Черты вурдалака напоминали человеческие. Волосы его мокрыми, сальными прядями падали на лицо и шею. Нижняя губа отвисла, открывая острые белые зубы. Хищные глаза даже на ярком солнечном свете, казалось, горели адским огнем. Все лицо было вымазано чем-то жирным и черным.

Тошнота подступила к горлу Харкорта. Уткнувшись лицом в землю, чтобы не ощущать трупного смрада, он глубоко вдыхал запах травы и почвы, но и сквозь этот запах пробивалась удушливая вонь. Он изо всех сил зажмурил глаза, чтобы не видеть вымазанного в гниющей плоти почти человеческого лица.

Он припомнил, как всего несколько дней назад, сидя на коне, разговаривал с центурионом, на шлеме которого красовались развевающиеся алые перья. «Наш трибун рвется к славе, – сказал тогда центурион. – Он всех нас угробит». Харкорт приподнял голову и, взглянув вниз, попытался разглядеть среди трупов алые перья. Но если они там и были, он их не увидел.

«Децим. Не просто Децим, а как-то еще – римляне любят длинные звучные имена. Децим Аполлон… нет, не так, Децим Аполлинарий Валентуриан, вот как».

Харкорт припомнил, как пригласил римлянина на обратном пути остановиться у него выпить и поболтать.

«Вряд ли он теперь возвратится, не суждено нам с ним выпить. Неизвестно, возвращусь ли и я сам. Но не стоит об этом думать. Так и погибнуть недолго. Нельзя поддаваться сомнениям».

– Теперь начнется, – почему-то шепотом сказал он Шишковатому.

– Да уж, – тоже тихо ответил тот. – Брошенные Земли сейчас не самое подходящее место для людей.

– Похоже, немногим из римлян удалось уйти, – сказал Харкорт.

– Наверное, никому, – сказал Шишковатый. – Нечисти здесь было видимо-невидимо. Они же собирались на наших глазах, а ведь мы видели только тех, что были поблизости от нас. Они, наверное, сходились отовсюду.

– Где они сейчас?

– Этого мы знать не можем. Может быть, собрались где-нибудь, чтобы отпраздновать победу.

– Я больше не могу вдыхать этот запах, – сказал Харкорт. – Он слишком напоминает то, что было семь лет назад. Я пошел назад.

– Нужно идти тихо. И по возможности незаметно. Лучше всего ползком.

– Но битва уже кончилась. Здесь никого нет, кроме волков и стервятников.

– Все равно двигайся ползком и тихо, – сказал Шишковатый. – Неизвестно, кто еще тут может быть.

Харкорт начал отползать назад по склону пригорка, стараясь не поднимать головы. Оглянувшись, он увидел, что спутники последовали за ним.

Не повезло, подумал он. До них пор все шло довольно гладко. Но как только Нечисть кончит торжествовать победу, – если только она действительно этим занята, – она вновь рассеется повсюду, неся с собой извечную ненависть ко всему человеческому. Новый прилив ненависти повлечет за собой новые набеги через границу. А уж на самих Брошенных Землях ни один человек больше не может считать себя в безопасности. Если до сих пор Нечисть еще кое-как могла терпеть присутствие людей, то теперь ее терпению пришел конец. Людей будут убивать, как только заметят.

«И за каким дьяволом римлянам понадобилось сунуть сюда нос?» – подумал он. Децим говорил, что это рекогносцировка. Может быть, все и обошлось бы более или менее мирно, если бы это в самом деле была только рекогносцировка – короткая вылазка, чтобы выяснить ситуацию, и сразу обратно. Но случилось несколько стычек – пусть сами по себе они были и незначительны. И слишком долго легион оставался здесь. В этом все дело – слишком долго они оставались здесь, дав время Нечисти собраться во множестве.

Спустившись к подножию пригорка, все четверо остановились под прикрытием небольшой рощицы. Некоторое время они молча стояли, глядя друг на друга, потрясенные, опечаленные и встревоженные тем, что увидели. Наконец аббат спросил Шишковатого:

– Что нам теперь делать? Идти дальше или повернуть назад? Лично я за то, чтобы идти дальше, но не надо ли предупредить людей по ту сторону границы?

Шишковатый покачал головой.

– Не знаю, аббат. Все зависит от того, что сейчас на уме у Нечисти. А этого тебе, наверное, никто не скажет. Кто может так хорошо знать Нечисть?

– Иоланда, – сказал Харкорт. – Она знает эти места лучше нас всех.

Все посмотрели на Иоланду. Она отрицательно мотнула головой.

– Не мне решать, – сказала она. – Я здесь всего лишь для того, чтобы помогать, чем могу.

– Но у тебя должно быть какое-то собственное мнение, – сказал аббат. – И ты вполне можешь его высказать. Мы все в одинаковом положении, и ты тоже.

– Мы прошли полпути, – сказала она. – Может, немного больше. Нечисть всегда опасна. Сейчас, возможно, опаснее, чем обычно, из-за этой битвы, но она опасна всегда. Каждый шаг, который был здесь нами сделан, грозил нам гибелью.

– Наша первая задача – разыскать храм, – сказал Шишковатый, – и переговорить со священником, о котором мы слышали от дяди Чарлза. Мы не знаем, где этот храм. Знаем, что к западу отсюда, но где? Чтобы его найти, нам, возможно, придется немало бродить наугад. Это увеличит риск. Если бы мы точно знали, где он, мы могли бы быстро туда добраться.

– Тихо! – прервала его Иоланда. – Тихо! Я что-то слышу.

Они замолчали и вслушались. Сначала ничего не было слышно, потом до них донесся стон.

– Это вон там, – сказал аббат. – Кто-то лежит в агонии. Может быть, один из тех, кто остался в живых после битвы.

Аббат быстро сделал несколько шагов вперед и остановился перед зарослью кустарников.

– Это здесь, – сказал он. – Кто бы это ни был, он здесь, в кустах.

Харкорт бросился к нему, схватил его за плечо и оттащил назад.

– Осторожнее, – предупредил Шишковатый. – Прежде чем подходить, сначала выясните, кто это.

Харкорт нагнулся и стал всматриваться в гущу кустов. Он увидел, что там сверкнули чьи-то глаза. Над глазами нависали всклокоченные брови. Густые черные волосы с запутавшимися в них репьями и сучками свисали по обе стороны худого и злобного лица, похожего на человеческое, с крючковатым носом и оскаленным ртом, где торчали огромные клыки.

Харкорт сделал шаг назад.

– Это гарпия, – сказал он. – Я знаю, это гарпия.

– Но она ранена, – сказал аббат. – Вон торчит стрела. Она страдает.