В Плошт въехали без проблем. Йеми, приодетый под местного жупана, чуть опередил свою свиту и, лихо осадив коня перед самым носом стражника, грозным голосом поинтересовался, в городе ли его милость городской вистиарник жупан Дроко Малина.

— Не знаю, вроде был, — растерянно заморгал воин.

— Что значит — не знаю? — изумился Йеми. — Ты кто такой есть? Стражник или молодой дубок, на которого шлем напялили?

— Был его милость, был, когда на стражу заступали, — торопливо заговорил воин, чувствуя за собой непонятную провинность и лихорадочно пытаясь понять, чем грозит ему гнев незнакомого жупана. С детьми едет, вистиарника спрашивает. Не иначе как свойственник.

— То-то, соображай быстрее, город не позорь, — хмыкнул всадник и, ударив пятками в бока коня, заехал под арку ворот. Вслед за ним двинулась и укутанная в плащи свита. Остановить их для досмотра никто не решился: и так уже неприятностей не миновать, зачем же лишнего на свою шею ещё вешать.

— Здорово их Йеми обработал, — одобрительно шепнул Балис, наклонившись к Мирону.

— Молодец. Я бы его с удовольствием к себе в отдел взял, — согласился Нижниченко.

— А кто это — вистиарник? — поинтересовался Сашка, когда до ворот было уже далеко, и стражники не могли расслышать его вопроса.

— На нашем языке — казначей, — пояснил кагманец. — При господаре — большой человек. А под властью Империи… Считай, что ещё один сборщик налогов…

Плошт почти не отличался от Альдабры. Как и там окраинные улочки утопали в грязи и воняли нечистотами. Одноэтажные деревянные хижины, крытые соломой, создавали ощущение беспросветной нищеты. Ближе к центру дома пошли побогаче, а воздух стал почище. Тот тут, то там появлялись лавки. Наконец, копыта зацокали по булыжной мостовой, а окружающие постройки выросли до двух этажей, причём у доброй половины домов первый этаж был каменным и только второй — деревянным.

Йеми, уверенно ориентируясь в хитросплетении плоштских улиц, вёл отряд к намеченной цели. Вскоре всадники остановились возле крепких тесовых ворот, за которыми возвышался большой трёхэтажный особняк: над вторым этажом хозяин надстроил пару симпатичных башенок по краям и мезонин в центре. Не слезая с лошади, кагманец постучал по доскам рукояткой хлыста.

— Что надобно? — донеслось из-за ворот на местном наречье.

— Жупана Дроко. То жупан Йеми со свитой к нему в гости пожаловал.

По обычаю, надлежало, чтобы переговоры с привратником вёл кто-нибудь из слуг. Но в данном случае Йеми приходилось всё делать самому: здешний язык кроме него знала только Рия, а поручить разговор нечке означало смертельно обидеть хозяев: Восьмиградье влилось в Империю Мора добрых полторы сотни вёсен назад, и местные жители давно усвоили мысль о превосходстве людей над остальными народами.

Услышав, кто прибыл в гости, во дворе всполошились. Не прошло и минуты, как ворота распахнулись.

— Пожалуй, твоя милость, — почтительно склонился привратник в белой опочке. Почтительно, да не очень низко. Понятное дело: жупан, конечно, господин, только супротив вистиарника невелика фигура.

Балис с профессиональным интересом окинул взглядом двор, но ничего особо примечательного не обнаружил. С правой стороны к забору лепился какой-то хозяйственный сарай, слева — конюшня и небольшая кузница. Двое подростков чуть постарше казачонка стремглав кинулись принимать поводья у Йеми и Сашки, безошибочно определив, кто здесь главный.

— Мир и процветание этому дому, — важно произнес кагманец, слезая с лошади. Двустворчатые двери с шумом распахнулись, наверняка, что от доброго пинка. Из дома на крыльцо вышел вистиарник Дроко: невысокий крепкий мужчина лет сорока, в белом таларисе с квадратной проймой, украшенной по краю узорчатой синей вышивкой, светло-зеленых штанах и мягких кожаных сапогах. Кончики чёрных с лёгкой проседью усов были лихо закручены вверх.

