- Соответственно. Я оказался сутягой, поливающим грязью заслуженных ученых... До письма, один наш, ну, мы еще приятелями считались, в один год в лабораторию пришли, я ему варианты угловых отклонений просчитывал, семьями дружили, пока моя первая не ушла, и всякое такое; и он меня подталкивал: - "Давай-давай, мы за тебя, пора Брыканова к ногтю..." А на заседании конфликтной комиссии перекинулся... Стыдить меня начал.

- Как его звали?

- Не все ли равно, доктор? Противно мне его имя говорить. Человек, который всегда за сильного. Мало ли таких? Брыканов ясен, а этот - вроде бы свой, пульки почти в "девятку" легки, на мелочи-то внимания не обращаешь. Стоит дела коснуться и "девятка"-то "шестеркой" перекинулась... Кстати, доктор, посмотрите схему, ее мой сосед Василь Петрович Гегемон придумал.

Мужчина в свитере нарисовал карандашом во весь лист "9" и "6".

- У девятки - "голова", у шестерки - "пузо"; "девятка" неустойчива, ножка тоненькая, чуть что - и с копыт. Зато "шестерка" устойчива, как ванька-встанька - как бы ни раскачивать "шестерку" слева-справа, она и туда и сюда поклонится, и всем угодит и на месте стоит!.. "Это что значить? говорит Гегемон. От недостатка зубов он смягчает окончания слов, но отнюдь не выводов. - А значит то, что матерья, "пузо" - первична! А идея разум вторичень! Нравиться - не нравиться, а закон природы не изменяють..." Так говорит Гегемон.

- Н-да, "так говорит Гегемон...", "Так говорил Заратустра"... А как вы, Александр Степанович?

Исписав полстраницы, доктор, переложив ручку в левую руку, трясет кистью правой, - устал.

- Я не шестерка.

- Девятка?

- Вряд ли... ближе семерка, четверка. У них больше острых углов.

Неловко улыбается Александр Степанович, и доктор с завистью отмечает, что хоть и пили они спирт наравне, но на пациента алкоголь не подействовал явно. Разве что зрачки расширены и наклон головы изменился - прежде пациент держал голову прямо, выпятив лоб и глядя из-под острых, "галочкой", бровей, - а сейчас наклон вальяжный, подбородок торчком - набок, и взгляд с ленцой, снисходительный.

- И чем закончилась история с диссертацией?..

- Я же вам рассказывал, доктор. Побарахтался я два года на полусогнутых и ушел.

- Писали еще жалобы, заявления?...

- Писал еще раз. Результат грязнее вышел, жену мою приплели, мне аморалку, одного хорошего человека хотели испачкать. Но я подловил Брыканова тет-а-тет и обещал - Во!...

Александр Степанович показал доктору кулак:

- Оставили ее в покое...

- Та-ак, дорогой Александр Степанович, послушайте сейчас оценку ваших действий с точки зрения современной советской психиатрии...

Доктор вынимает из ящика книгу со множеством закладок и громким начальственным тоном читает:

- "Сутяжно паранойяльные состояния возникали после психотравмирующих обстоятельств, несущих в себе ущемление правовых и имущественных положений больных..."

"-.Обвинения в клевете, оскорбления должностных лиц, распространение ложных сведений, порочащих государственное устройство СССР, бред реформаторства и борьба за мифическую "справедливость"...

Доктор прекратил на минуту цитировать книжку. Тряхнул ею над головой, как хунвейбин цитатником председателя Мао:

- Не ухмыляйтесь, Александр Степанович, я не думаю вас пугать, но даже по эпизоду с неудачной диссертацией вы нуждаетесь, - как пишет Л. Н. Диамант вот в этой книжке "Проблемы принудительного лечения психиатрических больных":

"...в силу своей особой социальной опасности нуждаются в продолжительном, исчисляющемся годами, лечении в психиатрических больницах, чаще специального типа". Прочитайте сами! Год издания - 1978. Пожалуйста, ознакомьтесь...

*

Василий Иванович вручил мужчине в синем свитере книгу и, отойдя в угол комнаты, долго мыл руки, время от времени встряхивая кистями, как уставший пианист и бросая за спину обрывки фраз:

- Врач не должен обижаться. На больного...

- Вы говорите: в больном обществе...

- Комплекс Пилата, по пятнадцать-двадцать раз в день.

