– К царю, значит, идут...
– К кому же, к тебе?
И снова хохот. Стрелец с алебардой недобро косит глазом: может, смех обидный? Но лотошник сует ему в руку баранку. Стрелец отворачивается.
Лотошник задумчиво роняет:
– Эх, быть войне, по всему видно...
Стрелец мирно оповещает:
– Польского короля воевать пойдем, чтобы запорожцев не трогал, над церквами православными не ругался...
Старичок без шапки, в убогом кафтанчике, подпоясанный веревкой, качал головой:
– Скажи, какой разбойник король, а еще помазанник... – Поймав на себе пристальный взгляд стрельца, закрыл рот ладонью, только головой покачивал.
Расталкивая локтями народ, пробирались к Спасским воротам подьячие.
Озирались заспанными глазами, хрипло ругались.
– Чего сбежались? На базар?..
Из толпы отвечали:
– Проспали, чернильные души, теперь вас в тайном приказе попотчуют...
Подьячие только отмахивались.
Статный, высокий парень сказал, как бы про себя:
– Я, люди добрые, из Севска, могу порассказать, как там король да хан народ обижают...
Толпа метнулась к нему:
– Расскажи, расскажи...
– Что говорить! – застыдился парень.
– А похвалялся... Все вы, севские, такие!
– Какие? – У парня глаза засверкали, руки сжались в кулак. – Какие?!
Насмешник отошел подальше.
Парень говорил:
– Люди там над Днепром-рекой на панов пошли, вольности себе добыли, католиков и шляхту из имений повыгоняли. А ведет их гетман Хмельницкий.
Теперь король польский все свое войско собрал, двинул тучею на украинскую землю... Что там делается! Чистое пекло!..
Из толпы кто-то недоверчиво сказал:
– Панов выгнали?.. Сколько хлебнул с утра?
– Вот те крест!.. – парень размашисто перекрестился. – Всех панов польских повыгоняли...
– Польских... – разочарованно протянул тот, который возражал.
– А ты каких же хотел? – насмешливо спросил парень.
Человек в черном кафтане, резнув ладонью воздух, решительно бросил:
– Всех.
Худощавый монах в засаленной рясе беспокойно водит глазами.
Втискивается в круг людей и гнусаво тянет:
– Попов, аки язычников, нехристи польские солдаты за бороды таскают, церкви пустошат, лошадей там держат, над стародревними храмами ругаются...
Хула и скверна...
А сам глазами так и впился в того, в черном кафтане, вот-вот проглотит.
– Максим! – сосед дернул за рукав человека в черном кафтане. – Ты от этого ворона подале держись. Беспременно донесет. Дай я тебя заслоню...
Он проталкивается вперед и расправляет крепкие, широкие плечи. Монах вытягивает шею, вертит головой, – того, в черном кафтане, уже не видно. А этот пристает:
– Расскажи, святой отец, расскажи, какое там неслыханное зло деется...
Монах что-то бормочет под нос, шныряет беспокойными глазами поверх голов. Но человек в толпе – как щепка в водовороте, разве ухватишь?
...Гудит и гудит Иван Великий! На Девичьем Поле играет трубач. Одного за другим выводят стрельцы застоявшихся коней. Сотни строятся под значками. Тут уже знают: царь нынче будет делать смотр войску, скоро выступят полки в порубежные земли. Идет молва, что полки из Брянска, Путивля, Севска уже перешли рубеж.
В Кремле, в Грановитой палате, сегодня тесно. Час ранний, а думных людей множество. Боярину захудалому или стольнику, а тем более дьяку, нечего и думать поближе к царскому трону пробиться. Задние вытягивают шеи.
Сосед шепчет соседу:
– Гляди – Бутурлин...
– Боярин Григорий Пушкин...
– Милославский... А ферязь какая, ферязь, небось, ефимков пятьдесят стоит...
– Князь Волконский... Только из Польского королевства вернулся...
– Никон, Никон...
Стало тихо. Патриарх, высоко держа голову, неторопливо подходил к трону. Царь Алексей Михайлович быстро шел ему навстречу. Приложился к руке. Никон благословил царя. Возвратились к трону вместе. У царя лицо строгое, брови сведены вплотную. Ближние бояре становятся по сторонам трона. Под стенами снова шепот:
– А эти кто, в синей одежде?
