– Ну что, уроды… Значит, так. Давай-ка, Червонец, расскажи-ка мне всю историю с самого начала. И не крути, а то я тебя на трояки разменяю, а оставшимся рублем жопу подотру. Понял?

– Понял, Николай Иваныч, – с готовностью ответил Червонец, – а какую историю-то?

Желвак побагровел и, подавшись вперед, придушенным голосом сказал:

– Ты что, шутки со мной шутить будешь? Эту самую историю, про блядищу твою, про Бастинду, чтоб ее черти на том свете на чугунную каркалыгу вздели, и про то, как вы без моего ведома по квартирам метете.

– Понял, Николай Иваныч, понял. – Червонец съехал со стула и заерзал, пытаясь устроиться получше.

Желвак усмехнулся и, снова откинувшись на спинку кресла, приготовился слушать. Червонец кашлянул, оглянулся на приятелей и осторожно спросил:

– Что, прямо с самого начала?

– Ага, – кивнул Желвак, – с его самого.

– Ну, значит… – Червонец посмотрел на потолок и наморщил мускулистый лоб. – С Бастиндой мы познакомились, дай бог памяти…

– Мудак, бля! – взорвался Желвак. – На хрена мне знать, где и когда ты подцепил эту свою прошмандовку?

– Николай Иваныч, – робко возмутился Червонец, – о покойных, это… Или хорошо, или ничего…

– Я вот о тебе скоро буду говорить или хорошо, или ничего, – пообещал Желвак, и Червонец увял.

– Так откуда начинать? – растерянно спросил он.

– С ресторана, – смилостивился Желвак, – где ты этого музыканта грохнул.

– Ага, – с облегчением кивнул Червонец, – с ресторана.

Он снова оглянулся на корешей и начал свое повествование.

– Значит, зашли мы в ресторан этот музыкальный конкретно отдохнуть. Ну, взяли, бля, как обычно, чтобы всем хватило, а потом хотели нормальный музон заказать, чтобы всем по кайфу стало, а лабухи быковать стали…

– Не гони, – поморщился Желвак, – ты это можешь следаку грузить, а мне не надо. Лабухи – они хилые и мирные. Куда им против таких мордоворотов быковать, у вас ведь на лбу тяжкие телесные нарисованы! Говори как есть, я ведь все равно все знаю.

Желвак, конечно же, не знал всего, однако этот примитивный, но надежный ход сделал свое дело, и Червонец, вздохнув прерывисто, как чеховский Ванька Жуков, сказал:

– Ну что, я ему говорю: давай музон, а он, вижу, что боится, но форс держит, говорит: не будет, мол, музыки, время вышло. Я тогда волыну достал, пальнул разочек в потолок, так, для острастки, а Барсук в это время харч кинул, ну я и поскользнулся… Когда падал, случайно на курок нажал и, бля, надо же так, прямо лабуху этому в сердце. Специально хрен так попадешь.

– Это мне известно, – кивнул Желвак, – дальше давай.

– Дальше… А баба эта рыжая там сидела и все видела. Это я уже потом вспомнил. Сначала-то не пристегнул, а потом, как все сложилось, уже и понял. И на суд она пришла в парике, бля, как шпионка. И давай на меня косяки кидать злобные. Но Бастинда тоже не лыком… – с гордостью сказал Червонец и тут же снова вздохнул. – Она ее просекла, а мне, дура, не сказала. Прости Господи. А потом… Бля буду, Николай Иваныч, все так и было – сам не видел, но зуб отдам – Бастинда решила припугнуть рыжую эту, чтобы не вякала, но там, на стройке, все повернулось по-другому. Не то чтобы рыжая крутая какая-нибудь оказалась… Просто так вышло. Ну и Бастинда… Сами знаете.

– Это мне тоже известно, – сказал Желвак, – дальше.

– Ну… – Червонец пожал плечами, – мы с корешами решили поговорить с ней по-свойски, чтобы за Бастинду ответила…

– А вот отсюда помедленней, – остановил его Желвак, – не спеша, подробно.

Он налил себе водки и, выпив ее, закусил на этот раз чайной ложкой черной икры.

– Ну, это… Пошли мы к ней на хату.

– С кем пошли?

– Ну, известно, с кем… Значит, я, Клевый и Таран, – Червонец поочередно кивнул на братков, сидевших справа и слева от него, – и еще Барсук, Водчанский и Мишка Штырь.

– Так, – кивнул Желвак, – продолжай, только не спеши.

– А я и не спешу, – Червонец посмотрел на стол, – Николай Иваныч, можно водички?

