Нечай ждал первого шага Корецкого, ждал как дорогой и желанной вести.

Но внезапно пришла иная весть. Прибыл гонец от Лаврина Капусты с приказом: быть полковнику Нечаю немедля в Чигирине у гетмана вместе с казаком Мартыном Терновым.

– Не поеду, никуда не поеду! – кричал разгневанный Нечай. – Скачи в Чигирин и так передай Капусте!

Гонец молча выслушал гневный ответ полковника. Гонец ни во что не вмешивается. У него одна обязанность – передать приказ и потолкаться среди казаков Нечая. Был он хлопец проворный и сметливый, один из тех доверенных людей полковника Капусты, которых прозвали «длинноухими».

Посланца Нечай не сразу отправил назад. Гнев прошел, и полковник задумался. Не подчиниться приказу – значит стать на путь ссоры. Кому от этого выгода? У Хмеля рука тяжелая. От него всего ожидай, если разгневается. А поехать именно теперь, когда неподалеку стоит Корецкий, – значит поставить под угрозу свой полк. Нечай колебался. Приказал позвать к себе гонца.

Худощавый казак в грязном кунтуше несмело протиснулся в дверь:

– Чем могу служить пану полковнику?

Нечай разглядывал его хитрое лицо. Он хорошо знал, что за гонцы у полковника Капусты.

– Как звать тебя? – спросил мирно Нечай.

– Ковалик Демид, – осторожно ответил казак.

– Деньги любишь? – спросил вдруг Нечай, меряя гонца строгим взглядом.

Гонец стоял и моргал остолбенело. Этого он никак не ожидал. Полковник Капуста об этом не предупреждал, тут таилась какая-то ловушка. Конечно, он любил деньги. Всегда ему хотелось иметь много денег. Будь они у него, он бы мог оставить тогда это хлопотливое дело с наветами, подглядыванием и подслушиванием. Но Капуста крепко держал его в руках. Всегда он слышал над ухом суровые, страшные слова: «Смотри, Ковалик, петля на твою шею готова».

Ковалик знал: как скажет Капуста, так оно и станется. А теперь этот неожиданный вопрос Нечая... Он, конечно, понимал, куда метит брацлавский полковник.

Нечай ждал ответа. Усмехался. Ему нравилось так испытывать верность лазутчиков Капусты. Он вынул из кармана бархатный мешочек и подбросил его на ладони.

– Деньги любишь? – спросил он снова.

Ковалик деньги любил. В этот миг он забыл все, забыл даже Капусту. В бархатном кошеле соблазнительно позвякивало. Он закрыл глаза и, точно собираясь прыгнуть через что-то страшное, весь вытянулся, стал на цыпочки.

– Слушаю пана полковника. – сказал он, выражая этим свое согласие услужить Нечаю.

– Получишь сто злотых.

Ковалик задрожал. Он готов был на все.

– Слушаю пана полковника, – угодливо повторил Ковалик, ниже склоняя голову.

– Зачем вызывает меня полковник Капуста? – спросил Нечай.

Ковалик, не раскрывая глаз, скороговоркой, точно он находился в тайной канцелярии Капусты, заговорил:

– Есть навет на пана полковника, что им говорены непотребные слова про гетмана Богдана. Еще есть жалоба Корецкого на нарушение полковником и его казаками Зборовского договора и универсала гетмана о свободном возвращении шляхты в свои маетки.

Ковалик замолчал, открыл глаза и жадно посмотрел на кошель, лежавший на столе перед Нечаем.

– Так, – проговорил, помолчав, Нечай. – И это все?

– Все, – ответил Ковалик.

У него горели глаза и ломило поясницу. Казалось, где-то поблизости стоял полковник Капуста. Он грозил Ковалику: «Смотри, Ковалик, петля на твою шею готова!»

– Бери, иуда, – Нечай столкнул со стола под ноги Ковалику кошель с деньгами и весело засмеялся. – А теперь ступай прочь, чтобы и не смердело тобою. Завтра еду. Пошел!

Ночью Нечаю не спалось. Оказывается, за ним приглядывали. Следили за каждым шагом. Оказывается, гетман Хмель имел против него тайный умысел.

Нет, это Капуста. Это ему, хитрому и молчаливому Капусте стоял он, Нечай, поперек дороги. А чего он хочет? Ведь и Нечай мог быть при особе гетмана.

