Григорий Борисович Салтуп

Летатель - 79

(Historiy Morbi)

рассказ

"Чем в каторжном лагере хорошо - свободы здесь от пуза".

А. Солженицын,

"Один день Ивана Денисовича".

1.

Чистая светлая комната. Небольшая.

Окно прямо напротив двери. На подоконнике тесно, как в очереди за авиабилетами, стоят разнокалиберные горшочки. И в каждом - кактус. Кактусы все разные и все колючие. Между рамами - решетка. Но не массивная тюремная решетка с прутьями на перехлест, в квадратики, а почти художественная: внизу полукруг, похожий на солнце над морским горизонтом, и от него исходят зеленые лучи железных прутиков. Закат в Пицунде, да и только...

Красиво и надежно.

В центре комнаты, у окна, два стола. Друг против друга.

За столом молодой симпатичный мужчина с аккуратной бородкой и короткими стрижеными усами. На нем белый колпак и белый халат, он что-то пишет, не глядя на вошедшего. Он сидит за левым столом, и свет из окна ровно и достойно освещает листы бумаги на столешнице, - естественный свет весьма полезен для глаз. Прутковый закат между рамами не отбрасывает на стол резких теней, - стекла-то в наружном окне матовые. От окна куда как светло, но все равно горят под потолком две лампы дневного света, одетые в проволочный кожух.

У одной лампы дряхленький дроссель, и по ней пробегают судороги скрипучего света: загорится, - погаснет, загорится, - погаснет... Предсмертный тик... Горшочки на подоконнике не керамические, а пластмассовые. Даже портреты мудрых старцев в рамах охраняют от пыли не стекла, а прозрачный плексиглас.

Сейф, шкаф, диван.

В углу раковина и полочка с полотенцем.

- Здравствуйте. Проходите, садитесь, я - сейчас, одну минутку! - в одну строку произносит мужчина с бородкой, не подымая глаз и не отрываясь от писанины.

- Здравствуйте, - говорит вошедший и садится на диван у стены. Не на краешек и не развалясь: сидит просто, как в вагоне электрички, когда ехать далеко и долго, мест свободных много, и за окном - дождь. Не вчера начался и не завтра кончится...

Проходит минуты две молчания.

Мужчина на диване продолжает осматривать комнату: полированные створки шкафа закрыты на висячий замок. Аккуратный, магнитный, но висячий.

Дверца сейфа за спиной мужчины в белом халате приоткрыта, в скважине связка ключей. Маленький журнальный сто лик с подносом; на подносе перевернутые вверх дном мензурки и графин с ...

- Нет-нет. Почему же? Вы сюда садитесь, за стол. - Неожиданно говорит пишущий человек и продолжает писать, не бросив ни одного взгляда на мужчину на диване.

- Хорошо, - соглашается тот и пересаживается за второй стол.

- Итак, меня зовут Василий Иванович, как Чапаева, - улыбается своей шутке мужчина в белом колпаке и, держа на отлете ручку, как гусиное перо, просматривает исписанные листки. - На что жалуетесь?..

- Я?.. Я ни на что не жалуюсь. - Пожимает плечами мужчина в свитере и, сидя полубоком к столу, закидывает ногу за ногу.

- Разве что... удивительная давка в метро, в троллейбусах. Очереди к каждому прилавку. Надоело... Но эти проблемы не в вашей компетенции, я полагаю...

Доктор, отложив листки, впервые смотрит на мужчину долгим изучающим взглядом. Перед ним - сверстник, лет тридцати пяти. Двухдневная щетина, воротник рубашки чист, но свитер на плечах в свежих пятнах грязи.

Ботинки - один из них виден доктору из-за стола, - чистые, но шнурки выдернуты. И потому ботинок своей развязанностью напоминает доктору мушкетерский ботфорт.

- Ага! Понятненько... - произносит тихо, почти под нос, доктор и нажимает клавишу селектора: - "Изольда Тихоновна, это Дубронов вас беспокоит. У меня в кабинете... м-м-м, посетитель в синем свитере, а документов никаких нет?"

-" Ой, Василий Иванович, закрутилась, забыла вас предупредить! Скрипучий голос из динамика. - Его доставили... ну, эти его привезли, с Литейного... Двое в коридоре у вашего кабинета дежурят, а капитан у главврача. И бумаги у капитана. Он занесет вам, как закончит с главврачом. Я напомню".