— Йеми, чтоб меня грифон разорвал! — воскликнул Дроко, распахивая объятья. — Йеми, плут эдакий. Вот это удача!

— Дроко, старина, — кагманец уже спешил через двор. — Рад видеть тебя в добром здравии.

Мужчины стиснули друг друга в объятиях до костного хруста. "Совсем как на Земле", — подумалось Балису.

— Да ничего, копчу ещё небо понемногу, — усмехнулся Дроко, когда они с Йеми отпустили друг друга.

— Понемногу? Ты хочешь сказать, что уже перестал быть первым копьём Восьмиградья? — поинтересовался Йеми, переходя на морритский.

— Ещё чего, — фыркнул бан, и тоже заговорил на морритском. — Вёсен через дюжину, пожалуй, кто-то из нынешних молокососов и сможет меня превзойти. А пока что, место занято.

И звучно расхохотался.

— Плишек, поди-ка сюда, — поманил Сашку Йеми. Тот послушно подошел к старшим.

— Вот, Дроко, знакомься. Этот малец — сын друга моего Кишиша из Высоких Пихт, что в Хланде.

Сашка, как учили, легонько поклонился.

— Рад, твоя милость, быть представленным такому знатному и благородному воину.

— Да быть не может, чтобы кто в Хланде знал жупана Дроко, — явно деланно изумился хозяин. Женька нагнулся к башмакам, чтобы никто не мог заметить его кривую усмешку. По мнению маленького вампира, хозяин явно переигрывал, изображая из себя эдакого д'Артаньяна на покое.

— Хланда хоть и не близко от Восьмиградья, а только про воинов доблестных из дальних земель и в наших горах слава идёт. Его милость Йеми мне много о тебе рассказывал.

Мирон одобрительно кивнул. Способный всё же парень — Сашка Волков. Неполные две недели, которые были у Йеми, чтобы обучить мальчишку на юного жупана — не такой уж и большой срок: в настоящих-то жупанов правила поведения годами вкладывают. Но подросток схватывал всё буквально налету, и, главное, работал в охотку. "Когда вернусь, в лепёшку разобьюсь, а в Симферополе открою кадетский корпус для таких Сашек", — в который раз пообещал себе генерал. Проект такого корпуса разработан был ещё в середине девяностых, намного раньше, чем подполковник Нижниченко возглавил Крымское Управление Службы Безопасности. Но бороться с собственным Министерством Просвещения оказалось сложнее, чем со спецслужбами «дружественных» стран. После войны с Румынией военные организовали училище имени Богдана Хмельницкого в Киеве, а моряки, не утруждая себя изобретением чего-либо нового — училище имени Нахимова в Севастополе. По горячим следам Минпрос возражать не осмелился, но все последующие попытки силовиков как-то поучаствовать в воспитании подрастающего поколения натыкались на стену непонимания и отрицания. Как полагал Мирон, всё упиралось в деньги: на детей, которые, как известно, "своё будущее", в ЮЗФ средств не жалели. В то же время, генерал Нижниченко не мог не признать, что работа с сиротами и неблагополучными детьми была поставлена толково. В отличие от "большого соседа", в городах которого на каждом вокзале ютились стайки малолетних бомжиков, беспризорность в Федерации была сведена практически к нулю.

— А это сестра Плишека, Анья, — продолжал представление Йеми.

— Странное имя, — заметил Дроко.

— Это старинное и редкое имя, твоя милость, — ответила Анна-Селена, сделав безупречный книксен.

Хозяин немного смешался.

— Не держи обиды на старого вояку, юная госпожа.

— Что ты, твоя милость, какие обиды? Я счастлива, что оказалась в гостях у такого достойного и знаменитого человека.

Дроко улыбнулся, подкрутил кончик уса.

— Однако, что же мы тут стоим во дворе? Тьюмаш, Ёон, Шибаш, бездельники эдакие… Живо помогите перенести вещи.

Слуги выбежали из дома с таким проворством, словно в ожидании приказа стояли сразу за дверями.

— Богата у тебя свита, — заметил хозяин, оглядывая прибывших.

— Да мне-то, сам знаешь, свита не к чему. Но вот за детьми и вправду присматривать надо. Вот Кишиш в помощь мне Балиса и отрядил. А остальные — слуги. Дети есть дети.