Такого пугающего количества войск Гулю еще не приходилось видеть. Всюду, куда ни падал его взор, красовались пушки и вертолеты, многоствольные ракетные комплексы, нечто засекреченное, совершенно неузнаваемое под чехлами, — бронированный острозубый оскал нации, представленный батальонами, и полками, и даже дивизиями. Все это скопилось на крохотном пятачке забытой Богом земли.

Гуль устал ломать голову, пытаясь понять, за каким чертом приползла сюда ракетно-панцирная армада. Одно дело разъезжать на танках по степям Украины и бездорожью Урала, и совсем другое — прогревать двигатели на трескучем морозе Крайнего Севера. Климат земной «тюбетейки» не очень-то жаловал визитеров, и многолюдьем край льда и холода никогда не отличался. От Таймыра и до рассыпанных крошевом островов Франца-Иосифа Карскую стихию заселяли лишь дрейфующие ученые-полярники, недобитые медведи-беломоры, да еще они — полушахтеры-полупограничники. Впрочем, и этой малости вполне хватало. Взрывы, о которых потом судили да рядили в разных женевах, подготавливались здесь трудами стриженной армейской братии. И здесь же упрятанное под ледниковый щит нутро планеты ежегодно превращали в радиоактивную расплавленную кашу.

Гуль прикрыл глаза и тут же представил себя застывшим, ничего не чувствующим снеговиком. Верно, для смеха его обрядили в солдатское обмундировании, сунув в руки вместо положенной метлы угрюмый и черный «калашников» — Не Сочи! — Капитан из подразделения саперов приплясывал вокруг Гуля, энергично уминая валенками снег.

С трудом приоткрыв заиндевевшие веки. Гуль покосился на командира саперов и промолчал. Он уже не заавался вопросом, для какой цели к ним прислали столько саперов. Сейчас его волновало одно: дождаться конца этих идиотских испытаний и незамерзшим, живым завалиться в радостное человеческие тепло — какое угодно, лишь бы был плюс. Плюс, и не минус тридцать!..

Он не понимал, чего они ждут? Взрыв отгремел давным-давно. Это он чувствовал без всяких приборов. Успокоилась под ногами земля, а из эпицентра успели вернуться броневики с широколобыми экспертами и минерами.

Тем не менее войска продолжали стоять в полной боевой готовности, гигантским кольцом оцепив место взрыва. Бесшумно вращали эллипсоидными антеннами машины радиопоиска, и, проклиная все на свете, перетаптывались на снегу несчастные наблюдатели, которые знать не знали, что, собственно, надлежало им увидеть.

К северу, за стекольчатыми торосами, тянулись перед ним шеренгой рычащие танки, самоходные гаубицы, где-то за дымкой едва проглядывали фундаменты зенитно-ракетных комплексов. Гуль и теперь слышал приглушенное стрекотание кружащих в небе «безпилотных аппаратов-разведчиков. Воздух вибрировал от моторного гула, справа и слева дымили выхлопами грузовики и вездеходы, аэросани крупного тоннажа. Изрытый гусеницами снег был темен от копоти и пролитой соляры…

Черт побери! Если бы не холод!..

Гуль мысленно издал протяжный стон и попросил солнце подняться чуть выше над горизонтом, чтобы не дать окоченеть последним проблескам сознания в его ледяной голове. Мороз с успехом истребил все его догадки, включая и предположение о войне. На ум приходили примеры из давней битвы отцов. Как они выдержали такое? Четыре года в мерзлых окопах, под прикрытием бревенчатых блиндажей… Как можно было воевать в таких условиях, когда проблематичной становилась даже возможность выжить? Или народ был другой?..

Взглянул на валенки капитана и скосил глаза на свои сапоги. Пристукнув один о другой, уныло понял, что ног уже не чувствует. И это беспокоило более всего. Снова общественное расходилось с личным. Что-то там, в этой зараженной зоне, должно было произойти, но ему было все равно. Это „что-то“ требовало неусыпного внимания, взведенных затворов и готовности ринуться неведомо куда по первому слову командования, но Гулю было плевать на командование. Наверное, он побежал бы в эту самую неизвестность, но только лишь из желания согреться. Доведенный холодом до отчаяния, он молил, чтобы это „что-то“ произошло как можно быстрее. Иных мыслей и молитв в голове не возникало. Тем временем капитан саперов, приседая и пританцовывая, разгонял холодеющую кровь. С морозом в отличие от Гуля он предпочитал бороться в движении. Притопнув в очередной раз, офицер неожиданно обернулся.

