Подобно древнему богатырю еще пару минут назад я находился на распутье. Передо мной простиралось три дороги, и я волен был выбирать любую. Я мог бы изобразить гнев, подражая Командору, надеясь на их выдержку и привычку к подчинению, мог пуститься в разглагольствования о секретных стратегиях, которые, увы, не имею пока права раскрывать. И в том и в другом случае я безусловно рисковал. Я мог легко переиграть, выдав себя случайным пустяком. Поэтому я выбрал третий путь, более туманный и более лаконичный. Кое на что я позволил себе намекнуть. Остальное им предстояло додумать самим.

- Уверен, мы еще продолжим этот разговор,- я с усмешкой оглянулся на десантника, стоявшего за моей спиной.- В должный час и в должном месте.

Когда я выходил из комнаты, никто из них не проронил ни звука. Плохо это или хорошо - оставалось только догадываться. Во всяком случае замечательным было уже то, что я снова дышал воздухом свободы. Как ни банально это звучит, я находил его сладким и опьяняющим.

* * *

В моей старой уютной каютке все было по-прежнему, если не считать того, что огонек на панели видеофона требовательно мигал. Кто-то успел стосковаться по мне до такой степени, что не постеснялся задействовать постоянный вызов. Возможно, это продолжалось пять минут, а возможно, и все двадцать. Гадая кто бы это мог быть, я набрал комбинацию цифр на кухонном интеграторе, и, коротко прогудев, аппарат высыпал мне на ладонь горсть бархатистых, лопающихся от спелости ягод. Войлочная вишня, моя любимая забава... Хочешь мыслить не уставая, не питайся одними акридами, ибо давным-давно кто-то чрезвычайно мудрый (или хитрый?) сочинил первую толстую кулинарную книгу. И я не знаю, что было бы со старушкой Землей, не появись на ее просторах добрые описатели яств. Хвала вам, друзья!..

С удовольствием ощутив на языке кисловатый освежающий сок, я присел на кушетку, сунул под бок подушку и только после этого протянул руку к панели видеофона. Это оказался доктор.

- Где тебя носит, Жак? Вот уже четверть часа пытаюсь прорваться к тебе.

- Я был в плену, но, слава Богу, вырвался.

- О чем ты говоришь?

- Так, ни о чем. Меня включили в боевой альянс, и теперь я ровня нашему уважаемому Командору. Так что не смей называть меня больше Жаком. Я - капитан, и это, заметь, как минимум!..

- Жак! - у доктора не было настроения разговаривать.- Мне не до шуток. Только что забегал Раскин,- справлялся о здоровье больных. Разумеется, я его отшил, но он что-то упомянул о лекарстве, которое употреблял Ковалев. Если это правда, мне необходимы уточнения. Чем он болел, что это за лекарство? Возможно, это окажется важным. Раскин сказал, что лекарство у тебя.

- Не все сразу, док! - я успокаивающе поднял руку.- Лекарство у меня, и через минуту ты станешь его обладателем, успокойся.

Притянув к себе ранец Ковалева, я высыпал его содержимое на кровать.

- Кстати, как там поживает наш генералисимус?

- Кризис позади,- доктор яростно потер переносицу.- Последствия шока удалось сгладить, но ты ведь знаешь, регенерация тканей - вещь серьезная. Так что постельный режим ему обеспечен на неделю, а то и на две. С Ковалевым сложнее. Чего-то я недопонимаю. Возможно, у него сейчас реактивная стадия, потому что он совершенно не воспринимает окружающую действительность... Что ты там копаешься? Где оно?

Я растерянно ворошил небогатый скарб Ковалева и никак не мог отыскать то, что искал. Лекарства не было, и я тужился вспомнить, не сунул ли я упаковку в другое место.

- Минуту, док! Я тут тоже кое в чем запутался. Понимаешь, это были таблетки - шесть или восемь штук в золоченой упаковке. По-моему, я положил их в ранец.

- Жак, это действительно может оказаться важным! - док не на шутку встревожился.- Возможно, у Ковалева проявляются побочные явления. То есть, если он был болен и болен серьезно... Словом, мне необходимо хотя бы название лекарства. Ты его помнишь?

Я покачал головой.

- Честно говоря, даже не разглядывал упаковку. Я ведь не разбираюсь в этом. Самая обычная упаковка...