– Послы от Хмельницкого...
– Ишь ты!
– Гляди, Алмаз Иванов где?
– Этот в силу входит, в ближние пробивается...
– Лопухин тоже...
– Н-да!..
***
...Боярин Василий Васильевич Бутурлин выступил на шаг вперед, у подножья трона поднял руку. Тихо стало в Грановитой палате. Слышно только, как тяжело дышат те, кто тесно подпоясался. Бутурлин глядел вперед, сверлил глазами. Подбирая губы, начал:
– Созвали вас, люди достойные, думные, на Земский Собор по повелению великого государя нашего Алексея Михайловича, дабы ведали вы, что король польский Ян-Казимир и его сенаторы отказались учинить так, как великий государь наш через посольство свое предлагал. А предлагал государь запорожских казаков, весь народ православный на Украине и веру нашу православную не притеснять. Зборовский договор, который король некогда подписал, снова подтвердить, чтобы униатам на православных землях воли не было, чтобы на тех землях мир и спокойствие пребывали, чтобы каждый свои дела свободно вершил, не опасаясь за судьбу и веру свою.
Бутурлин на минуту замолчал. Перевел дыхание.
– Люди думные! Король польский злое замыслил. Поляновский договор и клятву, данную прежним королем, не соблюдает. Теперь хочет огнем и мечом истребить всех ревнителей православной веры, кои живут не только в порубежной с нами земле казацкой, а и на землях Короны польской и в Литве.
Ведомо вам, люди думные, не раз челом бил великому государю нашему гетман Богдан Хмельницкий, сей достойный вождь народа казацкого, не раз покорно просил государя нашего помощь ему подать против гонителей веры православной и принять его с народом под высокую цареву руку навечно. И теперь прибыло от гетмана Богдана Хмельницкого посольство, – Бутурлин указал рукой на Лаврина Капусту и Герасима Яцковича, стоявших по правую руку ниже трона.
Капуста и Яцкович низко поклонились думным людям. Бутурлин продолжал:
– Посольство привезло от гетмана грамоту великому государю нашему, и в ней гетман просит принять его с войском, со всеми землями и городами в вечное подданство российское и подать ему помощь военную, ибо король идет супротив него с великою силою.
– Великий государь спрашивает вас, бояре, люди думные, окольничие и стольники: как учинить? Оставить ли без ответа сию челобитную и не подать помощь десяткам тысяч единоверцев наших, ищущих спасения от неволи на землях русских, или выступить оружно на короля и протянуть свою высокую руку гетману Хмельницкому?
... – Что спрашивать? – В грановитой палате впервые за последние пять – семь лет зазвучали твердые голоса. – Разве пристало опустив руки смотреть на злые умыслы и деяния короля польского? Сегодня ляхи саранчой на православную землю лезут, завтра – турки и татары, послезавтра – шведы, немцы! Как жить? В кольцо железное замкнули. Разве такое слыхано? Попов на кол сажают. Хуже испанских инквизиторов. Да что говорить: иезуиты! Нынче крест целуют, завтра – нож в спину. Гетману Хмельницкому помощь подать!
Стрельцам итти за рубеж. В стольном граде Киеве, на святой земле отеческой, где колыбель державы русской, унии не бывать никогда! Смоленск, древний город русский, из неволи вызволить! Поляновский договор не правый.
Как его соблюдать, если король польский и вся Речь Посполитая поносят веру нашу?
...Чинно, но гневно говорят степенные государственные мужи. У патриарха Никона в глазах одобрение. Царь наклонил голову на левое плечо, слушает внимательно:
... – Не дадим православным людям в неволе погибать. Слать послов к гетману Хмельницкому. Уважить его просьбу. Быть отныне землям казацким и всему войску казацкому, как того они хотят, под высокою государевой рукою!
Духовенство и бояре приговорили:
– "Присоединить, как о том просит гетман Богдан Хмельницкий, к России его, гетмана, со всем войском его, с городами и с землями, уважая не только единую веру с малороссиянами и многие просьбы их о том, но приняв во внимание также опасность страшную, которая грозит им от Речи Посполитой и Литовского княжества с одной стороны, а с другой стороны – угрозу ига турецкого и татарского".