- Как разнервничаюсь. Мою и мою...

- Ощущение зуда. Подержал книжку в руках, и зуд, словно слабые разряды. Тока. Пощипывает...

- Нормальный человек - всегда псих. Эт-т-точно.

- Итак! - взбадриваясь и радостно вытирая руки о казенное полотенце с лиловым фингалом штампа, воскликнул доктор.

- Сутяжно паранойяльное состояние у вас налицо! Не отвертитесь, лет пять вам уже уготовано. А вот с мифическими способностями к полетам мы еще не разобрались. Рассказывайте!

Мужчина в синем свитере с минуту смотрел на Василия Ивановича скрестив руки и покачиваясь на стуле, словно следователь, ведущий затяжной допрос юркого и хитрого жулика, который врет, - униженно юродствуя, юлит, - меняя показания, хамит,- угрожая высоким начальством, плачет покаянными слезами намекая на "особую благодарность".

Стыдновато стало Александру Степановичу, прокашлялся, смущенно приглаживая темно-русые волосы. Доктор же, в белом колпаке и с дежурной докторской полуулыбкой на лице следил за мимикой пациента, держа чуть на отлете ручку с золотым пером. Указательный палец на эбонитовом "паркере", как на спусковом крючке пистолета, - и черная подушечка под золотым пером темнеет, словно маленькое дульце.

- Надо, голубчик, надо. Вас ко мне ЭТИ, - многозначительный кивок на дверь, -- не в пинг-понг играть доставили! А на об-сле-до-ва-ни-е! раздельно, по слогам, для вящей убедительности: - Надо!

- Кому? Мне? - мне все равно, - встряхивается пациент. - А для вас, Василий Иванович, пожалуйста. Пишите, доктор... Только я начну не с полетов, а с того, как это во мне выросло. Пишите.

5.

Жил себе. Комната девять метров в коммуналке, высокое окно трехгранное, эркером - как трюмо, Витушка, жена молодая, с ногами манекенщицы и каштановой гривою ниже плеч у окна перед зеркалом. Красиво... Девичий силуэт сквозь оконную кисею и прозрачный халатик восково светится как свеча в божьем храме, - и свет от нее и сама прозрачная, - красиво! Сам - в углу, за сто ликом на колесиках бумагу чиркаю, чашка с кофе парком ноздри щекотит, слова подсказывает.

Весной у меня стихи пошли. Лет десять не писалось, забыл, что и было, и вдруг обрушилось - внезапно, радостно для меня - стихи.

Солнечным зайчиком, бликом озерным

Чудом нежданным чердак осветило

Нить золотая соткалась из пыли

Я как пылинка - сгореть и погаснуть

Жаль, мимолетна ты, нить золотая

Свет воробей закрыл, севший на крышу ,

Нить Ариадны пропала, истлела

И на стропила - глухие, слепые

Пыль оседает

Лажа, конечно, дилетантщина, знаю, но я для себя лепил...

Одетая, из моей чашки два торопливых глоточка, крашеные губки у моего виска воздух - чмок!

- "Ой, опоздала! Пока, Санечка. Бегу, бегу, Крашенинников на кафедре пять минут пробудет и уйдет- А мне обязательно поговорить..."

- "И понравиться?"

- "Да, и понравиться. Не скучай".

У порога: - "Опять "молния" на сапоге! Что ты смотришь, помоги!"

Убежала... Одно меня смущало в Витушке: целеустремленность! Отмеренная, прямоугольная, как кирпич, целеустремленность. И была бы цель живая, а то - марксистско-ленинская философия. Маразм! Для идейных недоумков или рядовых пошляков.

Шестьдесят лет подгоняли действительность под теории кабинетных благодетелей и походя уничтожили сто миллионов мужиков! А вместо обещанных благ - пучок сена перед мордой - стремитесь! вперед к победе! слава труду! - вожжи в руках подонков. Да что говорить, сами, Василий Иванович, все понимаете...

Думал: молодая, блеск манит, светлая идея. Втолковывал: да ради светлой идеи самые грязные дела, крови по горло, страх скорлупою...

Смеялась: - "Ты ничего не понимаешь!" В аспирантуру готовилась, кандидатский минимум сдала и аборт сделала... Просил:

- Подумай.

Три дня у родителей после больницы: - "Не приходи, не надо, потом все объясню, и не звони мне пока, не звони - не звони - не звони!..."