— Вам, конечно, приходилось нелегко, — сказала она. — Разные встречаются люди. Вот, я например, какой была? Полицейские приезжали к нам не реже раза в неделю. Стоило нам с мужем выпить, как мы затевали драку, а соседи вызывали полицию. И что же? Если один и тот же коп приходил к нам раза три подряд, то я не упускала своего: не успевал он опомниться, как оказывался у меня в постели. А потом я дралась уже с ним! Снова звонили в полицию, и копы вынуждены были призывать к порядку своего же приятеля.

В девять тридцать мы прочитали «Отче наш», и собрание закончилось. На прощание мне многие пожимали руку, благодарили за выступление. Кое-кто, правда, торопился выбраться на улицу, чтобы поскорее закурить.

Осень была ранней, а ночь — свежей. После знойного лета прохладные ночи приносили облегчение. Я прошел примерно квартал, когда из какого-то подъезда вынырнул человек и вежливо осведомился, не могу ли я поделиться с ним мелочью. На нем были брюки и пиджак от разных костюмов, а на ногах — только старые теннисные тапочки. Выглядел он лет на тридцать пять, но, вероятно, был моложе. Жизнь на улице старит человека.

Ему как минимум было необходимо принять ванну, побриться и постричься. Чтобы выглядеть прилично, ему необходимо было куда больше того, что мог дать я. Ведь я протянул ему всего лишь доллар. Поблагодарив, он попросил и Господа меня благословить. Я зашагал дальше и уже почти дошел до Бродвея, когда услышал, что меня окликают.

Обернувшись, увидел знакомого. Это был Эдди.

Он побывал сегодня на собрании, время от времени я замечал его и на других встречах. Оказывается, он шел следом за мной.

— Мэтт, — сказал он, — не хочешь кофе?

— Выпил три чашки на собрании. Пожалуй, пойду прямо домой.

— Нам по пути? Я провожу тебя.

По Бродвею мы вышли на Сорок седьмую, добрались до Восьмой авеню и повернули направо, продолжая двигаться в верхнюю часть города. Из пяти нищих, просивших у нас милостыню, троих я отшил, а остальным дал по доллару, получив взамен благодарность и благословения. После того как третья нищенка, спрятав деньги, благословила меня, Эдди заметил:

— Ты, похоже, самый мягкотелый парень во всем Вест-Сайле. Ты что — не умеешь говорить «нет»?

— Иногда я их отшиваю.

— Но чаще всего уступаешь.

— Да, обычно так и бывает.

— Недавно видел по телеку мэра. Он сказал, что лучше не подавать уличным попрошайкам. Половина из них — наркоманы, они тут же потратят деньги на отраву.

— Точно. А вторая половина заплатит за жратву или ночлежку.

— По его словам, каждый, кто нуждается в горячей пище и крыше над головой, может получить их в городе бесплатно.

— Знаю, но никак не могу понять, почему же тогда многие ночуют на улицах и ищут еду на помойках.

— А еще мэр хочет покончить с уличными мойщиками ветровых стекол, с этими ребятами, что бросаются к твоему стеклу, даже если оно чистое, а потом вымогают подачку. Мэру не нравится, как это выглядит со стороны, ему тошно смотреть на этих попрошаек.

— Мэр прав, — сказал я. — Они же крепкие ребята. Им следовало бы трясти прохожих или громить винные лавки, не попадаясь на глаза общественности.

— Смотрю, ты не большой поклонник мэра.

— Думаю, он прав, — повторил я. — Наверное, у него сердце не крупнее песчинки. Но, может быть, он просто соблюдает какие-то инструкции и не имеет права даже думать иначе? Впрочем, мне все равно, кто такой мэр и что он говорит. Сам я каждый день даю нищим немного денег. От этого я не обеднею, но, честно говоря, и другие не разбогатеют. И все-таки я продолжаю так поступать.

— А ведь этих других немало...

Действительно немало. Они — по всему городу. Спят в парках, в проходах подземки, в залах автобусных и железнодорожных вокзалов. Встречаются среди них душевнобольные, наркоманы, но в основном — это сбившиеся с пути люди, не знающие, куда приткнуться. Трудно найти работу, если нет постоянного жилья. Не имея жилья, трудно поддерживать приличный вид, а только приличного человека могут нанять. У некоторых попрошаек даже есть работа. Однако в Нью-Йорке сложно не только найти квартиру, оплачивать ее — еще сложнее. Если к квартплате прибавить страховку, комиссионные маклеру, то выйдет не меньше двух тысяч. А это минимальная сумма, с которой можно отважиться подойти к квартирной двери. Даже если иметь работу, легко ли сэкономить такие деньги?

