Пол был покрыт линолеумом, обстановка довольно убогая: железная кровать с матрацем без простыни, комод из светлого дерева и маленький письменный стол со складным стулом. У окна стояло кресло-качалка, покрытое куском ткани в цветочек. На комоде красовалась настольная лампа с пестрым бумажным абажуром, под потолком висело некое подобие люстры из двух голых лампочек.

Вот, собственно, и все убранство.

— Entiende usfed ahora?[16] No esta aqui.

Я прошелся по комнате и осмотрел ее уже профессионально. Пусто, пустее не бывает. В маленьком встроенном шкафу тоже ничего, кроме двух металлических вешалок. В ящиках комода и единственном ящичке письменного стола — ни соринки, словно метлой вымели.

Используя в качестве переводчика мужчину со впалыми щеками, я попытался допросить женщину. Кладезем ценной информации ее явно назвать было нельзя ни на одном языке. Она не знала, когда исчез Кальдерон. То ли в воскресенье, то ли в понедельник. В понедельник она зашла к нему прибраться и обнаружила, что вещей нет. Все забрал, ничего не оставил. И по вполне понятной причине она решила, что он сменил квартиру. Платил он, как и все жильцы, за неделю вперед. А съехал за два дня до истечения срока уплаты. Очевидно, подыскал себе жилье получше, вот и торопился перебраться туда. Потому-то и ей ничего не сказал, наверное. Местные жильцы вообще так часто поступают. Они с дочерью хорошенько прибрали комнату, так что в любой момент сюда может въехать кто-нибудь другой. Долго пустовать она не будет. Ее комнаты вообще долго не пустуют.

— А Кальдерон был хорошим жильцом?

Si, просто отличным, но у нее вообще не бывает проблем с жильцами. Сдает она комнаты только колумбийцам, панамцам и эквадорцам, и у нее никогда не было с ними никаких осложнений. Да, иногда они съезжали вот так же, внезапно, а все из-за этой иммиграционной службы. Кстати, может, именно поэтому и Кальдерон съехал. Но это ее не касается. Не ее это дело. Ее дело — прибрать комнату и сдать ее новому жильцу.

Насколько мне было известно, отношения с иммиграционной службой у Кальдерона были спокойные. В стране он находился легально, иначе бы его никогда не приняли на службу в «Гэлакси». В большой, солидной гостинице никогда не станут нанимать иностранцев без «грин кард».

У него были, конечно, иные причины столь поспешного бегства.

Беседовал я и с другими жильцами. И полученная при этом характеристика Кальдерона нисколько не помогла прояснить ситуацию. Тихий молодой человек, держался обособленно. А расписание его дежурств в гостинице было таково, что часто он работал в те часы, когда остальные уже сидели дома. Нет, никто не знал, была ли у него подружка. За те восемь месяцев, что он прожил на Барнет-авеню, никто не видел, чтобы его кто-нибудь посещал: девчонка там или приятель, — да и по телефону ему звонили не часто. Перед тем, как переехать сюда, он жил в Нью-Йорке, но никто не знал его прежнего адреса, даже район не могли указать.

Употреблял ли он наркотики? Каждый, кому я задавал этот вопрос, был, казалось, шокирован самим предположением. Из чего я сделал вывод, что толстушка домовладелица держала всю свою команду в узде. Все ее жильцы проживали в Штатах легально, имели постоянную работу, все до одного вели самый благопристойный образ жизни. И если бы даже Кальдерон курил марихуану, заверил меня один из них, он бы ни за что не стал делать это у себя в комнате. Иначе бы хозяйка почувствовала запах — и его непременно бы выставили.

— Может, он по дому соскучился? — предположил черноглазый паренек. — Может, он улетел к себе домой, в Картахену?

— А он оттуда родом?

— Да, он из Колумбии. Кажется, говорил, что из Картахены.

Вот и все, что удалось узнать за час интенсивных расспросов. Что Октавио Кальдерон приехал из Картахены. Впрочем, даже в этом никто наверняка не был уверен.

Из «Данкин дьюнат», что на Вулсайд-авеню, я позвонил Деркину. Будки там не было, платный телефон висел на стене. Зато в нескольких футах от него стоял электронный автомат, и юнцы вовсю развлекались. Из портативного, размером с маленькую дамскую сумочку, радиоприемника гремела музыка. Зажав трубку в ладонях, я, стараясь перекричать грохот, рассказал Деркину обо всем, что удалось разузнать.