- Жаль, если ты потерял ее. Конечно, я постараюсь провести все необходимые анализы, но как знать, возможно, твоя находка многое могла бы объяснить.

Говоря это, Док и не догадывался насколько он близок к истине.

- Между прочим, я просматривал его медкарту. Она чиста, как совесть младенца. Даже обычной простуды - и той нет. Я был уверен, что он абсолютно здоров.

- Я тоже так думал. Там, на станции, я едва с ним сладил.

- Тогда какие же таблетки и от чего он мог принимать?

Я пожал плечами.

- Ладно... Если ты все-таки найдешь что-нибудь, немедленно дай знать, договорились?

- Само собой, док.

Попрощавшись с целителем телесных оболочек, я немедленно возобновил поиски. Перерыв ящики стола, пошарил под койкой, встав на стул, заглянул на антресоли. Собственно говоря, искать было особенно негде. Как в общем-то и терять. Не такие уж грандиозные апартаменты мое жилище. Уже через пять-шесть минут я устало плюхнулся в кресло. Лекарства здесь не было. Я не брал его с собой и нигде не терял. Не настолько уж я рассеянный, чтобы забывать подобные вещи. Таким образом вывод напрашивался сам собой. В мое отсутствие кто-то пробрался в каюту и прихватил таблетки с собой. Ни к чему другому этот некто не прикасался. Его интересовало только лекарство Ковалева.

В коридорах жужжали роботы-уборщики, далекий генератор басовито тянул одну и ту же нескончаемую ноту. Жизнь на станции постепенно возрождалась.

Запершись в комнатке Ковалева, я терпеливо перебирал его записи, стараясь отыскать хоть что-нибудь, проливающее свет на последние события. Нет ничего хуже, когда интуиция дремлет. Человеческая логика - не что иное, как коза на веревочке, привязанной к колышку. Мы предпочитаем ходить вокруг да около и очень редко попадаем в яблочко. Мне не хватало пищи для ума, и я заявился за ней сюда. Один, потому что, так мне казалось, лучше. Я никогда не верил в коллективный разум, в здравомыслие большинства. Так уж повелось в мире, что большинством ли, меньшинством - мы все равно ошибаемся. Но за собственные ошибки я мог по крайней мере хоть как-то отчитываться. Как говорится, что мое - то мое, пусть это даже синяки и шишки. Но понятие "вместе", когда дело касается важного решения, меня отчего-то пугает. Согласитесь, ощущение ответственности сродни ощущению риска. Последний порой бывает весьма результативном. Вот я и охотился за результатом. Охотился, как умел.

Прошло уже, наверное, не меньше часа, но поиски по-прежнему шли впустую. Я набрел на кое-какие дневники и блокноты, но все, что заносилось в них, писалось унылым трафаретным языком. Мнение о Ковалеве у меня складывалось все более скучное. Вот уж не представляю, как бы я жил с таким на протяжении года.

Очень скоро я оставил блокноты в покое - тем более, что последние записи датировались двухнедельной давностью. Приходилось сожалеть, что я не догадался порыться здесь до уборщиков. Все, что хоть как-то напоминало мусор, было прибрано и на веки вечные погребено в прожорливых утилизаторах. Железные работяги потрудились на совесть. Стопки кассет и книг, расставленная вдоль стен мебель, натертый до блеска пол - так теперь выглядела вся станция. Здесь и дышалось-то как-то по иному: озон, ионы, фитонциды... Единственное, что осталось неизменным, это уродливые следы выстрелов.

Выйдя в коридор, я задержался у одной из оплавленных отметин. С того мига, как струя плазмы ударила в стену, прошло, должно быть, немало времени. Я погладил закругленные гладкие края. Рана в стене походила на распустившийся бутон. Пузырчатая сердцевина, оплывшие крылья лепестков. Подобное я уже видел. В комнате у Ковалева.

Заставив меня вздрогнуть, чуть-чуть не коснувшись моих ног, мимо прополз громоздкий уборщик. Он походил на огромного озабоченного ежа. Корпус его вибрировал, следом за ним тянулась широкая влажная полоса.

Какое-то время я бездумно следовал за ним. У лестницы уборщик стал разворачиваться, и, бросив его, я зашагал дальше.