— Мы — синие. Мы должны быть лучшие во всём. А с тобой мы лучшими не станем. Оранжевые нас точно обойдут.

— Почему? — упрямо повторил Серёжка. И приготовился к тому, что сейчас-то Лаус взорвётся. Но подросток терпеливо объяснил:

— Потому что зачёт в группе идёт по худшему. А ты будешь худшим из худшим. Ты мал, чтобы быть гладиатором.

— А я в гладиаторы и не просился.

— А мы-то тут при чём? Мы что ли тебя сюда продали? Почему мы должны твои сопли подтирать?

— А что, уже до того наподтирались, что устали? — парировал Серёжка.

— Неважно, — мотнул головой Лаус. — Не сейчас, так потом. Мы хотим быть лучшими, не мешайся под ногами. Проси, чтобы тебе от нас перевели.

— Вам надо — вы и просите.

— Нас не послушают. Не рабы решают, кому кем быть, — совсем по-доброму вздохнул Лаус.

— А меня послушают? Я что, не раб, что ли?

— Тебя могут послушать.

"А может, действительно попросить?" — подумал Серёжка. — "Мне то какая разница: синий или жёлтый? Да хоть серо-буро-малиновый в крапинку. А может, тут какой подвох?"

"Могут послушать". Могут. А могут ведь и не послушать. А могут и плетью обработать за такую инициативу. Это реакцию наёмников на свои просьбы Серёжка более-менее умел предсказывать. И то, с прыжками с мачты так обжёгся, что вспоминать тошно. А уж что на уме у кривого Вена — попробуй, угадай. В отличие от любившего порассуждать о том, каков должен быть правильный раб, Меро, из доктора синих лишнее слово можно было вытянуть только клещами. Покажет, объяснит, скомандует — а потом молчит, как респиратор.

Про респиратор — это такая поговорка у была у мальчишек в посёлке. Слово интересное и непонятное. А потом Серёжка увидел этот респиратор — ничего особенного: противогаз недоделанный.

В общем, предложение Лауса запросто могло оказаться очередной подлостью, вроде вчерашнего плевка в супе. Серёжке достанется, а Лаус и ребята не при чём. Нет уж, дудки. "Закладывать никого не стану", — решил мальчишка, — "но если хотите меня достать — рискуйте".

— Не буду я ни о чём просить. Это нужно вам — вот сами и просите.

— Всё равно попросишь, — ухмыльнулся Лаус.

— Посмотрим.

— Наше дело было предупредить, — оставил за собой последнее слово подросток.

— Что, старлей, что-то подозрительное на горизонте?

— Никак нет, товарищ майор. Горизонт чист, и опасности не видно. Только пассажирский лайнер на зюйд-зюйд-вест, дистанция — около четырёх миль.

— А что же ты там тогда высматриваешь своим орлиным взором?

— Ничего не высматриваю. Просто, любуюсь морем. Я люблю море.

— У, как всё запущено… — протянул Седов.

— А чем плохо, товарищ майор?

— Чем плохо? — майор тоже опёрся о палубные поручни, глянул вниз, на разбегающиеся от корпуса крейсера пенистые волны. — Тем плохо, что отвлекает от дела. Некогда нам тут красотами любоваться, понимаешь? Расслабимся, разнежимся, а нас тёпленькими возьмут, и будут нам тогда красоты… Так что для тебя, товарищ старший лейтенант, Средиземное море — не зона отдыха, а потенциальный театр военных действий. Из этого ты и должен исходить. Всё понятно?

— Так точно, товарищ майор, — вытянулся Балис.

— Вольно. Пошли обедать. К занятию итальянским подготовился?

— Si, senior maggiore.

— Тогда побудь сегодня на политзанятиях, помоги Васильичу. Сядешь сзади, тетрадки и книжки разложишь — вроде как при деле, — продолжал майор, спускаясь по узкому трапу. — Дисциплину надо поддерживать.

— Дисциплина в порядке, товарищ майор.