- "Хорошо". - Говорит в селектор Василий Иванович и нажимает кнопку "отбой".

- Итак... - задумчиво говорит Василий Иванович, опираясь подбородком на скрещенные пальцы, озирая бумаги, папки, книги на своем столе и, стараясь не поднимать взгляда выше ироничной усмешки мужчины напротив.

- Итак?.. - повторяет за ним мужчина в свитере, чуть приподняв брови и ехидно сощурившись.

- За что вас... ну, эти... к нам? - тренированно возникает улыбка на лице доктора.

- А это вы у них спросите. Я за собой никакой вины не чувствую. Чист.

- Но согласитесь: так просто, ни с того ни с сего, сотрудники этого учреждения не будут задерживать граждан, - а я вижу, что вы задержаны, два дня минимум вы не брились...

- Вы наблюдательны, доктор. - Не совсем любезно вклинивается мужчина в свитере.

- Да, задерживать граждан и доставлять в наше заведение?! Значит, был все-таки повод?

- Хо-хо! Доктор! - улыбнулся мужчина в свитере. - Я там, в Большом Доме на Литейном, в одном кабинете прочитал занимательный лозунг под портретом Феликса Эдмундовича. Возможно, это цитата, возможно, их специфический гэбисткий юмор:

"ЕСЛИ ВЫ ДО СИХ ПОР НЕ АРЕСТОВАНЫ,

ЭТО НЕ ЗНАЧИТ, ЧТО ВЫ НЕ ВИНОВАТЫ.

ЭТО ПРОСТО НАША НЕДОРАБОТКА!"

Доктор переплел пальцы рук в "замок" и дважды дунул в ладони.

"Что бы это значило?" - подумал посетитель и продолжил: - Нет, доктор, повода не было. С точки зрения нормальных человеческих отношений. В больном же обществе здоровый человек всегда - псих! Вы согласны?..

- Э-как вы загнули! - откидывается на спинку стула Василий Иванович.

- И все же повод, точка соприкосновения "больного общества" со здоровым индивидуумом должны быть! Иначе бы вы не оказались в моем кабинете. Моя логика вас убеждает?..

- Вполне.

- Итак?..

- Я летатель, доктор

- "Летатель"...

Не удивляется, а словно повторяет за пациентом доктор и лишь внимательно смотрит на сухие височные впадины и серые глаза мужчины в свитере.

- Да, летатель. Я научился преодолевать силу земного тяготения и летать без помощи каких-либо аппаратов и механизмов на высоте до трехсот метров - выше холодно - и со скоростью до двухсот километров в час. Впрочем, эти данные весьма условны, у меня не было приборов для измерения... Показать вам, как я летаю?

- Нет. Спасибо. Пока не надо... Начнем танцевать от печки, нагибается над столом доктор и достает из ящика свежий разграфленный бланк.

- Ad ovo?

- Н-да, "от яйца". Сегодня у нас шестое августа тысяча девятьсот семьдесят девятого года... - говорит вполголоса доктор, заполняя строчки в правом верхнем углу анкеты над рамкой для фотографии.

- Фамилия?

- Саманин, Александр Степанович.

- Год, число и месяц рождения? Полных лет?

- Сорок пятый, двадцатого декабря... Тридцать три.

- Я тоже сорок пятого, одногодки мы с вами... Место рождения?

- Ленинград.

- Коренной, значит? А я - вятский. "Вятские мужики - хваткие!" Здесь учился, женился и прижился, - доверительная, как другу, улыбка.

- Я вас понимаю, Василий Иванович. Плохо там. Бывал проездом. Молоко по талонам детям до года и диабетикам. На мясные талоны - целлюлозная колбаса... И не надо, доктор, ваших этих психотерапевтических штучек откровение на откровение, доверие на доверие... Все это с приставкой "лже...". И похоже на торговлю. Не надо обижаться, вы меня понимаете? Я буду откровенен с вами, и не потому, что лично вам я доверяю, или от природы я экстраверт... Поверьте, нет. Я, скорее, интроверт. Но буду с вами откровенен. Полностью... Дело в том, что ТО ощущение свободы, которое я приобрел вместе со способностью летать, просто распирает меня изнутри. И мне необходимо делиться свободой, иначе меня разорвет, или я действительно сойду с ума!.. - Пациент на минуту замолк и оперся локтем о стол.