— Слава Богу, у меня есть пристанище, — сказал Эдди. — Ты не поверишь, но я живу в квартире, где вырос. Кварталом выше и чуть дальше, в сторону Десятой авеню. Когда-то давно мы жили в другом доме, но его снесли и построили среднюю школу. Мы перебрались оттуда, когда мне было, кажется, лет девять. Помнится, я заканчивал тогда третий класс... Ты знаешь, я ведь отсидел срок.

— В третьем классе?

Он рассмеялся:

— Нет, чуток погодя. Дело в том, что я загорал в "Грин «Хэвен», когда скончался мой старик. Выбравшись оттуда, не знал, куда податься. Решил поселиться с мамой, хотя у нее было не очень уютно, но там я мог хотя бы бросить одежду и вещи. Однако после того как она заболела, я расстался с мыслью о переезде. Когда же мама умерла, я сохранил площадь за собой. Три маленькие комнатки на пятом этаже, но, ты представляешь, Мэтт, с фиксированной квартплатой! Всего сто двадцать пять долларов семьдесят пять центов в месяц. В этом городе не меньше заплатишь за одну ночь в приличной гостинице, черт побери!

Как ни странно, этот район возрождался. Добрую сотню лет Адская кухня считалась жутким, опасным местом, однако с тех пор, как району дали новое название — Клинтон, он стал преображаться: бедняцкие квартиры превратили в кооперативные владения, плата за их аренду достигла шестизначных цифр. Просто удивительно, куда пропали бедняки и откуда взялось столько богатых людей?..

Он сказал:

— Чудесная ночь, правда? А ведь мы скоро начнем скулить, что нам слишком холодно. То умираем от жары, то жалуемся, что быстро промелькнуло лето. Так всегда бывает, да?..

— Говорят.

Я взглянул на Эдди. Пожалуй, ему уже около сорока. Рост — 172-175 сантиметров, но фигура еще не отяжелела. Бледная кожа и выцветшие голубые глаза. Редеющие светло-каштановые волосы. Низкий лысеющий лоб и слегка выдающиеся вперед верхние зубы придавали ему некоторое сходство с кроликом.

Присмотревшись к нему повнимательнее, я, вероятно, и сам догадался бы, что парень отсидел срок: он выглядел как мошенник. Дело, пожалуй, было в том, что в его поведении сочетались нагловатость и уклончивость, он сутулился, а глаза его бегали. Не скажу, что это очень бросалось в глаза, но, увидев его на собрании впервые, я сразу подумал, что этот малый слегка «грязноват».

Он достал пачку сигарет и предложил мне. Я отрицательно покачал головой. Он чиркнул спичкой, сложил ладони, чтобы укрыть пламя от ветра. Выпустив струйку дыма, зажал сигарету между большим и указательным пальцами и взглянул на нее.

— Мне давно пора расстаться с этой дрянью, — сказал он. — Я не пью, но могу подохнуть от рака, так зачем же я мучился?

— Эдди, ты давно не пьешь?

— Седьмой месяц.

— Здорово!

— Примерно год присматривался к программе анонимных алкоголиков, но прошло немало времени, прежде чем я бросил пить.

— Я тоже не смог остановиться сразу.

— Да? Месяц или два у меня просто не хватало духа решиться на это. А потом я подумал, что по крайней мере смогу курить травку, ведь моя беда — не в марихуане, мое зло — это выпивка. Но, слава Богу, до меня наконец дошло то, о чем говорили на встречах! Я бросил и травку тоже. Вот уже почти семь месяцев, как я трезв и голова не болит.

— Замечательно!

— Это уж точно.

— Что касается сигарет... Говорят, не стоит сразу пытаться изменить все.

— Слышал. Думаю, через год и курить брошу.

Он глубоко затянулся, и кончик сигареты ярко вспыхнул.

— Тут я тебя покину. Точно не хочешь кофе? — спросил Эдди.

— Нет, но пройдусь с тобой до Девятой.