— Если она не вылезет здесь, через пару неделек всю канитель попытаются повторить в Штатах.

Фраза вышла нечленораздельной, и, стянув рукавицу, капитан принялся растирать побелевшее лицо. Потом сложил губы маленьким кратером и засвистел что-то отдаленно знакомое. Рассмеялся.

— Говорят, на востоке так подзывают змей. Может, и ее удастся подманить…

— Кого ее? — тускло поинтересовался Гуль. За тусклостью таилась взведенная пружина. Мороз превратил нервы в натянутые струны — напряженные, болезненно отзывчивые, — арфа, к которой не следовало прикасаться. Он уже распрощался с ногами, и не только с ногами. Если бы возникла необходимость выпустить из автомата парочку очередей, он попросту не смог бы этого сделать. Да и не стал бы. Подкрадись к нему белый медведь. Гуль первый бы кинулся к нему в объятия. Чтобы прижаться к жаркому и мощному телу, впитать в себя крошечку тепла.

Капитан оказался из понятливых. Пристально взглянув на окоченевшего наблюдателя, звучно хлопнул в ладоши.

— Все, хватит! Меняйся, джигит, пойдем со мной.

— Мне еще полчаса до смены, — неуверенно заметил Гуль.

— Чепуха! Через полчаса ты будешь звонкий, как рюмка. А это верное воспаление легких. — Капитан нравоучительно помахал рукой. — Все начинается с воспалений легких! А далее бронхит, астма и в перспективе прогрессирующий менингит. Ты хочешь это? Нет? Тогда пошли, я все устрою.

В сущности. командир саперов был из „чужих“, то бишь власть его не распространялась на пограничников. И все-таки он действительно все устроил.

Смену прислали досрочно, и уже через пять минут Гуль отогревался в уютной, подшитой войлоком палатке. Металлическая печь экономно сжигала порцию соляры, заполняя капитанские апартаменты южным теплом, просушивая варежки, носовые платки и паленки. По правую руку от Гуля сифонил трудяга — примус, и пузатый котелок с потемневшими боками нетерпеливо пускал в разные стороны струйки пара. Молоденький веснушчатый ефрейтор моментально спроворил по кружке обжигающего чая.

— И конфет, — приказал капитан. — Или что там у тебя? Пряники?

Блаженный и разомлевший Гуль сидел на ящике из-под взрывчатки и глодал каменный пряник. Тепло искристыми волнами растекалось от желудка по телу, оживляя ноги, возвращая человеческой субстанции утраченную энергию. Он витал в сладостной дреме.

— Что, богатырь, не любишь холода? — Капитан, расположившийся напротив, весело подмигнул.

— Терпеть не могу, — признался Гуль. Отчего-то ему подумалось, что с этим чужим командиром можно говорить откровенно и о чем угодно. — Знал бы, что придется служить на севере, двинул бы в дезертиры.

— В институт, дружок, надо было двигать. С военной кафедрой.

— Я и двинул. — Гуль сумел улыбнуться, — губы оттаивали постепенно. — И все равно повезло.

— А где учился? — поинтересовался капитан.

Гуль кратко вздохнул. Рассказывать, в сущности, было не о чем. Банальная история студента-недоучки: три курса электротехнического, пропуски лекций, нелады с деканатом и как результат — веер повесток в военкомат. Профессия, к которой его готовили, особого энтузиазма не вызывала, но и идти в армию отчаянно не хотелось. А уж тем более в эти безжизненные, щедрые на радиацию и мороз края. Однако пришлось. Приехал, потому что иначе пригнали бы…

Обо всем этом он и поведал коротко собеседникам.

— Хреново, — сочувственно оценил ефрейтор. Своего капитана он не слишком боялся и выражался достаточно вольно. — Выходит, три годика псу под хвост — так, что ли? Это я про учебу, значит.

Гуль пожал плечами. Соглашаться с тем, что три года вычеркнуты из жизни, не хотелось.