Лязгая гусеницами, прошел танк, и Волков отчетливо услыхал команды на немецком языке. Заскрипел тяжелый засов двери, она широко распахнулась. В просвете стояли немецкие автоматчики.
- Pfui, Teufel! - сказал один из них. - Hier stint es... Dieses Vieh! [Фу, дьявол! Это зловоние... Скоты! (нем.)]
VII
Ночной бой короток. Разрывы мин всплескивались у депо, освещая тендеры паровозов. На платформах стояли укрытые брезентом танки, грузовики, орудия.
Пули с визгом рикошетили от круглых, будто пропитанных жиром цистерн. Андрей споткнулся о шпалу.
В тот же момент яркая ракета высветила и платформы, и саперов, закладывавших взрывчатку, и убитого часового, лежащего под колесом. У водокачки длинными очередями неожиданно застрочил пулемет. Кто-то из бойцов, громко вскрикнув, упал.
Андрей нырнул в какую-то раскрытую дверь. Маленькую комнату дежурного станции освещала синяя лампа. Круглолицый веснушчатый курсант бинтовал ногу Звягину, сидевшему на грязном полу. Осинский торопливо набивал патронами магазин винтовки. Рядом, у стола, лежал толстый офицер в мундире песочного цвета, с простреленной головой. Телефонная трубка покачивалась на шнуре. В ней хрипел чей-то голос.
Андрей взял трубку.
- Blinder Alarm [Ложная тревога (нем.).], - сказал он и нажал рычаг.
- Вот ранило меня, - кривясь от боли, но весело, точно желая показать, что рана ему нипочем, сказал Звягин. - Это я фрица кокнул. Он из пистолета в меня, а я очередь... Ух как мы ворвались! Сейчас взрывать будем? Да? А где Солодяжников?
- Там еще, - проговорил Осинский. - За вагонами... Я следом бежал.
- Пулемет мешает, - сказал Андрей. - Надо уничтожить его.
Он знал, что в ночной схватке все решают минуты - Ты, Звягин, посиди. Скоро вернемся. - И, не дожидаясь, пока младший лейтенант ответит, приказал курсантам: - За мной! Быстро!
Вдоль стены они добежали к углу здания. Что-то горело в депо. И был виден постамент, на котором осталось два гипсовых сапога. Левее у самой земли вспыхивал клубочек желтого огня.
- Вон он где, - сказал Андрей.
Осинский дрожал как в ознобе и старался отодвинуться чуть назад. И самому Андрею хотелось попятиться, укрыться за стеной, где пули не достанут его.
- Вперед! - злым шепотом сказал Андрей. - Ползком...
Жесткая, утоптанная земля царапала локти, и потому, что она была такая жесткая, казалось, ползут они на виду. А пулеметчик не замечал их. Выдернув чеку гранаты, Андрей шепотом, хотя пулеметчик в треске очередей расслышать его голос не мог, сказал:
- Теперь дальше! Впереди какая-то яма...
И вдруг Осинский поднялся, громко крича неестественно тонким голосом, выставив перед собой винтовку, бросился к пулемету. На секунду пулемет замолк:
должно быть, солдат растерялся, затем светящаяся трасса пуль уперлась в Осинского и погасла в его теле.
Андрей и второй курсант прыгнули в яму и тут же одновременно швырнули гранаты. Красноватый всполох разрывов, как почудилось Андрею, вскинул и круглую башню водокачки.
- Накрылись фрицы, - сказал курсант. - Можно идти...
- Погоди, - Андрей бросил еще одну гранату и выскочил из ямы.
Пулемет отбросило взрывом, два убитых солдата лежали рядом. Осинский был шагах в пяти. Разорванная пулями гимнастерка тлела на нем.
- Зря ведь... - сказал курсант, поднимая его винтовку. - Чего торопился?.. Нерв, должно, сдал.
Андрей промолчал, так как минуту назад и у него было желание подняться, закричать и кинуться на пулемет: до крайности взвинченные опасностью нервы требовали любой скорейшей развязки.
- Как тебя звать? - спросил он курсанта.
- Иванов.
- Давай, Иванов, унесем его. Похоронить же надо...
На перроне Андрей увидел Солодяжникова. Он разговаривал с командиром саперов:
- Пять минут еще даю вам. Через пять минут уходим.
- Есть! - сержант козырнул и, пригнувшись, хотя никто уже не стрелял, бросился к эшелонам. Затихла стрельба и в поселке, какой-то дом горел там, отблески пожара скользили по крышам.
