался этакой маской – говорящим, дышащим, непереводимым иероглифом, на негнущихся ногах выполняющим ее поручения. Впрочем, за этой маской что-то двигалось. Ей было слышно, как тикает некий внутренний механизм – наверное, совесть.

Скрипнула, открывшись, входная дверь. И через секунду захлопнулась.

– Они закрыты, – пробормотала Уилли.

Крис поклевала бекон, затем вернулась к себе в комнату, где надела свитер и юбку. Она критически посмотрела на себя в зеркало. Короткие рыжие волосы – они вечно казались растрепанными, – россыпь веснушек на светлой коже. Затем, скосив глаза и идиотски улыбнувшись, она заговорила:

– Привет, красивая девчонка из соседнего дома! Могу я поговорить с твоим мужем? Твоим любовником? Твоим сутенером? О, твой сутенер в работном доме? Да, не повезло!

Она в зеркало показала себе язык. Затем как будто обмякла. О господи, что за жизнь! Крис взяла коробку с париком, устало спустилась по лестнице вниз и вышла на весеннюю улицу.

На мгновение она остановилась перед домом, вдыхая свежий утренний воздух, вслушиваясь в повседневные звуки просыпающегося мира. Бросила задумчивый взгляд вправо, где рядом с домом крутые каменные ступени резко уходили вниз, к М-стрит. Чуть дальше маячили древние кирпичные башни в стиле рококо и средиземноморская черепичная крыша верхнего входа в старый Трамвайный парк. Прикольно. Забавное соседство, подумала она. Черт побери, может, стоит здесь остаться? Купить дом? Начать новую жизнь? На колокольне Джорджтаунского университета низко загудел колокол. Подрожав мгновение над бурой поверхностью реки, меланхоличное эхо проникло в усталое сердце актрисы. Она зашагала на работу, к зловещей шараде и набитой соломой шутовской имитации праха.

Стоило ей войти в главные ворота кампуса, как ее депрессия пошла на убыль, а затем ослабела еще больше, когда Крис увидела ряд трейлеров – грим-уборных, припаркованных вдоль подъездной дорожки вплотную к южной стене. К восьми часам утра и первым дублям этого дня она почти пришла в себя. И тотчас затеяла спор по сценарию.

– Эй, Бёрк! Взгляни на эту белиберду, хорошо?

– Вижу, у тебя есть сценарий! Как хорошо!

Режиссер Бёрк Деннингс, похожий на тощего проказника-эльфа с подергивающимся левым глазом, с хирургической точностью трясущимися пальцами оторвал от страницы сценария узкую полоску и хихикнул:

– Думаю, это сойдет за еду.

Они стояли на лужайке перед главным административным зданием университета, в самой гуще статистов, актеров и сотрудников съемочной группы. Рядом уже собирались кучки зевак, главным образом студенты иезуитского факультета.

Скучающий кинооператор достал журнал. Деннингс сунул бумажку в рот и хихикнул, дохнув первой утренней порцией джина.