На рудниках почти весь технический персонал состоял из таких, как я, "вольных". Немцы не доверяли лагерным заключенным ни подрывные работы, ни работы на энергоузле. Их ставили на самую тяжелую работу... Они часто болели, гибли, и приходилось присылать все новых и новых.
На этих присланных нас пригласили посмотреть. На "свежую скотинку", как называли боши прибывших с востока. Женщин из России пригнали первый раз, и, конечно, мы не ждали красавиц. Это же не встреча прибывших на фестиваль. Но женщины есть женщины. Любопытство мужчин не нуждается в оправдании.
Итак, мы ждем. Боши начинают церемонию. Выстраивается оркестр и играет: "Die Fhane hoch"*.
______________
* "Выше знамя" (нем.).
Не так давно они пытались заставить и нас петь эту песню.
Die Fahne hoch. Die Reihen fest geschlossen.
S.A. marschiert mit einen feslen Schritt!*
______________
* "Выше знамя. Ряды сомкните.
Твердым шагом идут штурмовики!" (нем.)
Но ничего у них не вышло. Теперь играет один оркестр.
Лагерные полицейские маршируют вдоль состава и становятся так, что образуется аллея от вагонов до ворот лагеря.
Все это проделывается ритмично, аккуратно, с добросовестной точностью. Мне всегда казалось, что у немцев пристрастие к церемониям, к торжественности маршировок и мундиров. Иногда думалось - это притворство. Притворство трусов, желающих заставить других бояться их. Сильные и смелые не нуждаются в напускной важности. Но боши тогда были сильны. В этом никто не сомневался. Во всяком случае, те, которых привезли в вагонах для скота. Зачем же церемония?
Понятно. Устрашать надо не пленных, они уже подавлены, а нас, оставшихся на свободе. Перед нами они подчеркивали свое превосходство, исключительность нации. Они давали наглядный пример.
"Вот мы, сильные, строгие, сытые и веселые, в хороших мундирах, потому что мы немцы. Образцы человеческого рода. А вот - вшивые свиньи. Такими мы можем сделать и вас, если вы вздумаете сопротивляться". Die Fahne hoch! Мне даже сейчас трудно сдержать себя, вспоминая их наглые лица, презрительные улыбки, деревянные, лающие голоса. Merde!*
______________
* Дерьмо! (франц.)
С вагонов сняли запоры, и два эсэсовца, кривляясь и зажимая носы под одобрительный хохот начальства, откатили широкую дверь...
Можно себе представить, что было в вагонах, запертых много дней. Как хороши были женщины, лишенные элементарно необходимого... Оказывается, у них не было даже воды для питья, не то чтобы умыться... Перед нами предстала такая картина: две шеренги в мундирах с автоматами и в конце черный квадрат вагонной двери со слабо прорисованными белыми лицами. Трудно выделить кого-либо отдельно. Белые пятна лиц, будто на истертом рисунке Кольвиц.
Белые пятна с большими глазами и худые голые руки женщин. Никто не двинулся. Может быть, они ждали расстрела? Они ждали его на каждом полустанке... Стоп. Остановим рассказ. Пусть застынет перед нашим взором эта картина. Пусть мадам сама вспомнит нашу первую встречу, если она не поклялась забыть то, что хочется забыть навсегда...
Люба:
Да, мы встретились в Эрувиле, в лагере на востоке Франции. Здесь как раз было то, что не забывается. Чего нельзя нам забыть никогда... Пусть Франсуа продолжит...
Франсуа:
Pur et simple!* Нет ничего проще продолжать начатое, хотя я не хотел омрачать нашу встречу такими картинами. Знаете, дух горестного уныния знаком даже святым, иногда впадающим в тоску... Я где-то вычитал это и сразу поверил. Но что касается мадам... Встретив ее, я перестал верить, что на земле несомненно только несчастье... Разумеется, в этом она убедила меня несколько позже. Не правда ли, мой лейтенант?.. Видите, она улыбается, значит, я могу продолжать.
______________
* Просто и ясно! (франц.)
Итак, открыли вагоны и... нас поразила скрытая сила первой вышедшей женщины. О, это было parfaitement!*
______________
* Чудесно! (франц.)
Комендант лагеря стукнул своей костяной палочкой по вагону и приказал выходить. Мы ожидали, что перед нами появятся несчастные, опустившиеся женщины... Я имею в виду обычную косметику, прическу и тому подобное. И еще глаза. В глазах появляется какая-то отрешенность, тупое безразличие. Мы видели такие глаза у многих гестаповских пленниц - француженок, полек, итальянок... Но первая женщина из России... Она не была похожа ни на одну из тех, которых мы видели раньше...
Рослая, исхудавшая, одетая пока еще в свое домашнее. Кофта со следами какого-то узора аккуратно заправлена в крестьянскую юбку. Босые ноги... Мы только на секунду охватили взглядом ее фигуру и уже не могли оторвать глаз от лица. Конечно, сейчас я, быть может, немного прикрашиваю. Долгие годы разлуки и все такое...
О-ля-ля! Я не отвечаю на допросе, я хочу выразить то, что нас всех тогда удивило... Ее лицо. Не то чтобы оно было очень красивым, нет, тут другое. На нем отражался не страх, не готовность повиноваться, а гордость и сдерживаемое презрение. Строгие большие глаза и чуть поджатые, сочные губы... Mais oui! Сочные губы. Даже казалось, что они слишком густо подкрашены. Тут я подумал: "Какая чепуха, кто это красит губы в таком положении? Или мы ошиблись? Быть может, не так уж страшен был их путь сюда? Во всяком случае, стоит услышать, что дало ей силу высоко держать голову? Что было перед тем, как они прибыли к нам?.."
V
Люба:
Что было перед тем, как нас привезли в Эрувиль? Была тишина, и мы умирали... Нами владело уже сознание безысходности. Оно накапливалось, росло от потери к потере... Собственно, это было в каждой из нас с самого начала. Частица общего. Можно было бороться со своей маленькой долей, но сдалась первая, за ней вторая, и словно бы их доли разложились на остальных, еще живых. Никто не ждал облегчения... Наступит твоя очередь, и пора встречать смерть.
Так ли это произойдет у тебя, как у них? Лягу рядом с подругами, закрою глаза... Что тогда? Я попробовала. Плотно прижала веки... Передо мной поплыли разноцветные волны, они колыхались, принимая зыбкие формы, ни разу не повторяясь... И вдруг на этих волнах откуда-то издалека приплыл знакомый голос:
- Что там видать?.. Расскажи...
Это голос Нади, Надежды.
- Посмотри в щелку и расскажи, а утомишься, я подползу... По очереди...