- Лейтенант, - окликнул Андрея Солодяжников. - Живы? Кто-то говорил, что убит...
- Курсант Осинский погиб, - сказал Андрей.
- Да, потери есть, - угрюмо ответил Солодяжников. - Интересно, что там, в поселке, у младшего лейтенанта? Приведет ли он доктора?
Мимо тащили раненых. Лютиков помогал идти минометчику. Сжимая ладонями залитую кровью голову, тот бормотал что-то нечленораздельное.
- Да взяли твой миномет! - говорил ему Лютиков. - Взяли... А ты другой миномет налаживай. Домой теперь поедешь.
- Чтобы никто здесь не остался! - крикнул Солодяжников.
Вынырнул из темноты сапер.
- Готово! - доложил он. - Ух, рванет... На полкилометра все разлетится к едреной бабушке. Разрешите запаливать?
- Так! - Солодяжников повернулся к Андрею: - Уходим, лейтенант?
- Я прикрою, - сказал Андрей. - Вот с Ивановым прикроем.
- Не задерживайтесь! Через пять минут все... м-м...
к едреной бабушке! Пять минут шнур будет гореть.
Отходите следом за нами.
Ротный тут же повернулся и ушел.
- Быстрее, быстрее! - донесся из темноты его голос. - Не задерживаться!
- А младший лейтенант... Звягин? - вспомнил Иванов.
- Быстрее! - крикнул ему Андрей.
Неожиданно появился запыхавшийся Лютиков.
- Регресс... Хреновые тут гансы. Европа вроде, а жратву обыщись... Флягу нашел. Приванивает, как из аптеки.
- Все ушли? - спросил Андрей.
- Все будто. Ротный там пересчитывал.
- Где Осинский?
- Унесли, - ответил Иванов. - И Звягина тоже...
Никого нет.
- Тогда уходим, - сказал Андрей. - Бегом!
Грохот настиг, когда они были уже в овраге за станцией. Этот грохот точно повис в воздухе и упругой тяжестью давил на головы, пригибая к земле, и, вторя ему, громыхали последующие взрывы. Ослепительные вспышки метались по небу, гася ночные звезды.
VIII
Далекий грохот вкатился через окна пакгауза.
Волков прислушался. За стенкой пакгауза клацали буфера вагонов, тоскливо мычали коровы. Там грузили скот. А далекий гул усиливался и затихал, подобно раскатам июльской грозы. Желтый серп месяца вздрагивал над решеткой окна.
Целый день заключенные ремонтировали взорванные пути. Немецкий инженер, постоянно улыбавшийся и мурлыкавший арии, объявил, что все будут отпущены, как только восстановят дорогу. А к ночи снова их загнали в пакгауз. Исчез лишь бритоголовый уголовник. Об этом теперь и шел разговор:
- Да, ловко смылся этот Рыба.
- Хват парень, - отозвался шепотом самогонщик - Даже не видели, как убег. Теперь на свободе.
- Что такое свобода? - возразил коммерсант. - Э-э... осознанная необходимость, как учит литература А я вот конфиденциально беседовал нынче с господином инженером. Фамилия Цанген, и папа его имел заводик в Москве. Цанген мне объяснил: еще вчера мы были спекулянты, жулики, а теперь инициативные люди, не понятые большинством. Господин Цанген - мыслитель. Когда зажимают инициативу, остаются уголовные лазейки. Это я понимаю. Диалектика! А побег... э-э, так сказать, безумный крик души. У меня иные планы. Открою ресторанчик. Все будет а ля натурель. Прямо на глазах жарятся тушки овечек. Вам окорочек? Сию минуту. Угодно ребрышко? Будьте любезны, И свет костров, точно в пещере, и стук бубнов.
А главное, пляски юных дикарочек с узенькими шнурками на бедрах. Идете консультантом, профессор?
- Кха... Гм, - сердито произнес тот.
Голодные арестанты ворочались на цементном полу.
- Нет, вы подумайте, - сказал коммерсант. - Я давно заметил, как всем надоела цивилизация и тянет к дикости. Поэтому никаких вилок, лишь каменные ножи. Люди не терпят мелкого жульничества, но всегда готовы простить большой обман. И вот берешь горячего цыпленка...
- Да заткнись, ты, жаба, - донесся хриплый бас. - И без тебя муторно. Чтоб тя разорвало!
- Пижоны, - фыркнул коммерсант, однако умолк.