– Отчего ж нельзя, попей, попей…

Червонец встал, налил себе минералки, выпил ее залпом, потом снова опустился на подлый скользкий стул и, вытерев губы рукой, сказал:

– Ну, в общем, мы пришли к ней на хату, а ее не было. Штырь дверь отпер, там замок – курам на смех, мы зашли в хату, посмотрели там, что к чему, потом я оставил Барсука, Водчанского и Штыря, чтобы рыжую дождались, а мы с Тараном и Клевым, – Червонец снова кивнул на братков, – ушли. А тех троих, сам знаешь, до сих пор нет. Я вот думаю – может, они там в хате нашли что-то сильно богатое и решили склевать это на троих? И слиняли. Видать, в натуре что-то серьезное нашли…

Мысль о богатом сокровище, заставившем трех братков скрыться с добычей, пришла в голову Червонца только что, и он счел ее очень удачной в том смысле, чтобы направить мысли Желвака в другую сторону.

Но Желвак только поморщился и сказал:

– Никакого богатства там не было. А про корешей своих можешь забыть. У них теперь даже могил нет, – повторил он слова Артура.

– То есть как это – могил нет? – удивился Червонец. – А откуда вы знаете?

– Я много чего знаю, – многозначительно ответил Желвак, – ну и что дальше было?

– А все, – уверенно кивнул Червонец, – больше ничего и не было. Я же вам уже это все рассказывал один раз. А сейчас уже второй.

– Нужно будет – и десять раз расскажешь, – с угрозой произнес Желвак, – и пятьдесят. Значит – все?

– Как есть все, – ответил Червонец. Авторитет закурил, выдержал паузу, затем тихо спросил:

– А медальон?

– Какой медальон, – фальшиво удивился Червонец.

– Какой? – еще тише переспросил Желвак и заорал: – А такой! Который ты тут на пол выронил! Такой, в котором буква неправильная, бля! Забыл?

Червонец, конечно же, не забыл про медальон.

Разве можно забыть про вещь, за которую тебе вчера пообещали пятьдесят тысяч долларов? Причем не кто-нибудь, а сам Граф. Червонец надеялся, что Желвак забыл про эпизод с медальоном, но оказалось, что хитрый авторитет помнит каждую мелочь.

А вдруг Желваку известно о разговоре Червонца с Графом?

При мысли об этом Червонца пробил холодный пот. Во-первых, такие деньжищи, а во-вторых, авторитет не простит того, что Червонец имеет крупные дела у него за спиной.

– Ну, что молчишь? – спросил Желвак, и в его голосе Червонец не услышал ничего хорошего.

– Так это… – Червонец изобразил недоумение. – Вы же сами тогда сказали, что медальон – фуфло, вот я его вчера в автоматах и проиграл.

– В каких автоматах?

– Это… На Садовой.

– Кому проиграл?

– Ну, я не проиграл, а продал его пацану одному …

– Какому пацану? – наседал Желвак.

– Да не знаю я, какому! – с отчаянием в голосе воскликнул Червонец. – Нормальный такой пацан, конкретный…

– Какой же он конкретный, если ты его не знаешь?

– Ну, из своих, сразу видно, из братвы. Желвак внимательно посмотрел на Червонца и ласково сказал:

– Береги здоровье, Червончик, оно у тебя одно. Ты, видать, много о себе возомнил. Ты забыл, падла, что номер у тебя – шесть и ты не можешь делать ничего от себя. Ты со своими братками решил, что вы настоящим дядькам ровня? Да ты, сучий потрох, еще даже на шконке не лежал ни разу, хряпы не нюхал! Ты, бля, баклан долбаный, дела за моей спиной крутишь? Ты, сука потная, своими кривыми грабками елозишь где ни попадя и соображалкой своей тупой даже не понимаешь, что можешь серьезным людям геморрой организовать. Ну что, козел, грохнуть тебя прямо здесь?

Червонец замер в ужасе, а сидевшие рядом с ним братки, перед которыми он всегда корчил из себя особу, приближенную к Желваку, невольно подвинулись в стороны, чтобы не угодить под горячую руку авторитета.

– Ну?

– Я… Николай Иваныч… – забормотал Червонец, не зная, что сказать.

Желвак помолчал, потом пристукнул по столу ладонью и сказал:

– Значит, так. Завтра принесешь медальон мне. Сюда. Ищи этого своего братка где хочешь, забирай у него медальон как хочешь, но чтобы цацка была здесь, – Желвак оттянул рукав и посмотрел на часы, – в восемь часов вечера. Не будет – тогда ты будешь бля. Сам напросился. Отпетушат тебя по полной, а дальше – сам узнаешь, как оно бывает потом. Пошел вон.