Седов недовольно хмыкнул, но ничего не сказал: видимо, проступок Балиса был не настолько серьёзным, чтобы отчитывать виновного прямо перед дверями в офицерскую столовую, из которой, к тому же как раз выходили молодые лейтенанты. Взвод морской пехоты был прикомандирован к крейсеру "Михаил Кутузов" только на время визита в Италию, и небольшое отчуждение между экипажем корабля и морпехами, разумеется, существовало. Свои проблемы перед чужаками демонстрировать никто не собирался.

Балис голову недовольством Седова особо не отягощал. На младших офицеров от майора замечания лились щедрым потоком, но, во-первых, всегда по делу и, во-вторых, во взыскания они превращались только в случае действительно серьёзных упущений. Ну а в-третьих, если тучи на голову кого-нибудь из офицеров морской пехоты приносило со стороны, Седов всегда делал всё возможной, чтобы отвести неприятности.

В молчании офицеры заполняли подносы.

— Балис! — призывно донеслось от углового столика.

Гаяускас улыбнулся. Дальномерщик капитан-лейтенант Гинтас Тамошаускас был, кроме него, единственным литовцем на крейсере.

— Подсядем? — поинтересовался старлей у Седова.

— Садись. Я в одиночку пообедаю.

Вместе с Гинтасом за столиком обедал немолодой капитан третьего ранга, наверное, тоже дальномерщик. За два дня похода Балис уже успел понять, что в столовой офицеры, как правило, садятся вместе по признаку службы.

— Sveikas, Gintas.

— Labas dienas.

— Вадим Юрьевич, это мой земляк, Балис Гаяускас.

— Приятного аппетита, товарищ капитан третьего ранга.

Балис родился в Ленинграде, потом жил в Вильнюсе. Гинтас всю жизнь прожил в Шауляе, но в его словах не было преувеличения: оба литовца воспринимали друг друга именно земляками.

— Захарьин, Вадим Юрьевич, — без выражения представился офицер. Но в следующее мгновение в его глазах мелькнуло удивление: — Гаяускас? Извините, а Вы не родственник капитану первого ранга Гаяускасу? Ирмантасу Мартиновичу.

— Внук, — кратко ответил Балис, опускаясь на стул. Уточнять, что дед ушёл в отставку в звании контр-адмирала, он не стал: запросто могут понять, как намёк на большие связи.

— Я вашего деда по пятьдесят восьмому году запомнил. Я тогда на «Новороссийске» служил, а он приезжал в составе комиссии по расследованию причин гибели линкора.

— А я и не знал, что он был в комиссии, — совершенно искренне удивился морпех. — Он никогда об этом не рассказывал.

— А чего рассказывать? — безнадёжно махнул рукой кап-три. — Выясняли, выясняли, так ничего толком и не выяснили… Ребят жалко… Столько народу погибло…

В глазах офицера отразилась такая боль, которую Балис раньше видел только на Пискарёвском мемориальном кладбище. И не у туристов, для которых посещение мемориала было частью культурной программы, а у тех, кто пережил и выжил…

Пару минут ели молча. Потом сослуживец Гинтаса поинтересовался.

— А Вы почему в морскую пехоту? Как отец?

Балис улыбнулся.

— Нет, отец мой вообще гражданский человек. Музыковед. Это я вот с деда пример взял.

— Тогда почему в морпехи? Почему не на корабль?

— А чтобы сослуживцы не гадали — чьи звёздочки на погонах: мои или дедовы, — честно ответил Балис.

— Н-да, — согласился Захарьин. — Такое бывает… Иногда.

— В таких случаях обычно в другой род войск идут, — вступил в разговор Гинтас. — В танкисты, в связисты…

— Нет, это выше моих сил, — развёл руками Балис. — Если так ставить вопрос, то я скорее уйду из ВМФ, чем расстанусь с морем.

Гаяускас с удовольствием вдыхал свежий морской воздух. Если закрыть глаза, то можно представить себя где-нибудь дома, на Балтике или Чёрном море. Конечно, полного сходства не получится, каждое море имеет свою индивидуальность, но если не слишком придираться, то результат получался именно таким. А если занудствовать… Если занудствовать, то из всех морей, на которых Балис успел побывать на Земле, Внешнее море Вейтары больше всего напоминало ему Средиземное. Только не надо было спрашивать — «почему», всё равно передать ощущения словами отставной капитан вряд ли бы сумел.