Великая честь зваться генеральным обозным, или генеральным казначеем, или начальником гетманской канцелярии. Не хотел того Нечай. Это ему не нужно.

Как же это сталось, что ему, Нечаю, не верят? Что ж это с Хмелем? Неужто и он шляхте продался? Неужто слава затуманила ему глаза? Да не может такого быть! Нечай гонит прочь от себя эту мысль. Не может такого быть. Ладно, он поедет в Чигирин. Он начистоту выскажет гетману все, что думает. Все до конца. Чтобы не лежала между ними черная тень.

На следующий день, на заре, Нечай в сопровождении Мартына и сотни казаков выехал в Чигирин. Позади, между казаками, ехал Ковалик. Старался не попадаться на глаза полковнику. Но тот насмешливо обратился к нему:

– Эй, ты, верный слуга полковника Капусты, а через Перелазовский хутор проедем?

– Проедем, пан полковник, – потупив глаза, поспешно ответил Ковалик.

Он прислушивался, о чем толковали казаки. Вчера ночью Ковалик уже разведал кое-что важное. Будет о чем рассказать полковнику Капусте. А что, как полковник Нечай скажет про злотые? От этой мысли озноб пробежал по спине. Тяжело на душе у Ковалика, нехорошо.

Путь на Чигирин долгий, беспокойный. Беспрерывной цепью тянутся обозы с товарами. Множество людей едет той дорогой. Нечай, обгоняя телеги, повозки, кареты, пешеходов, торопит шпорами коня, легко покачиваясь в седле. Ветер бьет в лицо, играет чубом, силится сбить заломленную на затылок высокую серую шапку. Держа в одной руке повод, другою сжав засунутый за пояс полковничий пернач, Нечай оглядывает дорогу, степь, далекий синий окоем. Он почти забыл о Чигирине.

За Перелазовским хутором дорога круто поворачивала на восток, сбегала вниз, точно река, и по ней снова струились сплошным потоком люди, лошади, повозки. У поворота, прямо на земле, сидел седой дед, выставив на солнце бельма глаз. Покачиваясь с боку на бок, дед что-то бормотал. Нечай окинул его взглядом и проехал, снова оглянулся через плечо, увидел его, одинокого, маленького, одного в большой, широкой степи, где проезжали и проходили равнодушные люди, и ему стало жаль деда. Поворотил коня и подъехал. Нагнувшись в седле, бросил деду на колени деньги.

– Кто глаза выжег, дед?

– Еще при гетмане Жолкевском, рыцарь.

Дед не взял денег, и только теперь Нечай заметил, что рукава его свободно колышет ветер. У деда не было рук.

– Где руки твои, дед? – спросил Нечай.

– Татары надругались, отрубили руки, – сумрачно ответил дед.

– Когда?

– Недавно, рыцарь, совсем недавно.

Что-то тяжелое и холодное подкатилось к горлу. Нечай огляделся кругом и уже не видел ни степи, ни людей, все плыло перед глазами.

– Эх, дед, дед! – невесело сказал Нечай.

– А что поделаешь, сынок, такая доля наша. За кого хан, тот и пан.

– Не так будет, дед, увидишь – будет не так, – твердо сказал Нечай. – Это говорю тебе я, полковник брацлавский, Данило Нечай. Слыхал про такого?

– Господи! – дед заморгал обожженными веками, заерзал на месте, стараясь встать. – Как не слыхать! Данило Нечай, да ведь ты самый отважный рыцарь нашего Хмеля! Да ведь о тебе в песнях поют люди! Нечай! Нечай!

Саблей ударит – сто врагов вповалку лежат.

Но Нечай уже не слыхал слов деда. Он гнал коня, спешил скорее проскакать долгий путь до Чигирина. Вот так бы примчаться что есть духу на гетманский двор, кинуть к ногам гетмана полковничий пернач, крикнуть во весь голос:

– Да знаешь ли, Хмель, что люди говорят: «За кого хан, тот и пан».

Что ж это творится? Разве мы не хозяева на нашей земле?

Ветер свистел в ушах. Даль раскрывалась перед всадником, обманчиво синея. По сторонам дороги на поле стояли в белых рубахах косари. Косили высокую, пахучую траву. Оставили работу, смотрели вслед всаднику, который бешено гнал коня.