— Могу наверти о нем справки. Записываю... Так, значит, Октавио Кальдерон, мужчина, латиноамериканец, лет двадцати с небольшим... А рост? Где-то около пяти футов семи дюймов?

— Я с ним ни разу не встречался.

— Ах, ну да, правильно! Не встречались. Ладно... Первым делом возьму в гостинице описание. А ты уверен, что он исчез, а, Скаддер? Ведь я говорил с ним недавно, позавчера вроде...

— В субботу вечером?

— Да, кажется, так. Ну да, верно, еще до самоубийства Хендрикс.

— До сих пор считаете, что это — самоубийство?

— Ну, а с чего бы нам думать иначе?

— Да нет, это я так... Ты говорил с Кальдероном в субботу вечером, и это был последний день, когда его видели.

— Такое частенько случается.

— Кто-то спугнул его. Считаешь, это был ты?

Он сказал что-то, но я не расслышал — из-за ужасного шума вокруг. И попросил повторить.

— Я говорю, ему эти расспросы, похоже, вообще были до лампочки. Поэтому мне и показалось, что он под кайфом.

— Но все соседи в один голос заявили, что он невероятно честный и порядочный молодой человек.

— О, да! Милый, тихий мальчик... Именно такой тип и способен ни с того ни с сего сойти с катушек и перерезать всю семью. Откуда ты, черт возьми, звонишь? Такой шум, ни хрена не слышно!

— Из «Данкин дьюнат». Лавка на Вулсайд-авеню.

— Неужели нельзя было найти какой-нибудь закуток потише?.. Ну, и какие у тебя соображения насчет этого Кальдерона? Думаешь, он уже покойник?

— Перед тем, как съехать, он собрал все свои вещи. И потом кто-то звонил по его просьбе. Слишком уж хлопотное дело — так обставлять убийство.

— Вообще-то этот звонок выглядит так, словно некто дал ему фору. Дал пробежать несколько миль, прежде чем начать погоню.

— Мне тоже так показалось.

— А может, он и впрямь отправился домой? — сказал Деркин. — Они вообще только и знают, что прыгать туда и обратно. Весь мир перевернулся! Мои дед с бабкой приехали в Штаты и с тех пор — ни с места; видели свою Ирландию разве что на календаре от «Тринити Стоун Уайн энд Ликворс». А эти паршивые кретины раз в месяц садятся в самолет и летят на острова. И возвращаются оттуда с двумя курами и каким-нибудь идиотом родственничком. Ну, конечно, предки мои вкалывали, как проклятые, им было не до поездок, в том-то и вся разница. Они не получали пособий, на которые можно было бы мотаться по всему свету.

— Но Кальдерон-то работал!

— Что ж, молодец, сукин сын! Может, стоит проверить рейсы из «Кеннеди»? За последние три дня, а? Откуда он родом?

— Кто-то сказал, что из Картахены.

— А это что, город? Или тоже один из островов?

— Да нет, вроде бы город. И находится он то ли в Панаме, то ли в Колумбии, то ли в Эквадоре, иначе бы она не сдала ему комнату. Думаю, что в Колумбии.

— Жемчужина океана. Вообще-то, если он действительно поехал домой, звонок оправдан. Просто попросил кого-нибудь подстраховать, чтобы не потерять работу, когда вернется. Не будет же он сам звонить из Картахены.

— Но почему он забрал все свои вещи?

— Может, ему там не нравилось. Может, явился какой-нибудь экстерминатор и уничтожил всех его любимых ручных тараканов. Может, он задолжал хозяйке и решил смыться.

— Я проверял. Хозяйка говорит, что он заплатил вперед до конца недели.

Какое-то время Деркин молчал. Затем нехотя выдавил:

— Тогда, значит, кто-то его спугнул. И он слинял.

— Похоже на то...

— Боюсь, что действительно так. Хотя не очень уверен, что он выехал из города. Проехал какую-нибудь остановку на метро, взял себе новое имя и поселился в другой меблированной комнате. Так поступают полмиллиона нелегалов во всех пяти районах. Тут не надо быть Гарри Гудини, чтобы спрятаться так, что тебя и сам дьявол не найдет.